друг с другом?
ПАВЕЛ. Конец света начинается, вот и всё объяснение. Вирус был, войны были, лжепророки, антихристы всякие. Теперь вставание мертвых.
ЧЕБА. Дождя из лягушек не было, так что не считается.
ПАВЕЛ. Будет, дождёшься.
ЧЕБА. Я всё-таки за инопланетную разумную жизнь. Некие космические бактерии попали в голову первому, вместе с метеоритом. Начали размножаться, переходить в тела других мёртвых и оживлять их.
АНДРЕЙ. Зачем им это?
ЧЕБА. Как зачем — чтобы выжить! Выжить и существовать дальше в наших земных условиях. Плодиться и размножаться в мёртвых телах. Может, они как раки-отшельники, которые забираются в пустые раковины. А в наших с вами, образно выражаясь, раковинах занято.
АНДРЕЙ. Может и так. У мёртвых разума нет, а эти ваши паразиты его заменяют…
ПАВЕЛ. У мёртвых души нет. И никакие паразиты её не заменят.
ЧЕБА. Ого, Павел, удивляете! Не зря мы вас разбудили.
ПАВЕЛ. И ты говоришь, что в живых они не заселяются. А может они уже в нас! Мы же их запах все чувствовали, через нос они в нас и залезли.
АНДРЕЙ. Я не чувствовал ничего. Татьяна чувствовала.
ПАВЕЛ. Земеля, ты же тоже унюхал что-то? Чем от них пахнет?
ЧЕБА. (задумчиво) Хорошо пахнет. Как жена моя в молодости. Будто аромат её духов смешался с запахом тела, приятно-терпкий запах подмышек, её волос на подушке утром, её губ. Запах нашего счастья…
ПАВЕЛ. А почему в молодости? Потом духи сменила что ли?
ЧЕБА. Умерла она в молодости… И я вместе с ней, образно выражаясь.
АНДРЕЙ. Вы все ассоциируете их запах со счастливыми моментами в жизни… А у меня ничего. Может просто к мёртвым привык?
ЧЕБА. Может, вы просто не были счастливы?
АНДРЕЙ. А как это понять?
ЧЕБА. Вспомните, когда вы в последний раз любили?
АНДРЕЙ. Не знаю. Не помню. Это вообще обязательно?
ПАВЕЛ. Может в детстве? Маму, кошечку-собачку? Ты понюхай получше мертвяка, он может тебе псом воняет?
АНДРЕЙ. Нет такого.
ПАВЕЛ. Ну подожди, а врачиха эта к тебе ходит, у вас с ней что? Ничего что ли?
АНДРЕЙ. Ничего. Ей одной курить скучно.
ПАВЕЛ. Ага, скажешь! У них пол-этажа курит, а она специально к тебе в морг тащится. Ты подумай!
АНДРЕЙ. Ко мне?
ПАВЕЛ. Ну не к мертвякам же твоим.
АНДРЕЙ. Разве нельзя быть счастливым без всего вот этого, самому?
ПАВЕЛ. Ага! С Дунькой Кулаковой!
ЧЕБА. Может кому-то и можно, но не вам. Раз вы ничего не чувствуете.
АНДРЕЙ. Так я просто привык, вот и всё!
ЧЕБА. Мы зациклились.
ПАВЕЛ. Заладили одно и то же.
АНДРЕЙ. Тогда предлагаю поспать. Голова уже не соображает.
ЧЕБА. В конце зала два стола осталось. Можете там лечь, прямо на них. Павел, вон, тоже зевает.
ПАВЕЛ. Всем нельзя спать, надо дневального выставить. Чтобы следил и будил.
ЧЕБА. Я всё равно не усну. Посижу.
ПАВЕЛ. Фонарь на. Пойдём, Андрюш.
8
Утро пробивалось сквозь грязные окна библиотеки, подсвечивало спящих живых, монотонно листающих мёртвых, пылевые завихрения между ними.
Не спавший Чеба находился в состоянии истерического напряжения мозга, как пылевые завихрения кружились в тесной голове непослушные мысли. Не поймать, не ухватить, не додумать до итога.
«Если вы не живёте… Если у вас нету тёти… Песенка тупая, но смысл, смысл! Как? Против природы… Но кто? Быстрее надо… Они? Он? И что? Впрочем, не всё ли равно!»
Андрей проснулся от тряски и громкого шёпота:
— Доктор! Андрей! Проснитесь, доктор! Убейте меня!
Мигом Андрей подскочил, сразу на ноги и тут же в сторону, подальше от ножа в руке Чебы.
— Свихнулись? Уберите нож! — закричал Андрей.
— Успокойтесь, это не вам нож, это мне нож! Для меня. Послушайте! Звучит странно до нелепости, но вы должны прямо сейчас меня убить! Вот, возьмите. — Чеба дрожащими руками тянул оружие.
— О-о-о… На-ча-лось… К алкашу белочка пришла. Брось ножик, в шар накачу! — отозвался Синичкин, потягиваясь со сна.
Чеба Синичкина игнорировал.
— Андрей, надо торопиться! Они сейчас дочитают и уйдут, совсем немного осталось, а мне с ними надо!
— Правда жить надоело? Может вы просто протрезвели?
— Да вы оглянитесь вокруг! Это — жизнь? Я давно только существую, выживаю. С того момента, как жена умерла… Посмотрите, во что я превратился! Посмотрите, как я опустился. До убийства опустился! Человека! Как жить дальше? Вы мне вчера будто глаза открыли!
— А мне как жить, если я вас убью, вы не подумали? Что за эгоизм! За кого вы меня принимаете? Думаете, если с трупами работаю, то…
— Павел, может вы? Я же вам не нравлюсь, правда?
— Сдурел? На меня даже не смотри. Это ж грех какой на душу!
— Тогда придётся самому…
— Точно свихнулся. Дай-ка ножик сюда! — Синичкин медленно начал подходить к Чебе с вытянутой рукой. — Давай, не дури.
— Нет! — закричал Чеба. Стал размахивать ножом. — Отойди! Отойди, порежу!
Синичкин отпрянул назад.
— Успокойтесь. Неужели не страшно себя убивать? — мягко спросил Андрей.
— Если вы не живёте, то вам и не умирать, понимаете? Бояться нечего. А с ними я могу начать всё заново, совершенно на другом уровне. С ними моё будущее…
— Но, это будете уже не вы, — убеждал его доктор.
— Так это же прекрасно! Сами знаете, ничего хорошего нет — быть мной!
— Что ты городишь, дурень! Додумался! За это ж в ад, ты чё?! — закричал на него Синичкин.
— Ад — это другие… Доктор, как раз ты должен меня понять. Я устал. Я больше не хочу других людей. И пусть сейчас мне страшно, но зато потом — ничего. Спокойствие. Мерзавец мертвец не боится, что ему — всё с ним уже произошло. Он свободен по-настоящему!
Чеба задрал к шее одежду, прицелился остриём ножа между рёбер, левее грудины. Руки тряслись, костяшки пальцев, которыми сжимал он рукоятку, побелели от напряжения. Он переводил бешеный взгляд то на врача, то на охранника — всё не мог решиться.
Андрей и Синичкин переглянулись, Синичкин подмигнул.
— Тихо, тихо. Не торопись, — успокаивал Андрей Чебу. — Давай ещё раз всё обсудим. Пока не натворил…
В этот момент Синичкин рванул на перехват. Чеба коротко крикнул, развернулся. Попытался отбежать. Наступил на пустую бутылку и полетел вперёд. Упал, подмяв под себя руки. Всхрипнул. Так и замер.
Синичкин растеряно моргал.
Андрей смотрел не мигая.
Чеба не шевелился.
Только когда из-под Чебы показалась лужа крови, только тогда напарники осознали, что произошло.
Андрей присел рядом, поискал на шее пульс, покачал головой.
Мертвые в это же время повернули голову к телу бывшего несчастного человека. Постояли.