Читать интересную книгу Долина новой жизни (с илл.) - Федор Ильин

Было еще одиннадцать часов, а Куинслей уже исполнил свое обещание. Это мне понравилось. Я быстро покончил со своим завтраком и в первый раз за многие месяцы принялся за туалет, весело напевая про себя какую-то песню.

Потом я занялся письмами и, по мере того как заканчивал их, отсылал незапечатанными Куинслею — для просмотра. Одно из первых писем было к моему домоправителю — о ликвидации моей квартиры с просьбой продать все вещи за исключением сложенного багажа, который немедленно будет взят. Объяснением своего поступка я выставил отъезд в далекое путешествие…

Так шло до вечера. В доме стояла полная тишина, только громыхание тяжелых грузовых автомобилей, доносившееся изредка со двора, указывало, что там производилась какая-то работа, наверное, подготовка к сегодняшнему отъезду.

Когда стало уже темнеть, и я зажег свет, ко мне в комнату постучали. Вошел Куинслей, одетый в серое дорожное платье. Он справился о состоянии моего здоровья. Получив ответ, что оно превосходно, сдержанно улыбнулся.

— Я так и знал, — проговорил он, — и вот видите, этим вы обязаны только лишь моим таблеткам. Доверие ваше должно еще более укрепиться после этого. Вместо обеда вы получите вот это.

С этими словами он приоткрыл крышку небольшого металлического ящика, который держал в руках.

— Вот шприц, наполненный этой красноватой жидкостью. Здесь двадцать граммов, это ваш обед. Не бойтесь, он сослужит вам лучшую службу, чем самое обильное угощение. Для вкуса вам подадут приятное блюдо, которое вы можете скушать, если вам захочется, а можете и не есть, это не важно.

С этими словами он приподнял рукав моего пиджака, расстегнул манжет сорочки, оголил мою руку до локтя и, быстро продезинфицировав кожу, весьма искусно ввел иглу в вену.

Он не спросил у меня даже разрешения, но я, казалось, потерял всякую волю и повиновался ему беспрекословно.

Он сознавал это и больше со мной не церемонился. Спрятав шприц и протирая ваткой место укола, он говорил:

— Ну, я думаю, вы закончили дела. Ваши письма я нашел вполне допустимыми, и они отосланы по назначению. Все ваши распоряжения выполнены. Вещи из вашей квартиры отосланы, так что они будут в вашем распоряжении по первому требованию. Думаю, вы можете быть довольны.

— Очень вам благодарен, мистер Куинслей, — отвечал я. — Пока всё идет отлично и, знаете, теперь я убежден, что был неправ, когда относился к вам с недоверием. Мне кажется, в моем состоянии произошел уже какой-то перелом, подозреваю, что чудесное лечение уже началось. Эти таблетки оказывают какое-то магическое действие. Я предчувствую, что сделанное мне сейчас вливание…

— Подождите, уважаемый господин Герье, — впервые он назвал меня по фамилии, — серьезное лечение вам еще предстоит, но теперь об этом не время. Вы обязаны написать еще два письма: одно в полицию, а другое вашему другу Камескассу. В этих письмах вы извещаете их о своем самоубийстве…

— Самоубийстве! — воскликнул я, вскакивая со стула. — О каком самоубийстве?

— О том, что, отчаявшись в своем выздоровлении, вы бросились в Сену. Вашему другу Камескассу вы можете прибавить, что удачно продали мне свое изобретение и другие ваши открытия, после чего решили, что всё земное закончено для вас, и пора переселиться в лучший мир… Я советую вам употребить именно эти слова.

Я стоял как остолбенелый. Прежние подозрения вдруг завладели мною.

— Зачем эта мистификация? Вы мне ничего не говорили о том, что я должен разыгрывать самоубийство.

— Ваше состояние было таково, что я не мог вчера сказать вам об этом. А теперь я говорю вам, что время не ждет. Садитесь и пишите письма. Неужели вы думаете, что я возьму на себя ответственность за ваше исчезновение из Парижа? Нет, вы должны сами объяснить его, и единственное подходящее в данном случае объяснение — указание на то, что вы бросились в Сену. На одной из набережных будут найдены некоторые части вашего костюма. Об инсценировке мы позаботимся. От вас требуются только письма. Итак, через час вы мне их пришлете.

С этими словами он вышел.

Он обращался со мной как повелитель, и я не мог его ослушаться. Тем более что меня захватила опять волна беспечности и веселья. Как будто я смотрел в кинематографе интересную ленту, где я был и героем.

Я уселся писать письма и написал их превосходно. Я употребил много стараний, чтобы они вышли вполне правдоподобными, и весело смеялся, перечитывая их вслух.

«Каково будет лицо у Камескасса, когда он прочтет эти строки, как он удивится моему поступку, как забегают газетные репортеры, что будут писать обо мне в завтрашних газетах, как будет искать мой труп полиция! Возможно, через какое-то время водолазы найдут тело какого-нибудь утопленника и похоронят его вместо меня, а моя сестра, получившая от меня хорошее наследство, поставит прекрасный памятник с надлежащей надписью. Ха-ха-ха!..»

Я залился громким смехом при этой мысли.

Какой-то внутренний голос меж тем шептал мне, что я веду себя крайне странно. В голове у меня шумело, как от шампанского.

Я отправил письма и от нечего делать взялся за книгу. Она показалась мне крайне увлекательной. А собственная моя судьба отошла куда-то на задний план.

Мне было очень досадно, когда стук в дверь оторвал меня от чтения. Вошел Куинслей.

— Я очень извиняюсь, что прервал ваше занятие. Время настало. Я прощаюсь с вами в Париже, чтобы встретиться в другом мире, но, конечно, не в том, о котором вы сообщили вашему другу Камескассу. Вашу руку, мой будущий сподвижник. — Он крепко пожал мою руку и, не выпуская ее из своей, подвел меня к кровати и легким подталкиванием посадил на нее. — Ну, вот, продолжал он, — прилягте, вот так, примите удобную позу, сейчас я вам сделаю впрыскивание, и вы заснете. Это не будет наркоз, это будет сон, естественный для многих животных. Вы слышали, наверное, о зимней спячке; ну вот, это что-то вроде нее. Вас будут питать, и вреда от этого не получится. Иного пути в тот мир, куда я вас везу, нет.

С этими словами он приготовил шприц и ввел мне под кожу какую-то жидкость. Я не пробовал сопротивляться, потому что был вполне подготовлен и даже желал, чтобы всё кончилось скорее.

— Я верю вам, — проговорил я заплетающимся языком, — я очень… благодарен…

В голове моей уже шумели тысячи колес, а где-то сбоку лились потоки воды. В глазах кружились цветные пятна и вспыхивали фонтаны искр. Скоро всё это, однако, исчезло, наступили тишина и темнота, хотя я всё еще сознавал себя; вот я начал падать — падение всё ускорялось, и вот уже я больше ничего не чувствовал.

ГЛАВА II

Приходилось ли вам, просыпаясь после крепкого сна, чувствовать, что вы не знаете, сколько спали, где вы и что с вами произошло?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});