Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да с какой стати ты должна была их отдавать? – возмутилась Садовникова.
– Полина сказала, что иначе в суд подаст. И дело выиграет. И тогда мне куда больше платить придется, – грустно произнесла девушка.
– По-моему, чистой воды блеф. Совсем не факт, что она выиграла бы, – возразила Татьяна. – А уж насчет морального ущерба вообще зря надеялась. В наших судах его почти не присуждают. А если и назначат выплатить, то тысячу рублей максимум.
– Я знаю, – склонила голову Айрапетян. – Но только… в судах ведь люди сидят. Ваши. Москвичи. (На последнем слове ее голос предательски дрогнул.) А я – нацменка, как вы говорите: «Понаехали тут…» У меня не то что гражданства – даже регистрации нет. Ну, и как ты думаешь, в чью пользу суд решение примет?
– Как же тебя в салон без регистрации взяли? – изумилась Татьяна.
– Хозяйка сказала, на ее страх и риск, – вновь вздохнула девушка.
Впрочем, мелькнуло у Татьяны, хозяйка за свой риск получала немало – четыре пятых заработка сотрудницы.
– Короче, ты решила, что проще будет деньги отдать, – подвела итог Садовникова.
– Да, – кивнула Анаит.
– И что же – отдала?
– Почти, – вздохнула собеседница.
* * *Ни домой, ни в офис Полина ее не позвала, велела привезти деньги в салон, к восьми вечера, когда она освободится после косметических процедур. Девушке возвращаться туда, где радужные надежды сменились полным крахом, хотелось меньше всего. Но только кого волновало, чего хочет Анаит Айрапетян?
Да и, по большому счету, уговаривала себя она, что страшного? Хозяйка, правда, сказала, чтоб бывшая сотрудница к салону и на километр не приближалась. Но явно ведь: угрозу произнесла в сердцах. Да и бывает начальница здесь только в первой половине дня, а сейчас вечер. Остальные же коллеги относились к Анаит пусть несколько снисходительно, но в целом неплохо. Татуировщик Джек даже уважительно именовал «самой дипломированной в мире маникюршей». С администраторшей тоже почти приятельствовали. Та, хоть и коренная россиянка, и двумя языками владеет, с родным-то не дружила. Частенько у нее срывались всякие «ехай» или «ложить». А уж когда приходилось рекламные листовки о спецпредложениях писать, то и вовсе терялась. Анаит, ежедневно тренировавшаяся писать по-русски, ей помогала, поэтому та относилась к ней со снисходительной благодарностью. А с уборщицей, веселой хохлушкой Ульянкой, они вообще почти дружили.
В общем, вполне можно даже кофе, по старой памяти, на служебной кухоньке выпить.
Однако едва Анаит вошла в салон (сумку жег конверт с тощей пачечкой долларов – всеми ее сбережениями), как увидела Татьяну Садовникову. Та была одной из ее самых любимых клиенток. Понимающая, доброжелательная, приветливая. Когда Анаит уволили, она даже (конечно, совсем в глубине души) надеялась, что Татьяна ей позвонит. Посочувствует и скажет, допустим, что лучшего мастера в своей жизни не встречала. И станет ездить к ней, любимой маникюрше, куда угодно, хоть в окраинную парикмахерскую, хоть домой.
…Но, конечно, то были лишь мечты. Татьяна, похоже, даже не поинтересовалась, за что Анаит уволили. И не вспоминала о ней. И в тот момент, когда Айрапетян оказалась на пороге салона, Садовникова как раз направлялась в ее бывший кабинет. На маникюр. К другому мастеру, взятому на ее место.
* * *– Я понимаю, конечно, Тань, что ты здесь совсем ни при чем, – горячо говорила Анаит, – но мне вдруг так обидно стало! Эта ваша Москва, молох, перемолола меня и выплюнула. А у вас, столичных жителей, все идет по-прежнему. Успешно. Блестяще. Гламурно.
…И такая была в ее словах горечь, что Татьяна поневоле почувствовала себя виноватой. Хотя упрекнуть ее было вроде бы не в чем: она действительно не обязана интересоваться судьбой уволенной маникюрши. И уж, тем более, уходить ради нее из приятного во всех отношениях (кроме Полины, конечно!) салона.
Анаит продолжала:
– В общем, совсем мне после этого расхотелось внутрь идти. И я решила: подожду Полину на улице. Мы договорились на восемь, я приехала в семь пятнадцать – думала, пока с девчонками на кухне посижу… Но даже если бы Полина задержалась на своих процедурах – ждать не так и долго. На улице оттепель, не холодно, да и было мне, чем заняться. Я как раз по пути «Работу и зарплату» купила. Вот и устроилась на лавочке против входа. Просматривала вакансии, подчеркивала те, для которых не нужна прописка, и то и дело поглядывала на дверь в салон… Однако прошел целый час, а Полина так и не появилась. Я совершенно не удивилась. Вполне в ее духе, да и в духе многих клиентов – прийти к косметологу, а потом остаться еще и на мелирование или, допустим, на массаж. Только уж больно холодно на улице торчать… Я ждала, ждала, а потом вдруг менты приехали, и я испугалась. Убежала. А совсем уже вечером, в половине одиннадцатого, позвонила Ульянке, ну, уборщице нашей. Она мне все и рассказала. И про то, что Полину убили, и что тебя, – Анаит сочувственно взглянула на Таню, – в ее смерти обвиняют.
– Подожди-подожди! – перебила Айрапетян Татьяна. – Ты говоришь, что пришла в салон как раз в тот момент, когда я заходила на маникюр, верно?
– Да, – кивнула Анаит. – Ты меня просто не успела увидеть, потому что в кабинет уже почти зашла. Но я тебя узнала…
– Но в тот момент, когда я заходила на маникюр, – задумчиво произнесла Татьяна, – Полина точно была жива. А дальше ты… – Садовникова запнулась.
– А дальше я, как и сказала, ждала Полину на улице, – твердо произнесла Анаит. – А могла и зайти незамеченной в кабинет косметолога и ее убить. Ты на это намекаешь?
– Я просто интересуюсь, может ли кто-нибудь подтвердить твои слова, – пожала плечами Садовникова.
– Никто не может. И алиби у меня нет. Я, как и ты, оказалась там в самое неподходящее время. Администратор тоже против меня может свидетельствовать. Она ведь видела, как я заглянула в салон. Мы даже поздоровались, она сказала, чтоб я заходила, а я ответила, что лучше на улице подожду. Поэтому согласна с тобой, все очень подозрительно. В холле ведь в тот момент вообще никого не было. Ты ушла на маникюр, администратор пила кофе на кухне. Я вполне могла бы снова войти в салон и прикончить Полину. – Айрапетян вновь тяжело вздохнула и добавила: – По крайней мере, меня в этом подозревают.
– Откуда ты знаешь?
– А чего тут знать? – пожала плечами та. – Я в тот вечер еще долго по Москве бродила. У меня, знаешь, как странно? Вроде и не люблю этот ваш город, а когда на душе плохо, суета, огни, блеск вроде и успокаивают… В общем, вернулась на свои выселки на последней маршрутке, в половине первого. А прямо перед домом – милицейская машина стоит. К счастью, я ее издалека увидела, и темно было, меня не заметили… Ну, тогда я на попутку – и обратно. В Москву.
Таня взглянула на часы. Ну да, Анаит как раз должно было хватить времени. Добраться из своего загорода на частнике до ее квартиры. Она перевела взгляд на девушку. Поправила:
– Однако, прошу заметить, ты сейчас приехала не просто в Москву, не куда-то, а именно ко мне. Могу я узнать – с какой стати?
Получилось жестко, но Татьяна действительно не понимала. Да, она действительно всегда сочувствовала печальной, запуганной Анаит Айрапетян. Но не до такой же степени, чтобы принимать ту глубокой ночью у себя дома. И уж тем более Таня не готова была скрывать ее от милиции.
А Анаит еще и усугубила. Пробормотала:
– Ну, я, знаешь, как думала? Вроде нас обеих в убийстве обвиняют. В том, чего мы не совершали. Получается, мы подруги по несчастью.
Таня молчала. Лично ей подобная подруга была абсолютно не нужна.
Анаит закончила свою мысль:
– Ведь у вас, в Москве, все связи решают. Я здесь вообще никто, а у тебя, ты однажды сама сказала, отчим – большой человек. Полковник ФСБ.
Садовникова мысленно обругала себя самыми последними словами. Ну что же у нее за характер такой! Совсем язык за зубами держать не может! Нашла перед кем хвастаться! Перед маникюршей! Вот и получай теперь.
– Ты, Анаит, забываешь одну вещь, – задумчиво произнесла Татьяна. – Это ведь мой отчим, и помогать он будет – мне. А ты-то здесь каким боком?
Совсем грубо вышло, но с этими провинциалами, похоже, иначе нельзя.
Ожидала в ответ слез или, по меньшей мере, мольбы, однако Анаит осталась спокойной, на удивление. Пожала плечами и с достоинством произнесла:
– А я и не прошу, чтобы мне помогали. Просто у меня информация есть по убийству… Как вы, москвичи, говорите, абсолютный эксклюзив. И, чтобы ею распорядиться, нужен ум. И осторожность. И возможности немалые. Вот я и вспомнила про твоего отчима. А заодно, решила, и тебе помогу…
– И сколько ты хочешь за свою информацию? – подняла бровь Татьяна.
– Ты не поняла, – покачала головой Анаит и отчего-то взглянула на Садовникову с сожалением. – Я вовсе не собираюсь эту информацию продавать. Я просто хотела отдать ее в руки… серьезным и доброжелательным людям. Доброжелательным, в том числе, по отношению ко мне.