После смерти Елены Сабрина очень сблизилась с отцом. Казалось, им было вполне достаточно друг друга, и они не нуждались ни в ком и не хотели, чтобы кто-нибудь еще вошел в теплое облако любви, которым они окружили себя. Они не забыли Елену, и если бы их разговор подслушал незнакомец, он бы решил, что она ненадолго уехала в гости и скоро должна вернуться. Когда они разговаривали, то постоянно упоминали ее имя, и, упрашивая отца заказать себе новые панталоны или жилет, Сабрина ласково говорила:
«Маме бы не понравилось, что ты плохо одет, особенно когда ты собираешься с визитом к мэру». Сабрина немножко хитрила, вспоминая мать, но и Алехандро обращался к памяти жены, когда хотел добиться от дочери послушания. Стоило ему исчерпать все аргументы, как он принимал печальный вид и шептал: «Не думаю, чтобы твоей матери это понравилось, чика». И Сабрина уступала.
Несмотря на раннюю смерть матери, Сабрина была счастлива в детстве. Много времени она проводила с отцом, объезжала с ним ранчо, приглядывая за хозяйством, и ее жизнь была гораздо вольнее, чем это было принято, но ни ранняя свобода, ни ранняя взрослость не оказали плохого влияния на ее характер. Алехандро баловал свою дочь и в то же время нередко вел себя с ней, словно она была ему не дочерью, а сыном.
И хотя находились такие, в их числе тетя Франсиска, старшая сестра Алехандро, для которой неумение Сабрины шить было трагедией, не говоря уж о полном равнодушии племянницы к кухне и домоводству, многие считали дочь Алехандро разумной и очаровательной девицей. Сабрина же, не зная дамских искусств, восполняла это тем, чему ее обучили отец и его работники. Она скакала на лошади, как команчи, стреляла гораздо лучше многих мужчин, умела обращаться с ножом и иногда, если случалось, произносила такие слова, от которых краснели даже пьяницы.
Такой, как Сабрина, больше не было на свете, поэтому не удивительно, что ею гордились на Ранчо дель Торрез, а ее доброта и бескорыстие привязывали к ней людей крепкими узами. Вот вам и объяснение, почему день рождения Сабрины был событием для всей округи.
Зная, что скоро явится с завтраком Бонита, Сабрина вернулась в спальню. В последний раз она поглядела на безоблачное небо и прошептала:
— Мамочка, не оставляй меня сегодня… Я буду о тебе часто думать.
Плеснув воды в таз, она быстро ополоснулась, подхватила оправленную в серебро щетку и придала видимость прически своим кудрям. Подойдя к постели, она взяла нетронутую с вечера рубашку и с гримасой натянула ее на себя. Бонита опять будет недовольна, мол, грешно спать голой. Каждый вечер Сабрина сердито откладывала в сторону свежую рубашку и каждое утро перед приходом Бониты надевала ее, чтобы не обижать милую ворчунью.
Едва Сабрина устроилась, подоткнув подушки в постели, как с лучезарной улыбкой на черном лице вошла Бонита, катя перед собой большой посеребренный столик с обычным завтраком — горячим шоколадом и сладким кексом. Единственным отличием был большой букет желтых роз и маленькая шкатулка посреди тарелки.
Увидев розы, Сабрина не могла сдержать радостного возгласа, и Бонита расцвела еще больше.
— С днем рождения, малышка.
Столько любви было в мудрых глазах Бониты и ее проникновенном голосе, что Сабрина едва удержалась от слез.
Бонита нянчила еще Елену, а когда ее хозяйка вышла замуж за франтоватого Алехандро дель Торреза, она последовала за ней из Натчеза в надежде нянчить целую кучу ребятишек, которые должны были появиться один за другим в доме в Испанском Техасе Однако родилась только Сабрина, и Бонита отдала ей всю свою любовь, трясясь над ней, словно курица над своим единственным бесценным цыпленком.
Наблюдая, как Сабрина вдыхает аромат роз, Бонита испытывала и горечь и радость. Как бы гордилась сегодня донья Елена своей дочерью! Потом, подозрительно оглядев несмятую ночную рубашку, она подумала, что некоторые привычки дочери привели бы ее в ужас.
Бонита была старой и толстой, и волосы у нее давно поседели, однако она умела смеяться так, что, глядя на нее, даже самый угрюмый человек тоже начинал улыбаться. Она железной рукой управляла домом, и ей подчинялись все, кроме сеньориты Сабрины и сеньора Алехандро. Стоило сеньору Алехандро ущипнуть ее ласково за щеку и улыбнуться ей, как она таяла. Что же до Сабрины, то Бонита, как ни старалась, не могла устоять перед ее огромными янтарными глазами. Не раз ей приходилось слышать, что сеньорите Сабрине ничего не стоит очаровать дьявола и обезоружить его одним взглядом.
Сабрина открыла шкатулку, и глаза у нее потемнели от удовольствия, когда она увидела золотые сережки на белой шелковой подкладке.
— Ox, Бонита, я не заслужила…
— Да, не заслужила, — ухмыльнулась Бонита и погладила Сабрину по волосам. — Но есть такие дни, когда это неважно. И сегодня именно такой день.
Едва не пролив шоколад и не перевернув вазу с цветами. Сабрина обвила руками шею Бониты.
— Бонита, как я тебя люблю! Это будут мои самые любимые сережки. И сегодня я гоже их надену.
День оказался не хуже утра. Все хотели поздравить новорожденную. Отец, родственники, слуги преподнесли ей кучу подарков. Кухарки подарили золотой гребень, конюхи — уздечку, тетя Франсиска со своим семейством — прелестную белую кружевную мантилью, застенчивые ковбои — потрясающее, украшенное серебром седло, а отец — настоящий испанский кинжал и великолепное ожерелье из изумрудов Вечером, одеваясь перед выходом к гостям, она постаралась надеть на себя как можно больше подарков. Бонита высоко зачесала Сабрине кудри цвета красного золота и уложила их в пучок. В ушах у девушки сияли ее серьги, а на шее было ожерелье отца. Сабрина надела простое белое платье с кружевами на шее и на подоле широкой юбки, так что подарок тети Франсиски пришелся как нельзя кстати. Впечатление она производила незабываемое. Огненные волосы, медовая кожа, на которой поблескивали изумруды, и белое шелковое платье превращали юную девушку в богиню огня, и не один юный кабальеро счел бы райским наслаждением сгореть в ее объятиях.
Не представляя себе, какие мысли она пробуждает в молодых и не очень молодых мужчинах, Сабрина по-детски наслаждалась каждой минутой своего праздника. Она не пропускала ни одного танца, смеялась и улыбалась всем и никому, и Алехандро, с гордостью наблюдавший за дочерью, и радовался и огорчался одновременно. Если бы Елена могла ее видеть, подумал он, если бы она была с нами…
Только на одно мгновение он позволил печали захватить его мысли и схватился за бирюзовый с серебром браслет, который Елена подарила ему в день их помолвки, однако почти тотчас почувствовал, что, несмотря на веселье, Сабрина ощутила его печаль, и он постарался загнать ее в себя поглубже. Сегодня ведь праздник… И Елена ни за что не захотела бы, чтобы он печалился, напомнил он себе, заставляя себя улыбнуться.