- А правда, у каждого человека своя звезда? Как он рожается, так и звезда загорится. А как помрет, так и звезда падает...
- Ну, это чепуха! Звезды не падают. Падает, так сказать, звездный сор, всякого рода космический мусор. Потом, звезд значительно больше, чем людей на земле, и до людей им никакого дела нет... Хотя вообще, иносказательно... В известном смысле у каждого человека есть своя звезда. Или, во всяком случае, должна быть. По идее.
- И у меня?
- И у тебя. Чем ты хуже других?
- А где? Вы мне покажете?
- Вот уж нет! Каждый сам должен найти свою звезду.
- А как?
- Как бы тебе сказать?.. Главное - не лениться. Для начала полезно, например, привыкнуть рано вставать.
- До света?
- Уж чего лучше.
- Так ведь спать хочется!
- Вот-вот! Лень, спать хочется... Другой не только свою звезду, всю жизнь готов проспать. А она в общем-то коротковата. К сожалению.
- А если рано встану, так сразу и увижу?
- Может, не сразу, но рано или поздно увидишь.
- А потом?
- Что - потом?
- Чего будет, когда найду?
- Ну... будешь знать, куда идти, что делать... Так, сейчас моя дорогая дочь распугает последнюю рыбу...
По кромке воды, взметая брызги, к ним бежит девочка в голубом платье и белой панаме.
- Папа, папа, много поймал? - кричит она издали, потом замечает Сашука, умолкает, переходит с бега на шаг, вышагивает чинно, почти чопорно и делает вид, что Сашука вовсе не приметила.
- Не корчи кисейную барышню, - говорит ей отец. - Видишь, даже на этом пустынном бреге для тебя нашелся Дон-Жуан, - показывает он на Сашука.
- Никакой я не Дон, - отзывается тот. - Я Сашук.
- Прелестно! - отвечает бородач. - Знакомьтесь в таком разе.
Девочка дергает пальцем резинку от панамы и с любопытством рассматривает Сашука. Резинка звонко щелкает ее по подбородку. Потом она протягивает сложенную дощечкой ладошку и говорит:
- Ануся.
Сашук сидит неподвижно, искоса смотрит на ладошку, потом снова на Анусю. Она совсем не такая, она из какого-то другого мира, и он не знает, что надо делать, как держать себя с ней, и потому сидит неподвижно и только смотрит.
Девочка делает гримаску, пожимает плечами и опять начинает дергать резинку.
- Нельзя сказать, чтобы ты был очень галантен с барышнями, - говорит бородач.
Девочка смеется, короткий носик ее морщится. Сашук не понимает, но краснеет. Сначала он хочет сказать, что с девчонками не водится, но слова эти почему-то с языка не идут. Может, потому, что она совсем не похожа на разбитных, горластых некрасовских девчонок. Почему она такая белая? Наверно, ее без конца мылом шуруют...
Сашук не знает, что делать, и наливается краской еще больше. Потом вдруг вспоминает, лезет за пазуху и достает свою находку.
- На. Хочешь?
Ануся отступает на шаг, серо-голубые глаза ее округляются.
- Это кто? - спрашивает она.
- Краб. Бери, не бойся - он дохлый, не укусит.
- Не хочу, - говорит Ануся и прячет руки за спину. - Он плохо пахнет.
- Так что? Повоняет и перестанет.
- И крабы совсем не такие, - качает головой Ануся. - Они в банках.
- Стыдись, Анна! - говорит отец. Он не смотрит в их сторону, но, оказывается, все видит и слышит. - В банках вареные. А этот прямо из моря. Ты как хочешь, я бы взял, - ценная вещь, по-моему.
Ануся оглядывается на отца и осторожно, двумя пальчиками берет краба.
- Идите, граждане, побегайте, что ли, - говорит Анусин отец. - И вы сразу убьете двух зайцев: познакомитесь поближе и снимете с моей души камень педагогических забот...
- Про какой он камень? - спрашивает Сашук, когда они отходят.
- Не обращай внимания, - говорит Ануся. - Папа всегда немножко странно выражается.
Краб ей нравится все больше. Запах уже не отпугивает, она вертит колючее чудище в руках, рассматривает со всех сторон. Потом так же обстоятельно начинает рассматривать Сашука.
- Ты так всегда ходишь? - показывает она на выгоревший чубчик Сашука. - И ничего?
- А чего?
- А вот мне на солнце вредно - я хрупкая, - вздыхает Аиуся.
- Ты ж не кисель, не растаешь.
Ануся немножко, колеблется, потом решительно сдергивает панаму назад, и она повисает у нее за спиной на резинке. Ветер немедленно подхватывает и треплет ее белокурые вьющиеся волосы.
- Пойдем, я маме покажу, - говорит Ануся.
Они бегут по мокрому песку. Сашук старается попасть ногой в гребешок волны, когда она только-только заламывается, и изо всех сил разбивает его. Анусе это нравится. Она забегает вперед, чтобы опередить Сашука, и, торжествуя, кричит, когда брызги у нее разлетаются сильнее. Сашук тоже старается. Он ловчее, брызги у него летят выше и дальше. Так они бегут наперегонки, взметая брызги и вопя от восторга, пока их не останавливает окрик:
- Что это такое?!
Из-под простыни, распяленной на палках, выглядывает женщина. Сначала женщина кажется Сашуку совершенно голой, но потом он видит, что она не совсем голая - поперек тела у нее две полоски пестрой материи, а на голове накручено полотенце. Женщина очень красивая, это Сашук видит, несмотря на то что большие темные очки закрывают ее глаза, на носу нашлепка из бумаги, лицо намазано чем-то белым, а губы такие красные, будто с них живьем содрали кожу. Но Сашук знает, что кожа не содрана, просто губы накрашены. В Некрасовке некоторые взрослые девки ходят с крашеными губами.
- Мама, мамочка! - кричит Ануся. - Посмотри, что у меня!
- Где ты взяла эту вонючую гадость? - с отвращением говорит Анусина мама, выхватывает у нее из рук краба и отшвыривает в сторону.
Краб шлепается о глинистую стенку и уже без клешней и ног падает на песок. Ануся в ужасе всплескивает руками, но мать не дает ей сказать ни слова:
- Почему ты сняла панаму? И на кого ты похожа? Как не стыдно: большая девочка, а забрызгалась хуже маленькой... Иди сейчас же сюда!.. - Она понижает голос, но Сашук отчетливо слышит: - Зачем ты привела этого грязного мальчишку? Вон у него болячки какие-то на носу... Подцепишь какую-нибудь инфекцию...
- Он совсем не грязный, - оправдывается Ануся. - И он был с папой...
Дальше Сашук не слушает. Он поворачивается, засовывает сжатые кулаки в карманы и уходит. Уши у него снова горят. От обиды. Теперь уже без всякой радости, а со злостью он разбивает вдребезги гребешки волн. Те разлетаются фонтанами брызг, но набегают все новые и новые, сколько бы он ни бил, а главное - тетке этой от того ни тепло, ни холодно... Теперь она уже не кажется ему красивой. Вымазалась, как чучело. Вот взять влезть на обрыв, отвалить глыбу - и на нее... враз бы стала чище некуда. Или взять большую медузу - да за пазуху... Ну, не за пазуху, раз у нее пазухи нету, так за эти тряпки, что на ней накручены...
День жаркий, ветер слабый, и медуз у берега видимо-невидимо. И маленьких, с блюдечко, и широких, как тарелка, и совсем здоровенных, с бахромой, похожих на ведро, Сашук забредает в воду, хватает и тащит к берегу такое осклизлое студенистое ведро и с трудом выбрасывает на песок. Медуза разбивается, белесоватый студень ее тела истекает, оплывает водой. Сашук достает еще одну, потом еще и еще... Груда белесого студня растет, его уже вполне достаточно, чтобы обложить зловредную тетку с головы до пят, но Сашук вытаскивает на песок все новые и новые жертвы.
- Ты это зачем?
Рядом стоит Ануся, дергает резинку панамы.
- Тебе ж не велят со мной, ну и уходи, - вместо ответа говорит Сашук.
- А я хочу! - отвечает Ануся. - Ты на маму обиделся, да? Не обращай внимания. Папа говорит, у нее масса мелкобуржуазных предрассудков, - совсем как взрослая говорит Ануся. - Это, конечно, ужасный недостаток. Но что поделаешь, у каждого есть свои недостатки. У тебя ведь тоже есть?
Об этом Сашук никогда не думал. Сейчас, как ни раздумывает, никаких недостатков отыскать у себя не может и, не отвечая, продолжает таскать на берег медуз.
- А что ты с ними будешь делать?
- Уху варить, кисельных барышень кормить, - со всей язвительностью, на какую только способен, говорит Сашук, но Ануся не обращает внимания на колкость, идет в воду, хватает маленькую медузу и тотчас с отвращением выпускает ее из рук.
- Какая противная!
- Ага, испугалась? - торжествует Сашук. - Иди к своей мамке, нечего тут...
- Она заснула, - говорит Ануся и тянется к большой розоватой, с сиреневой бахромой медузе.
- Не трожь, она стрекучая! - кричит Сашук.
Уже поздно. Ануся отдергивает обожженную руку, на лице ее испуг и страдание.
- Я ж тебе говорил! Она хуже, чем крапива, жгется. Больно?
- Печет, - шепотом отвечает Ануся.
Короткий носик ее морщится, но теперь не от смеха, а от назревающих слез. Она зажимает обожженную руку между коленками и быстро-быстро хлопает веками, прогоняя слезы.
- Ничего, - утешает ее Сашук. - Я первый раз когда, еще хуже обстрекался. Все пузо!
От этого сообщения Анусе не становится легче. Носик ее все больше морщится, по щекам ползут слезинки.
- Больно ты нежная, - говорит Сашук, - ревушка-коровушка... Ну их, этих медуз, пошли к причалу.