Читать интересную книгу И заплакал палач... - Фредерик Дар

Оригинал же, напротив, успокаивал в заставлял забыть обо всех моих волнениях. В зрачках Марианны, конечно, таилось то же самое выражение, но оно так на меня не действовало. Даже наоборот, внушало покой, и я не уставал любоваться нежным, лучистым взглядом.

– Я люблю тебя, Марианна...

Она чуть-чуть краснела. Я целовал непослушные завитки на висках и обнимал ее за безупречную трепещущую талию.

Все в ней приводило меня в восторг: пылкое оживление на корридах – лицо розовело, рот приоткрывался, она с жаром что-то выкрикивала... то, как она подолгу сидела, задумавшись, возле меня, пока я рисовал... а иногда ложилась на песок и брала его пригоршнями в руки. Она смотрела, как сквозь сомкнутые пальцы струится тоненькая золотая нить, которую разносит, как дым, налетающий порывами морской ветер.

Иногда Марианна вскакивала и бежала посмотреть на картину. Ей нравилось, как я рисую, и в ее суждениях угадывался редкий ум. Она, как и я, нутром чувствовала эти удлиненные формы, эти яркие цвета. Вникала в поэзию моих полотен... Это был такой замечательный зритель! Как-то раз после сиесты я рисовал на пляже, стоя лицом к морю в к нескольким купальщикам. Марианна только что вышла из воды и загорала на огромном полосатом разноцветном полотенце. Дул легкий бриз, и от воды очень сильно пахло морской солью. Вдруг я услышал надтреснутый голос папаши Патрисио:

– Сеньор француз! Сеньор француз!

Никак он не мог запомнить мое имя. Я обернулся. Увидел, что он стоит возле террасы и машет каким-то белым квадратиком.

– Senior Frances! Senior Frances!

Я отложил палитру. Горло сдавила тревога. Прекрасная Марианна дремала под слепящим солнцем, от которого поблескивали камешки и кусочки ракушек.

– Почта!

До этого я ни от кого не получал писем. Наверное, это по поводу Марианны... Тяжело ступая, я двинулся к «Каса Патрисио». Как будто почувствовал угрозу, понял, что кто-то посягает на мое счастье.

Старик глядел на меня. С некоторых пор, когда он говорил со мной, на лице его появлялась какая-то злая усмешка. Видно, никак не мог взять в толк, отчего это мазила влюбился до потери сознания в девчонку, которую сам же и задавил.

– Correo!

– Grades[8].

Я вздохнул с облегчением. Письмо было из Парижа. Знакомый конверт – из Галереи. Я вскрыл его ногтем и стал читать.

Сначала, как только я понял, о чем речь, то очень обрадовался. Брютен, директор галереи Сен-Филип сообщал, что одному американскому меценату понравились мои картины, и через два месяца в Филадельфии собираются устроить мою выставку. Это означало, что я на пути к славе! Или, по крайней мере, что скоро разбогатею! Брютен просил меня срочно вернуться в Париж, чтобы ехать в Соединенные Штаты, потому что «молодой возраст и симпатичная рожица здорово помогут рекламе»...

Я повернулся к пляжу. Марианна стояла перед мольбертом. Она неподвижно глядела на картину, склонив чуть-чуть голову вправо.

Всю мою радость словно ветром сдуло. Что с ней станет? Нам придется расстаться. Через границу не пропустят человека с неустановленной личностью. Я вдруг понял, что очарование, в котором мы прожили эти дни, было лишь мечтой. Счастье наше оказалось иллюзорным, ненастоящим.

Так не могло продолжаться вечно. Марианне было просто необходимо занять в обществе какое-то место.

Я подошел к ней. Горячий песок обжигал голые ступни. Было больно, но приятно. Марианна смотрела на прилипшую к полотну бабочку с голубоватыми крыльями. Одно из них увязло в свежей краске, и бедняжка отчаянно дрыгала лапками, словно призывая на помощь.

Марианна осторожно взяла ее большим и указательным пальцем. А потом дернула, и оторванное крыло так и осталось на полотне. Она раскрыла ладонь и взглянула на искалеченную бабочку. Та закружилась у нее в руке, волоча за собой, как шпагу, оставшееся крыло.

От такой жестокости я даже растерялся.

– Зачем ты это сделала, Марианна?

Она вздрогнула. Видно, не заметила, как я подошел. На мгновение я увидел в ее глазах тот самый огонь, как на портрете, от которого мне становилось не по себе. А потом взгляд ее прояснился.

– Но ведь она же испачкала твой пейзаж, Даниель!

Я ничего не ответил. Письмо все еще было у меня в руке.

– Это... насчет меня? – спросила она.

– Нет. Предлагают ехать в Соединенные Штаты с выставкой...

– А ты не хочешь?

– Хочу, конечно... Но только вместе с тобой...

Она не сразу поняла. Подскочила от радости и бросилась мне на шею.

– Возьмешь меня с собой?

Я опустил голову.

– Нет?

В голосе прозвучала тревога.

– Без документов, Марианна, в Америку не пустят...

– Ах, да, конечно...

Она отстранилась. Красивое лицо стало таким грустным, что у меня защемило сердце.

– Понятно, – прошептала она.

И отвернулась. Легла на полотенце. Она лежала на животе, зарыв лицо в песок.

– Понятно, – опять пробормотала Марианна, на этот раз будто бы себе самой.

Я присел на песок рядом с ней.

– Не волнуйся, уж я установлю, кто ты, раз так надо.

Она не пошевелилась.

– Слышишь, Марианна? Теперь я начну действовать... Узнаю твою фамилию...

– Узнаешь, Даниель?

– Узнаю, узнаю... и очень быстро, ведь время не терпит... Я стал собирать вещи.

– Подожди меня здесь, к ужину вернусь...

– А куда ты поедешь?

– В Барселону!

– Можно, я с тобой?

– Нет, лучше я один, нужно еще подумать... С тобой ведь обо всем забываешь!

Она поцеловала меня. Сладкий как ягода, женский поцелуй. Я подумал, что больше не смогу жить без нее. Если не удастся раскрыть эту тайну, выяснить ее личность, что ж, откажусь от поездки в Штаты... Если ее не будут выпускать из Испании, поселюсь здесь! Я был готов на любые жертвы, лишь бы сохранить ее.

– Хорошо, Даниель. Буду ждать тебя.

Она легла обратно на раскаленный песок. И устроилась поудобнее, как для долгого ожидания.

8

Я думал всю дорогу от Кастельдефельса до Барселоны. Первым делом надо будет зайти к консулу, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа увезти Марианну во Францию. Там легче установить ее личность. Во-первых, потому что она – француженка, и во-вторых, потому что средства для этого там намного совершеннее, чем те, которыми располагают испанские власти.

Однако консул огорчил меня еще больше, чем в первый приход. Доводы его были, конечно, разумны. Границу без документов пересечь нельзя. Разве что незаконным путем. Если бы я решился на это, Марианну могли бы арестовать и интернировать до тех пор, пока не будет установлена ее личность.

Я сказал ему, что можно было бы сделать официальный запрос испанскому правительству, изложив этот необычный случай. Поскольку Марианна явно была француженкой, я не видел причин, по которым ей могли бы отказать в праве вернуться на родину.

Важный чиновник отрицательно покачал головой. Можно, конечно, сделать запрос, но ответа придется ждать очень долго. Это рискованно. К тому же, нет никакого смысла привлекать к Марианне особое внимание, ведь положение у нее не из лучших... И наконец, что немаловажно, даже если предположить, что с испанцами будет все в порядке, придется уламывать и французов тоже, ведь на самом-то деле у нас не было никаких весомых доказательств того, что Марианна – француженка.

– Но все-таки, господин консул, нельзя же так и оставить эту женщину, не установив ее личности!

– Сообщите ее приметы во Францию! Может быть, она значится в списках пропавших без вести...

– Ладно, спасибо...

Недовольный, я ушел. Ну что, в конце концов, можно было ожидать от органов, которые принято называть «властями»? Случай с Марианной скорее напугал как французские, так и испанские власти. Приходилось самому искать выход из положения.

Я оставил машину в тени у тротуара и уселся на открытой террасе кафе. Мимо, подобно расплавленному асфальту, текла густая толпа. Припекало. Рубашка прилипла к телу.

Мне стало трудно дышать. Болело горло, наверное, поднялась температура... В кармане шуршало письмо от Брютена. Это оно в мгновение ока разрушило мое счастье. Заставило взглянуть в лицо суровой действительности.

Я заказал пива и закрыл глаза. Вообще-то исчезают люди нечасто. А еще реже их потом не находят. Не находятся люди только по двум причинам: либо они уже умерли, либо исчезли сознательно!

Потеряв память, Марианна оставила где-то в обществе пустое место, и это место можно было бы найти.

Я залпом проглотил пенистое пиво. От него пить захотелось еще больше. Заказал еще.

Казалось, вот-вот явится нужная мысль. В мозгу что-то вертелось, щелкало, как радиоприемник, когда ловишь какую-нибудь станцию.