Читать интересную книгу Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

Движимый намерением, что сродни заблуждению, я продолжил своё дело с упрямством барана, прущего на новые ворота, и у меня, что называется, пошло. «Урал», «Смена», «Литературная газета» и многие, многие другие.

Спасибо тебе, товарищ Цукерберг.

…Открываю крышку ноутбука, включаю, куда надо вхожу. Действую как решительный любовник.

Лиза Зорина пишет: «Андрей! Питчинг будет проведён в ЦДХ 26 ноября».

Питчинг – термин киношный, но его применили к литературному шоу-бизу. За две минуты автор должен рассказать, о чём его книга. Выдать что-то вроде синопсиса. Рассказать, заинтересовать издателя. Заинтересуешь – книгу издадут. Может быть.

Двадцать шестое ноября – день для меня неудобный. Смотрю по календарю – среда. Плохо. Скорее всего, я уже начну работать в, мать их фашистскую, конторке. Отпустят? Два дня нужно, не меньше.

…Вздыхаю и листаю ленту новостей. Статус мой понравился Александре Гусаровой. Кто такая Александра Гусарова? Дружим, оказывается, с две тысячи тринадцатого года. Чудное какое лицо, никогда бы не подумал, что здесь, в этой синеве, мне будет комфортнее, чем снаружи.

22

– Лера.

– Что, Андрюша?

– В ноябре я хочу слетать в Москву.

– Зачем?

– Я рассказывал тебе о питчинге. Его будут проводить в ноябре.

– Ерунда какая-то. Лететь из-за этого?

– Не только. Я увижусь с Егором.

– У нас не так много сейчас денег. Я поражаюсь твоей беспечности. Андрюша, у тебя другая семья и другие уже цели.

– Мои цели – это мои цели. Наши – это наши. Не нужно их путать.

– Спроси деньги у своих родителей и лети.

Я как-то медленно соображать стал в Екатеринбурге. Не зря тут платят уральский коэффициент. Витает здесь что-то такое, делающее человека пришибленным. Такие интересные слова я слышу. Говорит их человек, которого я люблю. Именно этот человек год назад вещал мне в телефон: «Какой у тебя чудесный сын! Я бы его как своего любила!» Уныло всё это как-то. Отстой, мать вашу фашистскую.

– Хорошо, – говорю я, – спрошу.

Не так уж я и отупел здесь всё-таки. У меня есть заначка. И там пятнадцать тысяч.

23

Они проснулись. Они взяли меня на работу. И мне от этого тошно.

Являюсь в костюме и галстуке. Отдел, тот самый, организационный, состоит из четырёх человек.

Человек № 1, начальница. Полина Александровна. Рыжая женщина в очках, голос пискляв и картавит.

– Мы сгаботаемся, Андгей Павлович.

Безусловно.

Она какая-то квадратная. И ножки кривые, тоненькие. Я нарекаю её Кубышкой.

Кира. Кира Владимировна. Рост и фигура, но лицо старухи. Оно приводит меня в тихий ужас.

Третья – Ирина. Она молода, и нижняя губа её висит.

Наконец, последний, № 4. Антошка.

– Антон Николаевич, – представился он.

Заместитель начальницы, на всякий случай. Школьник в очках.

У них тут все начальники в очках?

…Час назад я выставил на стол бутылку черногорского вина «Вранац», шампанское и литр водки. Бонус-трек – закуска.

«Вранац» пью я. Кубышка тоже на него посягнула, но потом переключилась на водочку. Я потягиваю вино и слушаю вполуха их блеяния о тяготах службы. Пытаюсь делать вид, что мне интересно. Хвалю руководство. Потом, видимо, вино даёт в голову или просто устаю я от их служебного жлобства и начинаю травить свои байки. Про то, сколько больших региональных чинуш было трахнуто по итогам моих проверок за время работы в Конторе.

Воцаряется тишина. Я слышу эту тишину, чувствую нависшее напряжение. Для разрядки рассказываю парочку анекдотов. Кривые ухмылки. Отчётливо осознаю, что они стесняются меня, завидуют и ненавидят. Пьют моё бухло и ненавидят. Такое бывает.

«Вранац» иссяк.

Кубышка окосела и смотрит на меня похотливо.

– Андрюша, можно на «ты»?

– Об чём речь, – говорю, – конечно!

– Андрюша, ты можешь называть меня Полей.

– Хорошо, Поля.

Поля икает.

– А водку… мы-ы… не употребляем?..

Это вызов. Кого же ты напугать хочешь, мать твою фашистскую? Я беру бутылку, разливаю по рюмкам. Поднимаю свою и бодро произношу черногорский тост:

– Живиле! – то есть будем здоровы, будем жить!

И выпиваю залпом.

– А я думала, ты непьющий.

Пьющий, пьющий. И пить умею, и напивался, когда – по пальцам пересчитать, хотя и моменты были яркие.

Вот две тысяча первый год, положим. Приехал в Тамбов, к сослуживцам зашёл. Валера Рощин, один из лучших друзей моих по райотделу, эксперт-криминалист. Ура, кричит, Андрей Павлович! В кабак отправились, часа три там пили. Девки какие-то, танцевали с нами, опять пили. Они потребовали такси. Вызвали, поехали. Очутились в коммуналке, там мужики и бабы голые на полу спят. Поехали отсюда на хер! – я сказал. И мы отправились в казино. «Крутое пике» казино называлось. Утро уже, часов шесть, народу полно. Эй, ты! – одному из охранников девонька крикнула. – Подойди! Подошёл. Дай мне тысячу рублей! Дал. И мы поехали в пригородный лес, в шашлычную. Там опять водки взяли, шашлык. Потом девки исчезли. Мы с Валерой вышли и долго брели по лесу, как измождённые былинные странники. Солнце светило ярко и начинало жарить. У Валеры с собой полбутылки водки. Мы очутились у реки, вблизи дачных участков. Какой-то дед в панаме поливал из шланга клубнику.

– Дед! – закричал Валера. – Дай нам стакан!

– Кто вы такие? – высказал недоумение дед.

– У тебя дикорастущая конопля на участке! Сейчас всё сожжём, а тебя трахнем и арестуем! Дай стакан, говорю!

Испуганный дачник выполнил приказ немедленно.

– Вот так вот.

У воды мне стало жарко, я разделся, уплыл на противоположный берег, лёг на песок и закрыл глаза. Валера остался на том берегу допивать. А потом он упал. Мы заснули на разных берегах, проспали до вечера и страшно обгорели…

…Такие дела, Полина Александровна. Она же – Поля. Есть что вспомнить. А если напиться с вами, я даже и не знаю, о чем здесь вспоминать.

– Столько много работы, столько много работы, – скулит она.

Смотрю на часы, время почти девять вечера. Намекаю, что пора собираться.

– Конечно, конечно, – тарахтит Кубышка, – ты ко мне потом зайдёшь?

– Обязательно. А для начала я помою посуду…

– Хорошо…

Антошка откланялся. Ирочка тоже. Помыв посуду, я вернулся в кабинет. Пусто в кабинете. Поля и Кира удалились в соседний, и это прекрасно, это шанс уйти незамеченным. Я надеваю куртку, выключаю свет и закрываю дверь. Осторожно продвигаюсь по коридору.

Из кабинета Полины Александровны доносятся рыдания:

– Они не утвердили план! Представляешь! Они не утвердили наш план!

– Успокойся, Поля, – строго говорит Кира Владимировна, – успокойся, ёб твою мать!

Ухожу, не прощаясь.

24

Я понимаю – что-то нужно менять. Как-то притираться нужно. Злит одно обстоятельство, прокол в мироощущении злит. Я же решил быть с ней не только потому, что она красивая. Я увидел в ней другую. Я подумал, что она мне ближе, чем Ирина. Своя, подумал. А тут, оказывается, те ещё выкидоны. И тоже надо притираться. А я убедил себя в том, что если люди любят друг друга, они притираются если не автоматически, то с лёгкостью. Но тут тяжело, как-то очень тяжело. Это не притирка, работы какие-то столярные. Зажала в тиски и лобзиком, лобзиком делает из меня нужную болванку. По образу и подобию. Чтобы размышлял, как она, делал, как она, и жил, как она, её жизнью жил. Делает, а вот не получается что-то, не выходит.

Ей не нравится, что я не уделяю должного внимания тем думам, в которые погружена она. Я не размышляю о новой квартире.

– Я постоянно думаю о ней, а ты не думаешь.

– А что думать? Вклад на ремонт я сделал? Сделал. Будем въезжать – будем думать и делать. Дом ещё не сдан. Дом сдадут через семь месяцев.

– Я вообще не понимаю, о чём ты сейчас думаешь!

А мне не о чем подумать?

Я думаю о Егоре, который опять перестал звонить. Я думаю о том, что не знаю его нового адреса. Ирина, женщина гордая, сняла новую квартиру, чтобы не иметь больше дела ни со мной, ни с моими родителями. И вообще, я слишком часто думаю. Но толку?

– Пойми меня правильно, Лера. Весь прошлый год я прожил на нервяке. Суды эти, скандалы… Я бросил всё, я приехал в новый город. У меня здесь никого нет. Я прошу тебя: дай мне шанс. Дай мне адаптационный период – два месяца. Я хочу войти спокойно в новую колею. Без ругани, криков, претензий. Честно признаюсь: когда ты меня долбишь за каждую мелочь, у меня пропадает всякая охота к переменам. Срок истечёт – критикуй и делай что хочешь!

– Хорошо, Андрюша. Прости меня, пожалуйста.

Странный договор, правда?

25

Бокалы подарила её подруга. Из чешского хрусталя. Их – шесть.

Первый бокал разбил кот. Он прохаживался по столу, задел его хвостом. В кошачьей выходке этой повинен, понятное дело, я. Ты тут сидел ночью и печатал и не прогнал его, когда он залез на стол! Виноват-с.

Два бокала случайно разбила Нина. Один укокошила Лера во время мытья посуды.

Я сижу на кухне и смотрю на два помытых, оставшихся, перевёрнутых бокала.