Читать интересную книгу Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

Флагманский столик-корабль начинает второй заход.

– Задумайтесь хорошенько, – предлагает бармену мыслитель-мент Самосудов, – почему это в Москве есть метро самой большой в мире протяженности, а в Колдыбане метро нет совсем?

– Или такой, скажем, загадочный вопрос, – подхватывает философ-банщик Безмочалкин. – Почему в московском Центральном парке – тысяча, а может, и десять тысяч аттракционов, а в Колдыбане – один, да и тот уже третий год не работает?

– Если в Колдыбане не создаются такие достопримечательности, как в Москве, значит, на это есть какая-то особая, удивительная причина, которую не сразу поймешь, – подхватывает Молекулов. – Наверное, в Колдыбане есть такая достопримечательность, о которой просвещенный мир пока не догадывается, но которая тем не менее способна затмить все достоинства столицы. Что же это за диво такое?

– Удивительное диво, которое затмит всю славу Москвы, – подводит итог Профанов, – совсем рядом. Это, конечно же, наш… само собой разумеется, наш…

– «Утес»! – хором прозревает весь зал.

– У-у-у! – вторят восторженным эхом Жигули. – Тёс, тёс, тёс…

Ну, каков момент истины в «Утесе»! Не правда ли, хорошо натесали?

– Дорогие коллеги-мыслители! – сияет мент Самосудов. – Вот нам и открылась удивительная истина.

– Эту удивительную истину, – подхватывает банщик Безмочалкин, – мы дарим вам, Юрий Цезаревич.

– Совершенно безвозмездно, – продолжает много-предметник Молекулов. – В порядке взаимозачета по нашим долгам.

– Воистину царский подарок! – восклицает всенезнайка Профанов. – Вы понимаете, Юрий Цезаревич, что все это означает?

Конечно, не понимает, где ему, потомственному жмоту! Ну ладно, так уж и быть, разъясним. Возбужденные реплики сыплются со всех сторон:

– Уже вижу у входа в «Утес» беломраморную мемориальную доску с золотыми буквами: «Достопримечательность континентального значения»…

– …и толпы восторженных туристов, которые хлынут сюда со всех концов страны, а равно из-за рубежа…

– …и баснословные доходы в долларах, фунтах, евро, которые просто некуда будет девать.

– За вторую Мекку, за колдыбанское ПОП номер тринадцать! – возглашает луженая лекторская глотка Профанова.

– Да, да, конечно, я тоже «за», – бормочет Подстаканников, едва скрывая радость. – Но скажите, как, каким образом «Утес» станет достопримечательностью континентального значения?

– Чтобы ответить на этот вопрос, – поясняют с достоинством философы-мыслители, – мы и хотим жадно прильнуть к источнику истины.

Лихо? Остается поставить последнюю точку.

– Как пить дать! – ревет зал.

– Как дать пить?

– Дать!

– Как?

– В кредит, – лепечет Подстаканников, не в силах на радостях отказать своим вечным должникам. – Конечно же, в кредит. За светлое будущее «Утеса»!

Какой момент! Тост провозглашает сам бармен Подстаканников. Скупердяй и жмот в седьмом поколении.

– Прошу! – широким жестом приглашает Юрий Цезаревич к барной стойке.

Мы не можем отказать в просьбе нашему бармену.

Ульк!

Хорошо дали по шапке Жигулям. Аж у самих темечко загорелось. И тепло ему будет, судя по всему, долго…

Но дни идут. И вот, когда флагманский столик после второго стакана безмятежно хвалится: «А мысль-то течет все шире и все глубже», – бармен Подстаканников ни с того ни с сего устраивает настоящий мятеж.

– А когда же, – спрашивает он, – в «Утес» хлынут толпы туристов?

– Каких туристов? – удивляются истинные колдыбанцы.

– Вот те раз! – удивляется, в свою очередь, Юрий Цезаревич. – Сами же говорили: восхищенных.

– Ах да, кажется, действительно про туристов мы говорили. Но с какой стати они повалят в «Утес»?

– Вот те раз! Сами же говорили: «Утес» скоро станет достопримечательностью континентального значения.

– Ах да, говорили, – соглашаются «истбанцы». – Но каким же образом «Утес» прославится до такого уровня?

– Вот те раз! – чуть не плачет бармен. – Сами же говорили: на этот предмет вам вот-вот откроется удивительная истина.

– Ах да, – находят в себе мужество не отпираться завсегдатаи бара-сарая. – Точно, говорили. В таком случае чего вы волнуетесь? Откроется истина. Буквально сию минуту. Как дать пить?

– Никак! Не дать! – мгновенно превращается в осла потомственный жадина. – С какой стати пить? По какому выдающемуся поводу?

И снова разыгрывается драма у фонтана, то бишь у источника истины. Планка и так уж поднята очень высоко, но… Надо обязательно прыгнуть еще выше. То есть загнуть еще круче.

Вот левый глаз одного из наших капитанов начинает мигать, словно разыгравшийся волжский бакен. На условный сигнал откликаются другие «истбанцы». Игра пошла…

– Да будет вам известно, Юрий Цезаревич, – говорит один из завсегдатаев, – что нашему Безмочалкину открылась особая истина.

Все взоры устремляются на Безмочалкина.

– Да, мне открылась особая истина на предмет того, как прославить «Утес», – задумчиво говорит тот. – Почему бы на брегах Волги не родиться второму Рембрандту? Мне кажется, пора. Словом, я решил стать… вторым Рембрандтом.

Зал восторженно ахает. Правда, большинство завсегдатаев «Утеса» вряд ли точно знает, кто такой Рембрандт. Да и сам Безмочалкин имеет с ним, скорее всего, шапочное знакомство. Хотя стоп! В предбаннике мужского отделения бани № 1 висит на стене какая-то цветная репродукция, вырезанная из журнала. Может, это как раз Рембрандт? Ишь ты!

Впрочем, такие подробности в духе Гомера и Гюго не имеют большого значения на Самарской Луке. Дерзновенному банщику верят на слово. Да и сам он абсолютно верит в то, что говорит.

– Я чувствую себя уже без пяти минут Рембрандтом, – говорит он. – Но я пойду дальше великого художника. Я намерен создать исповедальную скульптурную композицию «Автопортрет с обнаженной на коленях». Улавливаете? С обнаженной. Рембрандт на такое не осмелился. У него на коленях сидит дама в закрытом платье.

Зал восхищен.

– Но и это еще не сенсация, – скромно улыбается Безмочалкин. – Рембрандт изобразил себя с женой. Мною задуман «Автопортрет с обнаженной… незнакомкой». Таким образом, я дерзнул бросить вызов одновременно и Рембрандту, и… собственной супруге.

– О-о! – гудит зал. – Даже представить трудно такое.

– Нет, мысленно я уже представляю все в малейших деталях, – заверяет банщик, он же новый Рембрандт. – Все тщательно продумано. Я даже предусмотрел, где будут выставлены копии моей скульптурной композиции. В Лувре, Эрмитаже и в Дрезденской галерее. Оригинал же останется навсегда на родине автора, в Колдыбане.

– Только не в плавучке «Парус»! – раздается вдруг тревожный оклик.

Это, конечно, Юрий Цезаревич. Глаза его горят, голос срывается: плавучий ночной клуб «Парус» – его лютый недруг, ибо давно стремится поглотить ветхий «Утес».

– Самое место шедевру, – горячо говорит Подстаканников, – здесь, в зале ПОПа «Утес». Как пить дать!

Слышали? «Дать». Это убеждает всех. Как говорится, со стороны виднее. Тем паче со стороны барной стойки.

– Ну что ж, – говорит от имени всех Самосудов. – Давайте, Юрий Цезаревич.

И он первым идет к барной стойке. За ним спешат уважить бармена остальные. Стаканы наполнены.

– За второго Рембрандта! – взволнованно провозглашает Подстаканников.

Ульк!

Шапка у седых Жигулей, кажется, уже съехала на брови. Но не упала.

Читателя, конечно, распирает любопытство: осуществил ли свой дерзкий творческий замысел В. В. Безмочалкин или хотя бы взялся за его осуществление? Этот вопрос интересует и нашего Юрия Цезаревича.

– Когда вы приступите к своей грандиозной работе? – спрашивает Подстаканников дерзкого ваятеля в следующий раз.

– Когда я начну творить? Да хоть сейчас, – заверяет Валериан Владимирович. – Но только… не сейчас. Судьба будущего шедевра осложняется некоторыми обстоятельствами.

– Трудно мрамор достать? – сочувственно предполагает Подстаканников.

– Мрамор? О нет! Мрамор мне пришлют по спецфондам Академии художеств. Проблема совсем в другом. Вы же знаете: моя жена страшно ревнива. Можно не сомневаться, как она поступит с обнаженной незнакомкой. Она разобьет ее кувалдой. Вдребезги.

– Какой вандализм! – восклицает бармен «Утеса». – Я думаю, у вас нет иного выхода, кроме развода.

– Вы правы, – охотно соглашается Безмочалкин. – Но тогда моя супруга сокрушит кувалдой дерзкого автора. Это истина, не требующая доказательств.

Главбанщик вздыхает:

– Придется подождать до лучших времен. Как дать пить. Не так ли, Юрий Цезаревич?

– Дать пить? – бармен вздрагивает, подобно зайцу в прицеле, и тут же уподобляется ослу в хомуте: – Только не в кредит! С какой стати, по какому случаю?

Ах, дорогой бармен! Вот уже мигает, как волжский бакен, левый глаз просветителя Профанова, и зал дружно начинает коронный куплет:

– Как, Юрий Цезаревич? Неужели вы не слышали, что наш Профанов собирается осуществить удивительный замысел, не имеющий аналогов в мировой практике?