Читать интересную книгу Без обезьяны - Роман Подольный

Но и это далеко не всё, что надо сказать в похвалу носу. Похоже, что почти вся нервная сеть исчезнувшей морды переселилась на внутреннюю поверхность носа. Как иначе объяснить почти беспримерную в нашем теле концентрацию нервов и нервных окончаний на слизистой оболочке носа!

Возник даже особый, важный и действенный метод лечения, при котором лекарства вводятся в организм через нервную сеть носа.

А вот как используется это сосредоточение нервов самим организмом, зачем оно ему?

Доктор медицинских наук В. А. Буков предположил (это пока только гипотеза!), что у человека работа носа как-то связана со способностью плакать,

К слову сказать, человека считают единственным существом, способным выражать свои чувства плачем. Слёзы на глазах затравленного оленя никак не связаны ни со страхом, ни с отчаянием. Это обычный способ не дать роговице глаз высохнуть, и только.

А у человека, согласно догадке Букова, главная задача слезы — попасть по специальному каналу на внутреннюю слизистую оболочку носа, заставить оболочку раздражиться. Бесчисленные нервные клетки этой оболочки шлют мощный залп сигналов в мозг. То и требовалось. Потому что когда человек плачет, это значит, что какое-то сильное потрясение (обида, боль, страх) перевозбудили какой-то участок, кору головного мозга. Надо это возбуждение снять.

В относительно лёгких случаях для этого достаточно закусить губу (она тоже пошлёт сигналы о боли в мозг, и те тоже отвлекут излишнее возбуждение в сторону от самого опасного участка). А в тяжёлых требуется мощный залп сигналов со слизистой оболочки носа. Волевой человек может удержаться от слёз? Это значит, он сумел сделать клетки коры головного мозга особенно выносливыми; они выдерживают перевозбуждение без «посторонней помощи».

Лоб стал менее покатым потому (кажется, мы уже об этом говорили), что размещённые сразу за лобной костью участки мозга изменили свою форму, выросли. А выдающимся подбородком, особенно заметным рядом со скошенными подбородками предков, человек обязан развитию членораздельной речи. Её орудие — язык — разросся, его мышцам понадобилось много места.

Прекрасны и неповторимы глаза людей. Благодаря им мы получаем три четверти (а по некоторым подсчётам и больше) всех своих сведений о мире. Слух, осязание, вкус и обоняние вместе с шестыми и седьмыми чувствами (чувством равновесия, например) — все вместе дают едва четвёртую долю того, что приносит нам зрение.

Таким резким выбором одного из чувств человек явно вышел из привычных для животного границ. И при этом почти отказался от обоняния (может быть, зря) — того обоняния, которое так верно служит (и часто получше зрения) множеству живых существ — от собаки до муравья, от бабочки до тюленя. Впрочем, обезьяны, как я уже говорил, тоже особо тонким обонянием не отличаются, хотя оно у них и лучше, чем у человека.

Но глаза — не просто датчики, направленные в мир. Они ведь ещё бывают выразительными! Благодаря чёткому глазному яблоку (зрачку) легко можно определить направление взгляда; специальные мышцы «ведают» выражением глаз; то и другое и сейчас важно в разговоре, а когда-то, при рождении и становлении человеческой речи, наверняка очень помогало и этому рождению, и этому становлению. Как и вся богатая мимика человеческого лица. Мимика обезьян может, правда, на первый взгляд показаться ещё богаче и выразительней. Но только на первый взгляд. Она быстро начинает казаться преувеличенной — недаром движения обезьяньей морды зовут гримасами и воспринимают как карикатуру на движения человеческого лица. Ведь характернейшая черта карикатуры — именно преувеличение.

А мимика человека точна и экономна, она дополняет речь, а когда-то помогала ей возникнуть.

Мы умеем говорить. А у животных способность создавать сигнальные звуки настолько ограниченна, что умный шимпанзе тут не так уж далеко уходит от обыкновенной вороны.

Многим шимпанзе не раз удавалось выучить по нескольку слов, а дальше дело шло худо. Но вот исследователи решили прибегнуть к языку глухонемых — и обезьяна довольно быстро освоила шестьдесят слов на этом «ручном» языке. Шестьдесят слов! О таком ни один исследователь и мечтать не мог. Словарный запас шимпанзе более чем удвоился — и только из-за того, что перестали подвергать непосильной перегрузке обезьяньи «органы речи», которые совсем, увы, для речи не приспособлены.

При разговоре нам всем, хотя мы этого обычно не замечаем, помогает, кроме слуха, ещё и зрение. Мы невольно следим за движением губ. Сейчас в титрах к кинокартине часто можно прочесть: «синхронный текст такого-то». Синхронный — созданный так, чтобы движения губ сколько-нибудь соответствовали звукам, хотя бы продолжались столько же времени, сколько звучит фраза. Глухонемым — тем часто достаточно движений губ, чтобы понять, что именно говорится (это их умение используется иногда в разведке, когда разговор людей, сидящих в полусотне метров, не подслушивают, а подсматривают в бинокль).

Учёные обратили внимание на то, что у людей губы гораздо ярче, чем у обезьян. Может быть, эта яркость тоже не случайна? Может быть, губы красны для того, чтобы легче было проследить, как они двигаются?

ДОРОГАЯ ЦЕНА

Все черты нашего теперешнего облика, как и каждый новый грамм вещества мозга, были куплены дорогой ценой. Человек — результат эволюции. Значит, каждый его шаг к теперешнему облику, способностям, мыслям и чувствам оплачивался кровью. В прямом смысле этого слова. Для того чтобы сохранились лучшие из человеческих качеств, должны были погибнуть те, кто в меньшей степени обладал этими качествами. Конечно, не только они, но они — в первую очередь.

Цена была действительно дорогой — по данным антропологов, больше половины неандертальцев умирало прежде, чем им успевал исполниться 21 год. И только один из двадцати обследованных французским антропологом Валлуа неандертальцев дожил до 40. А среди кроманьонцев (жили они 30 тысяч лет назад) треть умирала до 21 года и лишь один человек из ста достигал 50 лет. В тех первобытных племенах, которые в XIX—XX веках были обследованы антропологами и этнографами, смертность тоже была огромна. Часто много больше половины детей не переживали даже младенческого возраста.

Особенно рано умирали женщины.

(А сейчас, когда человек умирает в 60 лет, мы искренне говорим о безвременной смерти в самом расцвете сил. И правы. Потому что в наши дни это действительно преждевременная смерть).

Мало того. У многих племён, согласно обычаю, детей ещё и убивали родители — конечно, не всех. Смерти подлежали во многих краях земли близнецы — иногда оба, иногда один, по выбору матери. Убивали ребёнка, если, например, у него верхние зубы прорезались раньше нижних. Убивали, наконец, попросту слабых детей. Этот обычай сохранялся даже в некоторых древних государствах. Процветал он в Спарте, В Риме слабое дитя тоже могли убить, но для этого требовалось уже согласие пяти взрослых мужчин из его семьи.

Это уже пример из более позднего и, видимо, менее жестокого к людям времени.

А если говорить о заре каменного века... Население земли в течение многих тысячелетий оставалось численно примерно на одном уровне. Между тем есть основания считать, что тогда средняя женщина становилась матерью восьми — десяти детей. Раз население планеты не росло — значит, обычно все эти дети, кроме двух-трёх, погибали, не успев даже стать взрослыми.

Будем благодарны тем, кто выжил, чтобы стать нашими прародителями. И тем, кто умер раньше времени, выпав из рода человеческого вместе с какими-то не очень выгодными для этого рода чертами.

За нас дорого заплачено. Хорошо бы оправдать щедрость и доверие предков.

НАШ ВЫБОР

Итак, обезьяну стали учить разговаривать на языке глухонемых, а не на обычный человечий манер, для которого совсем не приспособлены её гортань и язык. И обезьяна усвоила больше шестидесяти слов. А вдруг она способна и на большее?

Поговаривают, что дельфины не глупее людей.

Исследователи кальмаров и осьминогов, потрясённые совершенством их организмов, размерами мозга в этих мощных телах, назвали головоногих моллюсков приматами моря и «подозревают» некоторые виды их в присутствии зачатков разума.

Мечтатели готовы видеть признаки разума у иных звероящеров, вымерших десятки миллионов лет назад,

А один очень крупный учёный писал, что, по его мнению, разумом должны были обладать аммониты, головоногие моллюски, наводнившие несколько сот миллионов лет назад моря и океаны и оставившие нам на память множество своих раковин.

И за всеми этими поисками, надеждами, мечтами стоит желание понять, почему именно мы, единственно мы разумны.

Если не мы одни, если у нас есть компания — дельфины ли, аммониты ли, — сразу становится легче.