что я готова, и лёг на землю.
Предки...
— Н-на тебя?
— Конечно. Ты на свои лапы посмотри, на таких далеко не уйдёшь.
Кажется, мои ноги обругали... Пришлось сесть. У волка оказался жёсткий мех — шерсть даже через ткань колола кожу. Шуба была бы не очень... Ой! Волк резко поднялся и двинулся сквозь чащу.
Какое-то время прошло в молчании — я приноравливалась к движениям зверя, да и шли мы через такой густой лес, что постоянно приходилось уворачиваться от ветвей. В конце концов я распласталась на волчьей спине, обхватив руками мощную шею. Страх прошёл. Точнее, теперь я боялась не столько волка, сколько упасть с него.
— Не больно, что я вцепилась в шерсть?
— Нет, я тебя почти не чувствую. Ты лёгкая, как щенок.
— Ладно...
— Если бы ты шла сама, мы бы шли долго.
— Далеко ваше логово?
— Не очень. Солнце не пройдёт и головы, как будем на месте.
— Чьей головы?
Волк издал странный кряхтящий звук.
— Скорее, моей, чем твоей.
Это была шутка? И вообще, какое солнце? Деревья росли очень густо, и внизу царили вековой полумрак и сырость.
От волка веяло теплом. Мне даже захотелось глубже зарыться в густую шерсть, которая пахла хвоей и землёй. Интересно, а какое сейчас время года?
Страх постепенно уходил. Кажется, волк, и правда, настроен дружелюбно и есть меня не собирается.
— Что ты помнишь? — вдруг сказал он.
— Почему ты спрашиваешь?
— А почему ты спрашиваешь в ответ?
— А сам-то!
Волк опять странно закряхтел. Это смех?
— Ладно. Меня зовут...
Гортанные звуки, смешанные с тявканьем и рычанием.
— Э-э-э...
Волк повторил.
— Да я в жизни не выговорю.
— На твоём языке это значит что-то вроде «крепкие когти, чёрная шерсть, длинный хвост».
— Но ты не чёрный, а серый.
— Я не сам себе имя выбирал.
— Можно я буду звать тебя Крепкие Когти?
— Ладно. А как называть тебя?
— Я... Не знаю.
— Всё-таки не помнишь. Мы зовём тебя...
Смесь тявканья и подвывания.
— И что это означает?
— Ну, примерно «отделённая, спящая среди цветов».
Хм, вторая часть вполне понятна, а вот первая...
— А долго я там спала?
— Дай-ка подумать... В моей семье несколько поколений щенков с тех пор было.
— Это сколько в годах?
— Не знаю, я не совсем понимаю, как двуногие считают время. Но это очень много лун назад. Когда я родился, ты уже давно там лежала. Старейшина, наверное, знает сколько. Почти дошли. Сейчас выйдем на пригорок, оттуда видно наше логово.
Вскоре мы оказались на холме в узком пролеске, и я снова увидела солнце. Внизу пролесок переходил в небольшую лощину, почти полностью укрытую густыми ветвями. Никакого логова я пока не заметила, но мне ведь неизвестно, как оно должно выглядеть.
Сознание внезапно убежало... к воде. Сердце подпрыгнуло. Рядом ручей! И я — его основа, его поток. Прохладные струйки бережно омывают каждую мысль. «Утекай с нами», — говорят они. И я делаю это. Но всё же я здесь, на тёплой пушистой спине. Странное ощущение... Вода успокаивает и даёт силу. Я могу взять её, могу подвинуть поток, создать другой из силы вокруг.
— Так ты... — вдруг сказал волк, и сразу же перевёл своё тявканье, — из Порождающих. Генас, так говорят твои сородичи.
Да, я — генас, точнее, иллигена́с. Но как Крепкие Когти догадался? Я поняла, что вокруг меня кружатся крохотные бисеринки воды. Их создаю я, и это... приятно.
Вскоре мы спустились, и нас окружила свора волчат. Они смешно взвизгивали, бегали вокруг и подпрыгивали, пытаясь меня рассмотреть.
— Ну всё, мы пришли.
Глава 4. Новшества
9 день 2 месяца 524 года новой эпохи
Эйсгейр шёл через парк по мощёной синим камнем дорожке.
Кругом по-весеннему журчали ручьи. Весело пробегая между деревьями и кустами, они стремились к скалам, где находился главный храм воды. Единственный на Иалоне осенённый силой своего Покровителя. Весь год здесь был и лёд, и снег, и звенящие потоки, словом — вода в любом её проявлении.
И по мнению рыцаря, для главного храма воды не существовало места лучше. Конечно, на юге тоже имелись храмы, посвящённые Воде. Но им не хватало прохлады севера, его льдов и снегов, чтобы в полной мере олицетворять мощь и силу Отца-океана.
Теперь так говорил лишь Эйсгейр. Люди же давно называли Покровителя воды как Дети Леса — И́ллитаром. Хотя это означало то же самое: «илла» — вода, «тар» — владыка.
Синяя дорожка привела рыцаря к высокому обрыву, туда же, куда текли ручьи и откуда они хрустальным бисером падали в вечно неспокойное море.
Храм, вырубленный прямо в скале, находился чуть ниже. К нему вели древние белые ступени, которые — как и храм — не брало ни время, ни ветра, ни бури. Из чего их сделали, никто не знал. Кто вообще построил храмы стихий, разбросанные по всему Иалону? Эйсгейр всегда считал, что Дети Леса — среди их самых древних зданий были похожие. Но в эльфийских летописях сведений о строительстве храмов не нашлось, а потому никто не мог сказать наверняка.
Рыцарь спустился к храму. Двадцать семь безупречно белых колонн в три полукруга поддерживали потолок большой высеченной в камне ниши. В её центре находилось святилище — тоже полукруглое — открытое морю с одной стороны. И пол, и стены, и потолок покрывал всё тот же белый материал.
В глубине святилища стояли девять безликих фигур, как и везде в храмах стихий: восемь статуй в два ряда и одна позади них, возвышающаяся над остальными. Считалось, что меньшие олицетворяют четырёх Покровителей стихий — по две на каждого, ведь они могут быть и мужчинами, и женщинами. А большая статуя — это Богиня жизни, повелевающая всем.
Вера в неё и Покровителей существовала везде. Отличались названия, обряды, но суть была одинакова. Богиню жизни и её сыновей-дочерей, которым она дала власть над воздухом, водой, землёй и огнём, чтили на всём Иалоне. И не только люди.
Даже значение статуй объясняли похоже. И оно всегда казалось Эйсгейру надуманным: фигуры не выглядели явно мужскими или женскими. Хотя лично ему — всё равно. Пройдя к внешнему краю святилища, рыцарь опустился на колени, сев спиной к