Лицо его внезапно расплылось, стало мятым и жалким. Тишину леса прорезали выстрелы.
* * * *
Столкнувшийся с группой Василя отряд егерей был не единственным. На поиски пропавшего профессора, за которым, как и за всей экспедицией, маячила зловещая фигура рейхсфюрера Гиммлера, были брошены все силы немцев. Партизаны отряда имени Кастуся Калиновского, не принимая боя, отошли им одним известными тропками на потаённый островок в сердце Припятских болот. Их война продолжалась.
* * * *
Всего этого Серёжка, конечно, не знал. Не слыша ни выстрелов, ни оголтелого собачьего лая, он отрешённо смотрел на сливающиеся стеною стволы, за которыми с неожиданным проворством опытного походника скрылась фигура Эрнста Краубе. «Ты довольна, мама?» — беззвучно шептали губы. — «Я всё сделал правильно?». Сзади хрустнула ветка.
— Отпустил? — тихо спросил батька Рыгор.
— Отпустил, Григорий Афанасьевич.
— Что за это на войне полагается, понимаешь? — партизанский командир пристально смотрел на него грустными глазами.
Серёжка кивнул. Ему было все равно.
Батька вскинул винтовку. Перед ним уже никого не было.
Чертыхаясь и крестясь одновременно, он поспешил за отходящим отрядом.
Четвёртый
Да, всякое бывало… Я, пока погоны носил, такого насмотрелся — до Нового Года рассказывать можно. Подхожу как-то к палатке, где у нас офицерская столовая была, а там, у входа, толпа перекуривает. Я говорю, что, мужики, пообедали уже? А они мне — ага, пообедали, и тебе оставили. Ну, захожу. С опаской. Знаю я своих офицеров… Так и есть: прямо напротив входа кобра расположилась. Щеки раздула, из стороны в сторону покачивается… Не помню, как из палатки выскочил. Пообедали, называется. Стоим, с ноги на ногу переминаемся. Мимо старикан какой-то местный проходит. Ну, местный — должен в кобрах сечь, логично? Мы его за шиворот — и в палатку. Он через секунду вылетает, кричит — «Русские убивают!» Аксакал, понимаешь… Хорошо — контрактник мой, таджик, за два увала вызвался, выволок змею. Это называется — смешная история.
Вообще, в Таджикистане тогда весело было. Нас как раз из Афгана выкинули. Как с Ляура в Душанбе выберемся, так сразу — в «Осетинку». Это кафешка такая, в самом центре, её осетины держали — так и прилепилось название. Любимое наше место, если мы в городе, значит — в «Осетинке». Место постоянной дислокации. В Афгане так не посидишь. А в остальном — то же самое. Азия.
Случай со мной был — никогда забуду. Я там крепко с одним подполковником сдружился, с Вадькой Камшиным. Вечно он меня выручал, ну и я его, когда мог. А однажды не смог. У Вадьки машина была служебная, так он меня постоянно то с полигона до города, то с города на Ляур подбрасывал. Ну, забились в «Осетинке», как обычно. Жара, лето! Я сижу, чай пью — до сих пор зеленый люблю, привык там, — Вадьку жду. Вижу через улицу — машина его подъехала, сам выходит — здоровый, чертяка, в плечах вдвое меня шире. Ну, я крикнул, что б мясо несли, а сам — Вадьке навстречу. Метров полста до него было. Вдруг пацан какой-то, лет двенадцати, что ли, кто их разберет, за Вадькиной спиной «макар» достает. И Вадьке в спину — раз, два, три, четыре…
Не помню, как я эти метры пробежал. А когда около Вадьки очутился, у него мальчишка на руках был… Понял? Местный какой-то под пули прыгнул. Весь в крови, четыре пули в нем, за Вадькину руку уцепился, бормочет что-то по-своему. А тот, что стрелял, в подворотню какую-то сбрызнул, лабиринтов там до чёрта, старый город… Толпа на остановке автобусной — стоят с рожами каменными, как обычно. Тут бэтэр наш патрульный, мы с Вадькой пацана внутрь — и вперед. Сирена орёт, машины все на тротуары, учёные. Подъезжаем к госпиталю, ворота у них по военному времени приоткрыты были — некогда, вынесли их на хрен.
Из госпиталя хирург выбегает, к нам — а с нами никого, пропал мальчишка. Прикинь? Сзади в машине всё кровью залито, четыре пули в человеке — а исчез. Из бэтэра закрытого, на полном ходу. Такие вот дела. Сколько я всего насмотрелся, но пацана этого не забуду. Не может быть такого, а было… Никто не верит. Ведь не приснилось же мне это — и пацан, и кровь его на сидении, и шептал он что-то всё время, а что — не знаю. Не знаю.
Вместе
Серёжка огляделся. В ярком и тёплом свете, частью которого был теперь и он, проступали знакомые фигуры: невысокий кряжистый бородач в рогатом шлеме, белобрысый парень с петлицами шарфюрера, одетый в короткий халат узкоглазый старик, длинноволосая девушка в сверкающем комбинезоне…
Их было много — тысячи тысяч солдат, однажды уже отдавшие жизни во имя своей правды. Солдат, наконец, встретившихся под знамёнами армии, собранной единою волей близ места, называемого Армагеддон.
Молодой рыцарь, вглядывающийся вдаль из-под узкой ладони, опустил руку и негромко произнёс:
— С Богом.
Горизонт потемнел.
Из-за самого края неба, пятная безмятежное сияние, надвигались нескончаемые полчища неприятеля. Подобные грозовой туче, шли они — беспощадные, неуязвимые воины Преисподней. Казалось, земля молила о помощи, содрогаясь под тяжестью их шагов.
И помощь пришла.
Не дожидаясь ничьей команды, стоящие в едином строю воины протянули к наползающему мраку руки.
Лишённые оружия.
Раскрытые.
Прощающие.
Один, другой, несчётный раз тёмная туча отступала, что бы снова наброситься на ненавистное, несовместимое с нею сияние… И раз от раза число наступавших таяло, растворяясь среди Света, в котором с раскрытыми ладонями застыли они — Паладины Милосердия, умеющие прощать врагов своих.
И не было силы, способной победить их.
Примечания
1
чуть-чуть (белорус.)
2
отыскали (белорус.)
3
Когда Студента убили, я же думал — всё, не сбежать. Много их было, батька, очень много! Думаю, всё, сгорел Василь. А тут этот паренёк выскакивает, как начал из автомата… Сбежали. Вот, с собой его взяли. Он боец хороший, сам видел. (белорус.)
4
посмотри (белорус.)
5
здесь — какого-то сумасшедшего (белорус.)