переброшенной сюда, промышленности и речи быть не может. Выход из катастрофического положения большевистские руководители хозяйства видят в том, чтобы полностью остановить все предприятия, потребляющие металл на нужды, без удовлетворения которых армия хоть как-нибудь может обойтись. Таких предприятий немного и вряд ли их остановка может дать большую экономию металла. А главное, от всей этой «хирургической операции» ресурсы особенно дефицитных специальных металлов ни в какой степени не возрастут.
Еще более безвыходным представляется положение промышленности, расположенной за Волгой и в Средней Азии. Эта промышленность всегда пользовалась металлом и полуфабрикатами Донбасса. Замена донецкой базы урало-сибирской невозможна по двум причинам: во-первых, как мы уже видели, Уралу и Сибири самим не хватает металла, а, во-вторых, транспортировка металла с Урала и из Сибири на Волгу и в Среднюю Азию, по меньшей мере, трудна из-за отсутствия надлежащей транспортной сети и дальности расстояния. Делались, правда, попытки использовать для переброски грузов с Урала водную магистраль Волги, но эти попытки уже оказались несостоятельными из-за недостатка волжского тоннажа, не налаженности грузооборота и сложности для архи-неорганизованного советского транспорта перегрузок с железных дорог на воду и обратно.
Таким образом, оставляя на весьма подмоченной совести Сталина правильность исчисления недостающего советской промышленности металла, мы должны отметить, что недостает именно того металла, без которого не может работать военная промышленность, а целые промышленные районы вообще остаются без металла из-за невозможности к ним его подвезти.
Таково положение в советской экономике с чугуном и сталью. Еще хуже положение на востоке СССР с алюминием и рядом других редких и цветных металлов, без которых не может работать военная промышленность. Рассчитывать на нормальную работу промышленности только с помощью запасов этих металлов не приходится уже потому, что такие запасы в СССР никогда не создавались — готовясь к короткой наступательной войне Сталин ведь не ожидал, что ему придется обороняться на Урале и Волге.
В безрадостном «сегодня» советской экономики отнюдь не одни металлы составляют темное пятно. Даже и при наличии металлов промышленность востока никак не может восполнить ни потерю Украины и других завоеванных немецкой армией областей, ни разоренных собственными руками заводов и фабрик Ленинграда, Москвы, Тулы, Ярославля, Иваново. В самом деле — что из себя представляет промышленность востока СССР с точки зрения ее направления? Каков характер этой промышленности, почти целиком выросшей в годы господства в России большевиков?
До революции уральская промышленность была характерна мелкими металлургическими предприятиями, использовавшими местную руду и древесное топливо и выплавлявшими высококачественную сталь. Конкурировать с возникшими в конце прошлого века крупными предприятиями юга России им, понятно, было трудно, и «сила» их заключалась в дешевизне и высоком качестве продукции. Да еще сила их — и не малая — заключалась в гибкости, свойственной малым предприятиям, в отношении перехода от одной марки стали к другой, от одной к другой модели. Сибирь же сколь-нибудь значительной промышленности, равно как Заволжье и Средняя Азия, не имела. Мелкая металлургия Урала большевиками была признана нестоящей внимания и почти полностью обречена на слом. Новая же промышленность строилась под знаком столь излюбленного большевиками плохо понятого «американизма» — строились обязательно «сверх-гиганты» и, притом, «сверх-специализированные». Возникали такие действительно грандиозные по мощности, по занимаемой площади, по проектному выпуску продукции и столь же грандиозные по безалаберщине и неуклюжести предприятия, как Магнитогорский металлургический комбинат, как Челябинский тракторный завод, как Орский медеплавильный комбинат, как Ново-Тагильский сталелитейный завод и т. д. Все эти «гиганты» и «сверх-гиганты» тяжко болеют неслаженностью внутризаводского механизма и целым рядом очень серьезных болезней, в основном возникавших в результате трудности управления столь сложными предприятиями в условиях бюрократического советского аппарата, и носят на себе черты, характерные для всей бюрократической советской системы. Так, грандиозные станкостроительные заводы, возникшие на базе магнитогорского металла, выпускают только определенные станки весьма ограниченного назначения и, по масштабам негибкого производства, внедрение новой модели требует коренной перестройки штампов и даже цехов, многомесячного времени. Гораздо более гибкие в отношении освоения новой машины, нового станка, новой модели заводы юга давали много очков вперед этим пресловутым гигантам, качество продукции которых, к тому же, всегда было весьма низким. Узко специализированные заводы востока выпускали продукцию крайне ограниченной номенклатуры и совершенно не изготовляли таких «мелочей», как электрооборудование, радиооборудование, оптические приборы, шарико-подшипники и т. д. Челябинскй тракторный гигант, например, выпускал многосильные гусеничные тракторы, но прежде чем эти тракторы сдвинутся с места, над ними должна была основательно поработать промышленность Ленинграда, Москвы, Харькова, чтобы снабдить их теми «мелочами», без которых ни один трактор работать не может. Эта гигантомания и мания сверхспециализации, психоз подражания, вопреки здравому смыслу, американской моде — наложил отпечаток на всю новую промышленность востока СССР и служит сейчас непреодолимым препятствием для удовлетворения многогранных нужд войны и экономики страны в целом. Эта «сверхспециализация» восточных промышленных «гигантов», из-за которой они способны выпускать только определенные, строго ограниченные, виды продукции и возникшая отсюда зависимость от предприятий юга и запада не позволяют большевикам рассчитывать на возможность нормального существования промышленности востока в отрыве от промышленности других районов страны. А этих-то «других» районов у большевистского правительства, в результате понесенных военных поражении, не существует.
В оставшихся под властью Сталина районах совершенно отсутствует промышленность искусственного шелка, синтетического каучука (заводы «СК-1», «СК-2» и другие были расположены в Воронежской, Орловской, Брянской областях), оптических приборов, авто-резины, электрооборудования, паровозо- и вагоностроения (Тагильский и Томский вагоностроительные заводы еще не закончены), химическая промышленность и многие другие отрасли производства, без которых современная экономика долгое время существовать не может, а в военное время не может существовать вообще. Нам могут возразить — Урал, мол, и Сибирь пока существуют не изолированно, а в Московской и других областях центра, еще остающихся в руках большевиков, есть и химическая, и шарико-подшипниковая, и многая другая промышленность, которая выше зачислена в разряд несуществующей в экономике большевиков. Это возражение неосновательно — промышленность авто-резины в СССР покоилась на работе четырех «китов» — заводов «Треугольник» (Ленинград), «Богатырь» и «Каучук» (Москва) и Ярославском. Все эти четыре гиганта в настоящий момент полностью разорены эвакуацией. Точно также разорены бобриковский химический комбинат и крупнейший Дорогомиловский химический завод («Дорхимзавод»), московский шарико-подшипниковый завод имени Кагановича, крупнейший в СССР завод электрооборудования «Динамо», московские автозаводы имени Сталина и «КИМ», и так далее. Промышленности центральных областей, по-существу, не существует — она либо разорена в порядке эвакуации, либо парализована отсутствием топлива.
Сталинское правительство и само понимает невозможность изолированного существования промышленности востока, а равно и невозможности ее кооперации с промышленностью центра. Именно этим объясняется столь решительная и в то же время такая бестолковая работа