Читать интересную книгу Том 4. Солнце ездит на оленях - Алексей Кожевников

Но что может поделать мышь против кошки? Ничего. Так и Колян: сколь ни артачился, а в контору попал. Там он сразу притих от удивления. Он-то думал, что за новенькими стенами из смолистых, вкусно пахнущих сосновых бревен таится что-нибудь страшное. Но увидел большую избу с такими же новыми стенами, какие были снаружи, с чистым деревянным полом, с большими окнами.

По всей избе стояли деревянные высокие русские столы, перед ними на высоких стульях сидели хорошо одетые люди. Кто перебирал бумажки, кто писал. Делалось все тихо, смирно. Перед каждым на столе была потушенная керосиновая лампа. Контору заливал золотисто-багряный, вроде осенних листьев, свет вечерней зари.

По потушенным лампам Колян догадался, что люди собрались не за тем, чтобы помучить его, а ради какого-то постоянного дела; пока светло — они работают без ламп, когда стемнеет — зажгут лампы.

Спиридон подвел Коляна к усатому человеку в тюленьей куртке — начальнику отдела по мобилизации рабочей силы — и доложил, козырнув по-солдатски:

— Вот пригнал одного лопаря.

— Откуда? — Начальник повернул от бумаг к Коляну свое недовольное чем-то лицо. — Сколько же ему лет? Эй, парень, много ли тебе годов?

— Пятнадцать зим.

— Врешь, прибавляешь! — Начальник встал, перегнулся через стол, оглядел Коляна с головы до ног; парнишка показался ему лет десяти — двенадцати. — А впрочем, все лопари небольшого росточка. — Он фыркнул в свои усы. — Ну, какой же он работник! Куда его?

— Гонять оленей. У него есть упряжка в три головы, — подсказал Спиридон. — Олени во дворе.

— Тогда — другой разговор. — И начальник приказал оформить.

На постройке было не мало ровесников Коляну, вообще особо не интересовались возрастом рабочих: может орудовать топором или лопатой, править лошадьми или оленями — значит, годен. И пошел Колян от стола к столу, от писаря к писарю. Один записал фамилию, имя, адрес, другой велел подписать типовой контракт, третий дал распоряжение, чтобы поместили жить в рабочую казарму. И никто не спросил, хочет ли Колян работать на дороге, жить в казарме.

Тем временем Спиридон рассказал начальнику, какое неприятное дело приключилось в Веселых озерах.

— Удрали… Скрылись… Нам высунули одного этого мальца.

Начальник озабоченно помотал головой:

— Ну и ну, как же быть? — Потом сказал: — Малец, иди ко мне! Ты знаешь, куда уехали ваши?

— Кто уехал? — переспросил Колян.

— Твои соседи.

— Они сказали: поедут строить дорогу.

— А уехали в другое место.

— Сказали: строить дорогу. Больше Колян ничего не знает.

— Какой Колян? При чем тут какой-то Колян?! — начал сердиться начальник.

— Он сам и есть Колян. Пожалуй, верно, что он ничего не знает, — заступился за паренька солдат. — Они ведь ездят прямо целиной, у них везде — дорога и сам бог не ведает, кто куда кинулся.

— Если скажешь, куда уехали соседи, я отпущу тебя домой, — пообещал начальник.

— Уехали строить. И я буду с ними, мне не надо домой, — твердо сказал Колян. Он решил так: если останусь работать, тогда, пожалуй, не будут искать ни отца, ни соседей.

— Отведи его в казарму! — приказал начальник солдату.

— А оленей?

— В загон. Отдохнут — и на работу.

У солдата оказались еще дела, и он задержался в конторе. Колян ждал его, прикорнув в одном из углов.

Солнце падало все глубже, все больше свертывало и прятало свои крылья. Контору сильней заливала вечерняя мгла, и скоро стало как в дымной тупе ленивого хозяина, где камелек топят сырыми дровами.

Служащие зажгли свои лампы. На стены, пол и потолок причудливо легли разные тени. Колян подумал, что для него наступил последний счастливый час, когда можно убежать. Помаленьку из тени в тень он пробрался к двери и заодно с выходившими людьми выскочил во двор.

На грудь ему, радостно тявкая, бросилась Черная Кисточка. Она не осмелилась войти в чужой многолюдный дом, куда увели Коляна, и ожидала его возле оленей в смертной тревоге. Но Колян сердито отшвырнул верную лайку: «Брысь! Не до тебя». Олени еще здесь. Скорей к ним! Увидев Коляна, они встрепенулись, готовые бежать. Им, как и лайке, было тревожно так долго ждать хозяина в чужом и страшном месте, среди непонятной суеты и невыносимого шума.

Колян вскочил в нарту, дернул вожжой, поднял хорей. Олени сделали быстрый крутой поворот, сильно рванули, один из крайних прыгнул на крыльцо конторы. Колян сильно ударился головой обо что-то.

А потом… Потом… Снежный вихрь, и в нем быстрое круженье красных, зеленых, всяких шаров, полос, дикое кувырканье разноцветных огней, искр, звезд и месяца. Этот вихрь создают олени Коляна. Они мчатся подобно злой пурге. А Коляну надо еще быстрей, и он гикает на них, размахивает хореем, обещает в Веселых озерах накормить до отвала хлебом с солью.

Где-то вдали слышны крики — это погоня. Но Колян уже вырвался из тесноты строительного поселка на широкую, стоверстную гладь озера Имандры, и теперь никому не догнать его, теперь он «дома».

Крики, погоня стихают. Колян один, только со своими оленями, на всей Имандре. Месяц и звезды хорошо освещают ему дорогу. Они даже переменили свою привычку двигаться медленно, степенно и во всю мочь кружатся, кувыркаются.

Вот зажглось полярное сияние, тоже решило посветить Коляну. Оно похоже на полог, какие некоторые хозяйки шьют от комаров, только гораздо больше, от одного края неба до другого и сшито из разных полос: красных, желтых, зеленых. Еще больше похоже на радугу. Но та стоит всегда спокойно, а сияние колышется, переливается, меркнет и разгорается, кто-то совсем не дает ему покоя.

И звон, кругом, везде непонятный Коляну звон. Звонят ли церковные колокола? Колян однажды ездил в Ловозеро за мукой и слышал их. Звонят ли льдины, толстые озерные льдины, которые вешней порой выносит река и швыряет на камни, в водопад? Это Колян слышал много раз. Звенит ли у него в ушах? Может, какой-нибудь злой колдун напустил на Коляна такую болезнь, с колоколами?

Постепенно звон стих, потухло сияние, прекратился скок оленей и снежный вихрь. Стало темно, пусто, тихо, и только в голове шум вроде того, какой создает вода, набегающая на отлогий берег во время морского прилива.

Колян открыл глаза, повел ими. Он лежал поперек своей нарты. Над ним стоял солдат Спиридон, и его здоровенный кулак медленно в нерешительности опускался на голову Коляна: ударить или не надо?

— Бежать задумал… Я отучу тебя бегать! — рычал солдат.

Запутавшиеся в упряжке, олени стояли головами в разные стороны.

— Я образую тебя! Возьму в свою казарму. Оттуда не убежишь, — грозился солдат, встряхивая Коляна. — Вставай, лодырь царя небесного! — Ему не пришло на ум, что парень терял сознание, он принял это за притворство. Он считал, что здесь, на Севере, все притворяются, все хитрят, даже куропатки. На что уж доверчивая, глупая птица, а увидит охотника или собак — и начнет всякими хитростями отманивать их от гнезда.

Медленно, неловко, онемелыми руками Колян распутал оленей, затем поехал сдавать их в общий загон. Спиридон опять подсказывал: «Вправо. Влево. Прямо». Всю дорогу Колян просил его:

— Отпусти! Я умру здесь.

— Замолчи, не терзай мою душу. И сам не терзайся! — ворчал, сердясь, Спиридон. — Теперь поздно. Ты везде записан. И олени записаны. Теперь отпущу — с меня спросят вдесятеро.

Подъехали к загону. Жердяная огорожа обнимала широкую поляну среди леса. В загоне было порядочно оленей. Одни бродили без всякого дела, иные глядели через изгородь на лес и горы, иные рылись в грудах ягеля, сена, соломы, еловых и сосновых лап, березовых, осиновых, таловых веток. Оленей кормили чем придется, как в лихое голодное время.

Без особого пригляду, опытным глазом пастуха Колян заметил, что все олени — калеки: то сломан рог, то хромо ковыляет нога, то натерта сбруей кожа. Рабочий, охранявший загон, сказал:

— Это — инвалиды. Все здоровые на работе.

Когда Спиридон велел распрягать оленей, Колян заплакал, причитая:

— Я умру здесь. Больше не увижу отца, сестру, дом. И олешки умрут.

— Перестань! Молчать! — скомандовал Спиридон и отвернулся. У него тоже подступили слезы.

Оленей распрягли, пустили в загон, нарту и упряжь оставили возле изгороди. Скоро Коляну снова придется запрягать.

Взять Коляна с собой в воинскую казарму Спиридон не мог по уставу, да и не хотел, а только припугнул его и отвел в рабочую. На прощание он шепнул тайком от сторожа при казарме:

— Вот теперь можешь убегать.

Колян онемел от удивления: давно ли было нельзя и вдруг можно. Почему? Спиридон понял его без слов, по выражению лица, и дошептал:

— Теперь с меня не спросят.

— А с кого спросят, с него? — шепнул Колян и повел взглядом на сторожа.