Читать интересную книгу Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» (Рисунки А. Солдатова) - Юрий Сотник

— В том-то и дело, что ни за что, просто чтобы отчаянность показать. Приемы изучила, и вот… людей сбивает.

Красилины опять помолчали.

— Во, Федька, твоя интеллигенция! — заметила Нюра и снова обратилась к Матильде: — И много у вас таких?

Матильда грустно смотрела на асфальт у себя под ногами.

— Вообще тут все ребята у нас какие-то ужасно отчаянные. Просто до невозможности.

— И этот тоже? — спросила Нюра, кивнув куда-то в сторону.

Матильда взглянула в том направлении и увидела Мишу, который возвращался из булочной. Про Ольгу Матильда не врала, она лишь передавала то, что узнала из разговора Семы с Шуриком. Но сейчас перед ней стояли такие внимательные, такие заинтересованные слушатели, что она опять забыла о словах матери насчет психиатра.

— Он что, не лучше будет? — спросила Нюра.

— Лучше! — с сарказмом воскликнула Матильда. — Не смешите меня, пожалуйста!

— А он чего? — спросил Федя.

— А он… Ну, пусть он курит, пусть он водку пьет, но он ведь главное… — Что «главное», Матильда еще не придумала и умолкла, а потом и вовсе прикусила язык, уставившись на Огурцова.

Тот как раз проходил мимо. Миша все еще переживал разговор с Олей, он мечтал показать этой Закатовой, что не такой уж он «гладенький да умытенький», не такой пай-мальчик, как она считает. Одетый в летний тренировочный костюм, он шел теперь враскачку, отведя локти в стороны, как это делают тяжелоатлеты, подходя к штанге. Нижняя губа его была оттопырена, и он косился на Красилиных с таким видом, словно еле сдерживался, чтобы не дать кому-нибудь по шее.

«А ведь и в самом деле бандюга какой-то», — мелькнуло в голове Матильды.

— Матильда! — послышался крик Марии Даниловны.

— Чего-о?

— Я тебе велела со стола убрать, а ты опять лясы точишь.

— Иду-у! — Матильда направилась к своему подъезду и уже на ходу обернулась к Феде с Нюрой. — Я вам еще про самого главного не рассказала, про Тараскина. Вот это уж бандит так бандит настоящий.

— Во, Федька, твои «культурные»! — заметила Нюра, глядя вслед Огурцову.

Федя задумчиво пробормотал:

— Выходит, дед правильно говорил, что в больших городах преступность повышенная. — Он помолчал и высказал такое предположение: — А может, здесь у них просто мода такая: на взрослых ноль внимания и безобразничать всяко.

— Ну, а если мода, — энергично заговорила Нюра, — значит, мы у них будем в немодных ходить. Вот, мол, скажут, косолапые приехали! А тут еще мамка нас при всех телятами зовет. — Нюра сузила голубые глаза и сердито уставилась на брата. — А ты, Федька, и в самом деле не будь таким губошлепом. Давай побоевитей становись. А то как бы тебя твоя краля… вон которая на людей кидается… как бы она тебе самому не съездила.

— Нюрк!.. Ну, ты опять?!

— Вот те и опять! Стой здесь, сторожи. Тут небось ворья полно, а мы вещи так бросаем.

Нюра взяла еще два стула и понесла их наверх. Федя стоял, смотрел на Олин подъезд, и в ушах у него звучали слова Лермонтова: «Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла». Его сестра скоро вернулась.

— Федьк!.. Ты давай не тревожь родителей, не говори про здешнее население. Они и так беспокоятся, как мы тут адаптируемся.

— Ага. — Федя кивнул. — Это Евлампия мамку напугала.

Евлампией ребята звали их классную руководительницу Евлампию Андреевну. Когда Вера Семеновна прилетела за детьми, старая учительница долго пила с ней чай и все вздыхала о том, как ребятам, выросшим в тайге, будет трудно адаптироваться, то есть приспособиться к жизни в городе.

— Ничего! Садаптируемся, — процедила сквозь зубы Нюра. — Я тут кое-что сообразила. Ступай!

Теперь Федя ушел, а Нюра осталась при вещах. В это время снова появилась Матильда. О своем зароке она больше не вспоминала. Ей не терпелось поразить Нюру какой-нибудь ужасной историей про Лешу Тараскина. Но разговор принял несколько неожиданный для Матильды оборот. Когда она приблизилась к Нюре, та привалилась спиной к дверному косяку, скрестив на груди руки, и огорошила Матильду таким вопросом:

— Эй! Как тебя? Где тут поближе бутылёк купить?

— Что купить?

— Бутылёк. Ну, бутылку. Ты чо, не понимешь?

— А-а! — догадалась Матильда. Она объяснила Нюре, как пройти до магазина, потом спросила, благожелательно улыбаясь: — Ваши родители хотят сразу новоселье отпраздновать?

— При чем тут родители? — Нюра пожала плечами. — Это мы с братом. Привыкли с бичами… каждый день после школы.

— С кем? — переспросила Матильда.

— Ты что, про бичей не слыхала?

Матильда лишь похлопала ресницами да качнула головой, и Нюра поняла, что ей найдется чем козырнуть. Когда-то в их места ссылали так называемых тунеядцев — спившихся, потерявших человеческий облик людей, всячески уклонявшихся от труда. Впрочем, полностью избежать его им не удавалось, все-таки надо было на что-то жить, и они брались за случайную работу: где баржу разгрузить, где дрова напилить. Получив сколько-то денег, они начинали пьянствовать. Потом тунеядцев перестали присылать, вняв протестам местных жителей, но многие, уже присланные, там и остались. Оседали там и уголовники, отбывшие срок в местах заключения. Многие возвращались к честному труду, а некоторые сливались с тунеядцами. Вся эта публика именовалась бичами — так на морском жаргоне зовут матросов, которые праздно околачиваются на берегу. Как попало это словечко в самый центр Сибири — никто объяснить не мог.

И дед, и прадед Нюры и Феди были в свое время старателями, и ребята, конечно, наслушались рассказов о прежней жизни на приисках, с ее тяжелым трудом, пьяным разгулом и поножовщиной. Запомнили они и некоторые жаргонные выражения стародавних времен, так что у Нюры был довольно богатый репертуар для выступления перед Матильдой. Она объяснила последней, что такое бич, потом сузила глаза и добавила неторопливо и отчетливо:

— Только гляди не скажи родителям, что мы употребляем. А то, знаешь… Ангара все примет.

— Какая Ангара? — не поняла Матильда.

— Ну, не Ангара, так эта ваша… Москва-река.

Матильда помолчала, подумала и пришла к заключению: похоже, ей намекают, что она может очутиться в реке с камнем на шее. Но, не поверив собственным ушам, она все-таки решила уточнить:

— Я… Я немножко не понимаю…

— А че тут понимать? Тут и понимать нечего: будешь свистеть, мы с Федором тебя на мясо продадим.

Тут появился Федя. Брат и сестра забрали последние вещи и ушли, а Матильда медленно побрела по двору. Глаза ее были широко открыты, но ничего не видели. Никогда нигде, даже в самых страшных кинофильмах, она не слышала таких изощренных, таких леденящих душу угроз: «Москва-река все примет… Мы тебя на мясо продадим…»

Но вдруг снова мысль о странных совпадениях так поразила ее, что она остановилась. Нет, что же это получается? Она наврала, что Тараскин побывал в колонии, а по словам Шурика и Семки, он и в самом деле там побывал… Она придумала, что все ребята во дворе ужасно отчаянные, и вот вам, пожалуйста: Ольга с ее каратэ, а теперь эти… которые без бутылька не обходятся, не говоря уж о Демьяне, который дважды в милиции побывал… А вдруг все это не вранье? Вот мать говорит, что всякая там телепатия, всякие там ясновидящие — все это антинаучно. А вдруг мать ошибается и все это научно?! Тогда, значит, что же? Тогда выходит, что она, Матильда, обладает даром угадывать характеры и даже судьбы людей! Матильда помотала головой и сказала вслух:

— Нет!.. Нет, это с ума можно сойти!

Она круто повернулась и пошла к своему подъезду, чтобы сообщить матери о своем удивительном открытии, но постепенно шаги ее замедлились. Она поняла, что мать примет ее слова за очередное вранье, а что за этим последует, может угадать даже не ясновидящий. И Матильда решила пока воздержаться от разговора с матерью о своем открытии.

Вдруг она увидела, что во двор вышел Миша и сел на скамейку, где недавно сидела Ольга. Матильда походила по двору, с каждым кругом, будто незаметно для себя, приближаясь к Мише. Наконец она села на дальнем конце скамьи.

— Фу! — сказала она, оттянув двумя пальцами ткань тельняшки на груди и как бы обмахиваясь ею. — Духота какая!.. Должно быть, к вечеру гроза будет.

Миша ничего не ответил. Молча он достал из заднего кармана тренировочных брюк коробку спичек и только что купленную пачку сигарет, молча распечатал и закурил.

«Вот! А я что говорила?!» — подумала Матильда.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вечером того же дня в доме Тараскиных царила мрачная атмосфера. Впрочем, и до наступления вечера тут было невесело. Проводив Игоря Ивановича, Леша вернулся унылый. Антонина Егоровна понимала, что его расстроил разговор с отцом. Она внутренне негодовала на зятя, но не решалась нарушать угрюмое раздумье внука. Лишь один раз она не выдержала и воскликнула: