– А вы изобразите недоумение. Не стоит обсуждать свое психическое здоровье с соседкой, даже если она милая женщина.
– А я уже ей говорил, что боюсь, что у меня шизофрения. И у Маши.
– А вы скажите ей, что пошутили.
– А она поверит?
– А вы так скажите, чтобы она поверила.
– Ладно, я попробую, – сказал Антон Антонович, сильно заикаясь. – Поверю вашему опыту.
– Эта наша последняя встреча, – сказала я, когда Антон Антонович приехал ко мне в следующий раз и заявил, что опять хочет поговорить со мной о коммунизме, – так что слушайте меня внимательно и отвечайте строго на мои вопросы. Отвечайте совсем коротко.
Мой постоянный клиент хотел что-то возразить. Но я встала за его спиной и скомандовала:
– Сидите спокойно, отдыхайте. Теперь отвечайте. Вы сильно любили своего отца?
– Сильно.
– Сколько вам было лет, когда вы узнали, что ваш отец коммунист?
– Шестнадцать.
– Отец советовал вам стать коммунистом?
– Нет. Он собирался поговорить со мной, когда мне исполнится двадцать один год.
– Он не считал вас достаточно взрослым для такого разговора?
– Думаю, да.
– Отец при жизни относился к вам как к ребенку?
– Да.
– Отец относился и к вашей матери тоже как к ребенку?
– Скорее, да.
– Что вы почувствовали, когда вам исполнился двадцать один год?
– Ничего. Я чувствовал себя больным.
– Сейчас вы здоровы?
– Да.
– У вас родился здоровый ребенок?
– Да.
– Вы часто видите отца во сне?
– Да.
– Вы видите себя во сне ребенком?
– Да.
– Вам уже давно исполнился двадцать один год?
– Да.
– Сейчас вы чувствуете себя взрослым?
– Да.
– Подумайте и примите решение: вы хотите быть коммунистом?
Последовала пауза. Лоб Антона Антоновича покрылся испариной.
– Нет.
– Ваш отец хотел, чтобы вы приняли это решение сами, самостоятельно, когда вам исполнится двадцать один год и вы станете взрослым. Вы сделали то, что хотел ваш отец.
– А что он от меня хотел? – спросил мой постоянный клиент.
– Чтобы вы приняли решение, став взрослым. И вы его приняли.
После этого случая Антон Антонович звонил мне всего пару раз: советовался о школьных делах дочки. А потом исчез из моего поля зрения.
Однажды вечером я шла с работы пешком, когда меня окликнул по имени элегантно одетый мужчина. Мужчина был в шляпе и темных очках, и я не сразу поняла, кто это.
Сначала мне даже показалось, что мужчина – иностранец, но он обратился ко мне по-русски, и я с удивлением обнаружила, что передо мной стоит Антон Антонович собственной персоной! Он сильно изменился. Я сама, встретив его на улице, ни за что бы его не узнала! Теперь же скорее можно было подумать, что передо мной стоит его двойник или брат-близнец. Спокойный, невозмутимый, ироничный и элегантный! Совсем не похожий на прежнего Антона Антоновича: беспокойного, неуверенного в себе человека, в бесформенном свитере, с довольно сильным заиканием. Но вместе с тем трогательного и искреннего!
Новый Антон Антонович не выглядел ни трогательным, ни искренним.
Мы поздоровались. Потом посчитали, сколько времени не встречались. Оказалось, что лет семь. Антон Антонович сказал, что жена и дочь здоровы, и у них все в порядке. Держался он официально и, как мне показалось, напряженно. Больше говорить было не о чем, я чувствовала какую-то неловкость и решила попрощаться. Но Антон Антонович задержал меня.
– Знаете, – сказал он, – в некотором смысле вы были моим учителем. Но я должен перед вами извиниться, – вдруг сказал он, без всякого перехода и резко меняя свой тон на более официальный.
– Ну, это совершенно ни к чему, – ответила я, – да вроде и не за что. До свидания!
Я почему-то почувствовала себя обманутой.
– Я обманул вас, – вдруг тихо произнес он, и я невольно остановилась, настолько мое собственно ощущение совпало с тем, что я только что услышала.
– Я никогда не лечился в психиатрической клинике, – продолжил Антон Антонович холодным тоном, – и никогда не эмигрировал из Италии. И мой отец не был коммунистом. Я вам соврал. Я говорю вам это сейчас, потому что мы с семьей уезжаем жить за границу. Навсегда. Мне предложили там интересную работу.
Я молча смотрела на него, вернее, в его темные-темные очки. Теперь я почувствовала себя не обманутой, а просто попавшей в глупое положение.
– И вы вообще не Антон Антонович, – наконец смогла произнести я.
– Верно, – рассмеялся он.
– И ваша спина не покрыта сплошь рубцами и шрамами, – продолжила я.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– О чем вы? – высокомерно спросил мой давний клиент.
– Снимите, пожалуйста, очки, – попросила я, – на минуточку.
Антон Антонович поколебался немного, но очки снял. На меня смотрело серьезное, новое для меня, лицо.
– Зачем вам понадобилось караулить меня и говорить мне все это? – спросила я. – Или вы из тех учеников, которые превосходят своего учителя?
Антон Антонович, или как там его теперь звали, молчал. Он опять надел свои очки. Я сочла его молчание за знак согласия, попрощалась и быстро пошла к метро. Антон Антонович больше меня не задерживал.
Через полгода я получила открытку с видом Рима. Меня поздравляли с Рождеством и желали здоровья и счастья. Открытка была подписана буквой «А». Отправитель не указал своего обратного адреса.
Вино из одного одуванчика
Мужчина лет тридцати, среднего роста и обычной наружности, дважды записывался ко мне на прием и дважды отменял свой визит.
Когда он появился в третий раз, я попросила его объяснить мне такую нерешительность.
– Вы мне доверяете? – спросила я Юрия Петровича.
– Да, конечно.
– А что вам мешает прийти на консультацию?
– Да я сам не пойму, – ответил растерянно Юрий Петрович. – То я чувствую, что совсем запутался, а то – что мне все кажется…
– Да-а-а, – протянула я, – хорошо бы вам определиться со своим вопросом. Он чего касается?
– Всей моей жизни, – ответил Юрий Петрович.
Еще на первом курсе Юра восхищался Наденькой. Ее большими голубыми глазами и светлыми и какими-то пушистыми волосами. Когда она сидела в аудитории на лекции, наклонив голову, то была похожа на одуванчик. По крайней мере, так казалось Юре.
Голосок у нее был тоненький и нежный, немного мяукающий. Говорила Наденька тоже очень нежно. Она любила уменьшительно-ласкательные суффиксы, и поэтому ее речь выглядела тоже «уменьшительно-ласкательной». Она говорила: «Юрочка, ты не мог бы мне дать на денечек твою тетрадочку с конспектами?» – и Юра никогда не мог ей отказать. Все остальные девушки казались ему рядом с Наденькой грубыми.
Юра старался быть полезным Наденьке, чем только мог. Она благодарно принимала его заботу и ухаживания. Маленькие букеты цветов, шоколадки, пирожки, нужные для учебы конспекты и книги. Однако скоро стало очевидно, что Наденька влюблена в парня с четвертого курса.
Если Юра был среднего роста, то Сергей был высокий баскетболист. Если Юра имел заурядную внешность, то Сергей был красавец. Если Юра обожал Наденьку, то Сергей поглядывал на нее снисходительно.
А Наденька была влюблена. Она смотрела на Сергея затуманенным взором, ее щеки при этом покрывались алым румянцем, а руки теребили край кофточки. Юра не мог на это спокойно смотреть. Он уже передавал Сергею записки от Наденьки, написанные ее ровным изящным почерком, и изредка звонил по просьбе Наденьки Сергею домой, чтобы выяснить у его мамы или бабушки, где тот находится.
Однажды Юра пришел в гости к своему приятелю и встретил там Сергея. Собралась довольно большая мужская компания, было решено выпить пива и посмотреть по телевизору футбольный матч. Юрий невольно наблюдал за Сергеем. Матч он смотрел рассеянно, так как не был большим поклонником футбола.
Во время перерыва он услышал, как Сергей рассказывал приятелю: «…влюблена в меня, как кошка. Да я сам такого не ожидал. На вид скромняшка, гимназисточка просто, девятнадцатый век. А в постели – черт знает что вытворяет! Мама дорогая! Меня это страшно заводит, ну, ты понимаешь!»
Неожиданно Сергей обратился к Юре: «Ты, я вижу, интересуешься? Иди к нам. Ты же тоже в нашем институте учишься. Мы о девчонках говорим».
Но тут опять начался футбол, и Сергей повернулся к экрану телевизора.
Тем не менее, они познакомились. Домой до метро шли вместе. Юра не мог забыть того, что недавно услышал от Сергея. О ком это он говорил? И Юра не удержался от вопроса:
– Ты говорил о какой-то девчонке. Ты с кем-то встречаешься?
Сергей рассмеялся:
– Да она проходу мне не дает! И такой типаж необычный. Понимаешь, на вид просто божий одуванчик! Такая скромная, просто девочка-отличница. Глазками хлоп-хлоп. А в постели оказалась тигрицей. Вот тебе и одуванчик! Понимаешь, у меня уже были девчонки, но чтоб такое выделывать!
Юра резко остановился.