Тихая гавань
Герой, измученный жизнью и разочарованный в целях, возвращается и строит хижину на берегу океана страстей и страданий, который ему не удалось пересечь, обретя мудрость побеждённого.
Оправдание творчеством
Герой, наделав аморальных поступков, «запутавшись в связях» и заблудившись в страстях, находит своё оправдание в творчестве: написанных книгах, стихах, картинах и т. д.
Призраки памяти
Герой в ином мире встречается со своим прошлым, неразрешёнными проблемами и совершёнными ошибками, и пытается что-то исправить.
Приложение. Йейтс. Кельтские сумерки
«Как-то вечером один средних лет человек, проведший всю жизнь свою вдали от дребезжания колёс по городским булыжным мостовым, молоденькая девушка, его родственница, которая, по слухам, обладала достаточными духовидческими способностями, чтобы наблюдать неизвестного происхождения огоньки, танцующие тихо в полях между стад, и сам я, собственной персоной, шли по песку вдоль берега моря, на крайнем западе страны. Мы говорили о Народе Забвения, как иногда называют здесь фэйри, и за разговором дошли до всем в тех краях известного их обиталища — до неглубокой пещеры в чёрных базальтовых скалах, отражавшейся, как в воде, в мокром морском песке. Я спросил у девушки, не видит ли она чего: мне было о чём спросить у Народа Забвения. Несколько минут она стояла совершенно тихо, и я заметил, что она погружается постепенно в некое подобие транса — холодный морской бриз вовсе перестал её беспокоить и монотонный гул набегающих волн, очевидно, совершенно для неё смолк. Я выкрикнул громко несколько имён — все имена великих фэйри, и буквально через несколько секунд она сказала, что слышит откуда-то изнутри скалы музыку, потом — отдалённые голоса и согласный топот ног о камень, так, словно собравшиеся люди приветствовали невидимого нам артиста. До самой до этой минуты приятель мой ходил взад-вперёд чуть в стороне, в нескольких ярдах от нас, теперь же он подошёл к нам вплотную и сказал, что нам, наверное, придётся отложить на время наш эксперимент, потому что сюда идут люди, он-де слышит между скалами детский смех. Духи места и его не обошли своим вниманием. Девушка тут же согласилась с ним и сказала, что сквозь музыку, голоса и топот ног она тоже слышит взрывы смеха. Потом она увидела, как пещера стала глубже и из самой глубины её заструился свет, а с ним явилось множество маленьких человечков в разноцветных одеждах, красных по преимуществу, и все они танцевали под музыку — мелодии такой ей прежде слышать не доводилось.
Затем я попросил её обратиться к королеве маленького народца — пусть она явится и поговорит с нами. Она так и сделала, но ответа не последовало. Тогда я сам повторил слова заклятия, громко, и через секунду она сказала, что из пещеры вышла женщина, высокая и очень красивая. К этому времени я тоже впал в некое подобие транса, и то, что принято называть ирреальным, стало понемногу, но весьма уверенно обретать для меня зримые формы; у меня возникло такое ощущение — не то чтобы я увидел, но именно ощутил — золотое шитьё и тёмные волосы. Я попросил девушку передать королеве, чтобы она вывела из пещеры своих подданных по племенам и коленам, так, чтобы мы смогли их разглядеть. Как и прежде, мне пришлось повторить приказ свой самому. Маленький народец и впрямь буквально валом повалил из пещеры, выстроившись, насколько я помню, в четыре колонны. У одних, согласно её описанию, в руках были луки из рябинового дерева, у других на шеях — ожерелья из чего-то вроде чешуйчатой змеиной кожи, но как и во что они были одеты, я не помню. Я попросил королеву сказать моей духовидице, не есть ли её пещера, так сказать, столица всех окрестных фэйри. Губы её задвигались, но ответа расслышать мы не смогли. Тогда я велел девушке положить руку королеве на грудь, и тут каждое её слово стало слышно совершенно отчётливо. Нет, это не самое большое поселение фэйри в здешней округе, чуть дальше есть ещё одно, и там их куда больше. Затем я спросил, правда ли, что она и её люди крадут смертных, и если это правда, оставляют ли они взамен украденной другую душу. «Да, мы меняем тела», — был ответ. «А кому-нибудь из вас приходилось рождаться в смертном теле?» — «Да». — «Знаю ли я кого-нибудь, кто был до своего рождения одним из вас?» — «Да, знаешь». — «Кто они?» – «Этого тебе знать не следует». Потом я спросил, а не являются ли и сама она, и весь её народ «драматизациями внутренних наших состояний». «Она вас не поняла, – сказала моя приятельница, – она говорит, что народ её очень похож на людей и многое из того, что свойственно большинству из смертных, им свойственно тоже». Я спрашивал ещё о её природе, о целях и месте её в мироздании, но подобного рода вопросы только лишь удивили её и озадачили. В конце концов она начала, кажется, терять терпение и написала для меня особо на песке — песке невидимом: «Будь осторожен и не пытайся слишком многое о нас узнать». Поняв, что чем-то её задел, я поблагодарил её за все, что она нам объяснила и показала, и позволил ей удалиться обратно в пещеру. Чуть времени спустя девушка очнулась от транса, холодный ветер с моря вновь напомнил о себе, и её передёрнуло дрожью9.»
Миры Михаила Булгакова
Всякий читавший роман Булгакова «Мастер и Маргарита» может не без оснований заподозрить, что что-то здесь не так. Персонажи, тщательно маскирующиеся под Сатану и Христа, ведут себя для евангельских героев, скажем так, несколько нестандартно. Иешуа не воскресает, всё относящееся к христианским догматам – причащение кровью, преображение, воскресение мёртвых – происходит исключительно на балу у Сатаны. Воланд не восстаёт против Бога, не борется против Иешуа и, собственно, не творит никакого зла – скорее, вершит должное, выступает как катализатор закономерного процесса. То, что вытворяет его свита в Москве, больше напоминает шутовство – злое, но остроумное хулиганство. Да и её жертвы, в общем-то, обычные люди со своими достаточно мелкими пороками, такими как неверие, пошлость, стяжательство. Не случись Воланда, барон Майгель всё равно был бы застрелен, а Берлиоз попал бы под трамвай.
Но то, что справедливость в романе олицетворяет дьявол, по меньшей мере странно.
Похоже, мы находимся здесь внутри не христианского, а совсем иного мифа.
«Левый» мир
Название это, конечно, условно. Можно называть его «задним», или «океанским», или «западным», как египтяне, но тем не менее это будет точнее, чем называть его просто «нижним».
Действительно, бинарная оппозиция верх/низ необычайно популярна и может быть легко продолжена как день/ночь, свет/тьма, добро/зло, рай/ад. Но очень многие развитые мифологии содержат в своей структуре не диаду, а триаду. Мы встретим её в мифах Японии и Мезоамерики, Египта и Шумера, Индии и Греции, в ирландских и исландских сагах, потусторонних маршрутах бурятских и амурских шаманов…
Верхний мир – мир Неба, светил, дня, света, и нижний мир Тьмы – смерти, болезни, испытания, разложения (инфернальный загробный мир), их дополняет мир Океана – перехода, мир ночного Солнца. Именно он и связан со сферой Вод par excellence. Его архетипические характеристики достаточно устойчивы: низ, океанские бездны, устье рек, очищение, омовение; сюда за горизонт для обновления спускаются звёзды и светила. Лунный свет, туманы, луга, великаны и карлики, источник (или древо) мудрости (он же источник поэзии), волшебные плоды, драгоценные металлы. Искусство магической иллюзии, остановившееся или почти остановившееся время, страна женщин. Здесь открывается вход в бездну инферно, куда стремятся умершие и откуда выходят по ночам призраки, но отсюда же начинается путь на небо, по которому ночное Солнце вновь вступает на небосклон. Здесь обитают эльфы и титаны-асуры – древние владыки земли и противники богов, но не демоны ада в обычном понимании.
Владыка этого мира – бог Океана/Хаоса и ночного неба, бог Утренней Звезды. В индийских преданиях это Варуна, у кельтов – Огмий, у шумеров и вавилонян – Энки (Эйя) и т. д. Бог сокрытой мудрости и космической справедливости, хранитель мира/космоса, оберегающий его извне, из внешней тьмы. Бог скорее строгий, чем щедрый, но не враждебный людям. Бог космического равновесия, владыка магической иллюзии, создатель письменности. Мир наколдован, скреплён им посредством знаков, писаного слова. Это его стихия.
Поэтому и роман Мастера – это не просто роман…
В романе Булгакова нет Бога, как нет его в мифе о трёх мирах, точнее там он бесконечно далёк. В Воланде нет главной составляющей сатанинского мифа – мотива бунта, богоборчества. Но кем в бинарном мифе может предстать повелитель теневой, невидимой части мироздания?