Читать интересную книгу Вопрос и ответ - Патрик Несс

И хоть у них нет Шума, я вижу по лицам, как в них просыпается надежда: вдруг он говорит правду, вдруг все наладится, вдруг — несмотря на все ужасы — они обретут свободу?

Вот уж нет, думаю я. Даже не мечтайте.

Не успевает толпа разойтись, как дверной замок опять лязгает.

— Добрый вечер, Тодд, — говорит мэр Прентисс, входя в мою тюрьму и морщась от вони. — Понравилась моя речь?

— Откуда вы узнали про переселенцев? — спрашиваю я. — Вы разговаривали с ней? Как она?

Мэр Прентисс не отвечает, но и не бьет меня, а просто с улыбкой говорит:

— Всему свое время, Тодд.

По ступенькам за дверью поднимается Шум. ЖИВ!

Я ЖИВ! слышу я. ЖИВ, ЖИВ; ЖИВ, ЖИВ!

Мистер Коллинз заталкивает в комнату мэра Леджера.

И вытягивается по струнке, завидев начальника.

— Новую постель получите завтра, — говорит мэр Прентисс, все еще глядя на меня. — И удобства тоже.

Мэр Леджер раскрывает рот, но заговорить получается не с первой попытки.

— Господин Президент…

— Завтра же начнете работать, — перебивает его Прентисс, бутто и не слыша.

— Работать?

— Ну да, все должны трудиться, Тодд, — говорит он. — Труд — это прямой путь к свободе. Я тоже буду работать… и мэр Леджер.

— Правда? — спрашивает тот.

— Но мы же в тюрьме, — говорю я.

Он снова улыбается — еще веселей, чем прежде. Интересно, какую гадость он задумал?

— Выспись хорошенько, — говорит мэр Прентисс, делая шаг к двери и глядя мне прямо в глаза. — Рано утром за тобой придет мой сын.

3

НОВАЯ ЖИЗНЬ

[Тодд]

Выясняется, что утром моим главным поводом для беспокойства становится вовсе не Дейви Прентисс. Я на него и не смотрю.

Это лошадь.

Жеребенок говорит она, переминаясь с ноги на ногу и глядя на меня блестящими безумными глазами — как бутто хочет хорошенько потоптать.

— Я ничего не смыслю в лошадях, — говорю я.

— Эта кобылка из моего личного стада, — говорит мэр Прентисс поверх Шума его собственного коня, Морпета. — Зовут ее Ангаррад, она очень славная и добрая лошадь.

Морпет смотрит на мою конягу, и в его Шуме читается только одно слово: сдавайся, сдавайся, сдавайся. От этого кобыла нервничает еще сильней. Ну и зверя мне дали, ничего не скажешь. Как ездить-то на эдаком клубке страхов?

— Что такое? — ухмыляется Дейви Прентисс, сидящий верхом на третьем коне. — Боишься?

— Что такое? — передразниваю его я. — Папочка до сих пор не угостил тебя лекарством?

Его Шум тут же вскидывается.

— Ах ты, маленький…

— Тише, тише, — осаживает его мэр. — И десяти слов друг другу не сказали, а уже поцапались.

— Он первый начал, — говорит Дейви.

— Держу пари, он и закончит. — Мэр многозначительно смотрит на меня, вглядываясь в алый растревоженный Шум, полный красных вопросительных знаков о Виоле и желания надрать задницу Дейви Прентиссу. — Поехали, Тодд, — говорит мэр Прентисс, беря поводья своего коня. — Готов стать вожаком?..

— Разделение очень простое, — говорит он, пока мы скачем рысью сквозь раннее утро — куда быстрей, чем мне бы хотелось. — Мужчины будут жить в западном конце долины, перед собором, а женщины — позади него, в восточной части.

Мы скачем на восток по главной улице Нью-Прентисстауна — той, что начинается с зигзага у водопада, пересекает городскую площадь, огибает собор и теперь устремляется в долину. По переулкам маршируют небольшие взводы солдат да шныряют туда-сюда нью-прентисстаунские мужчины — кто с чемоданами, кто с тюками.

— Что-то я женщин не вижу, — говорит Дейви.

— Ни единой женщины, — поправляет его отец. — Все верно, капитан Морган и капитан Тейт перевезли всех женщин еще минувшей ночью.

— Что вы с ними сделаете? — спрашиваю я, так крепко цепляясь за луку седла, что пальцы белеют.

Мэр смотрит на меня:

— Ничего, Тодд. Их окружат заботой и почтением, какие подобают строительницам нового мира. Ведь они внесут огромный вклад в будущее этого города. — Он отворачивается. — Но пока им лучше пожить отдельно.

— Правильно, пусть стервы знают свое место, — хмыкает Дейви.

— Я не разрешаю тебе выражаться в моем присутствии, Дэвид, — спокойным, но серьезным тоном произносит мэр Прентисс. — Женщины заслуживают уважения и всех возможных благ. Но по сути ты прав. У каждого из нас есть место. Мужчины Нового света забыли свое, и поэтому на какое-то время я отделю их от женщин, чтобы все горожане вспомнили свою роль и предназначение… — Тут он оживляется. — Люди это оценят. Раньше они жили в хаосе, а я подарю им порядок и ясность.

— Виола — с остальными женщинами? Как она? — спрашиваю я.

Мэр Прентисс снова смотрит на меня:

— Ты обещал, Тодд Хьюитт. Или тебе напомнить? Только спасите ее, и я сделаю что угодно. Именно так ты и сказал, слово в слово.

Я беспокойно облизываю губы:

— Откуда мне знать, что вы выполните свою часть уговора?

— Ниоткуда, — отвечает он, буравя меня взглядом — кажется, эти глаза могут разглядеть во мне любую ложь, даже самую мелкую. — Я хочу, чтобы ты верил мне, Тодд. А какая же это вера, если ей нужны доказательства?

Он снова переводит взгляд на дорогу, а Дейви мерзко хихикает у меня под боком, такшто мне остается только разговаривать со своей лошадью. У нее темно-коричневая шкура и белая полоска на носу, а грива так безупречно вычесана, что и трогать-то страшно. Жеребенок, думает она про меня.

Она, думаю я. Она. И тут мне приходит на ум вопрос, который раньше как-то не приходил. У овец на нашей ферме в Прентисстауне тоже был Шум, но ведь у женщин его нет, так почему…

— Потомушто женщины — не животные, Тодд, — отвечает мэр, прочитав мои мысли. — Как бы плохо ты обо мне не думал. Они бесшумны от природы. — И уже тише добавляет: — Что делает их особенными.

Вдоль дороги, по которой мы сейчас едем, стоят васнавном лавки и магазинчики, перемежаемые зелеными деревьями. Почти все лавки закрыты, и неизвестно, когда откроются. Дома тянутся от переулков к реке слева и холмам справа. Большинство зданий, если не все, стоят поодаль друг от друга — видать, только так и можно жить в большом городе, когда лекарство от Шума еще не найдено.

Мы проезжаем мимо солдат, марширующих по пять — десять человек в ряд, и мимо мужчин, бредущих с вещами на запад. Женщин по-прежнему нигде нет. Я вглядываюсь в лица прохожих, и большинство из них смиренно смотрят себе под ноги: где уж там биться за свободу?..

— Вперед, девочка, — шепчу я лошади. Оказывается, ездить верхом очень неприятно для кое-каких частей тела…

— Ну надо же! — говорит Дейви, нагоняя меня. — Не успел сесть в седло, а уже ноешь!

— Заткнись, Дейви.

— Вы должны называть друг друга мистер Хьюитт и мистер Прентисс-младший, — оглядываясь, кричит нам мэр.

— Что? — Шум Дейви вскидывается. — Да он даже не мужчина! Ему только…

Мэр одним взглядом заставляет его замолчать.

— На рассвете в реке нашли тело, — говорит он. — Тело со страшными ранами и огромным ножом в шее. Смерть наступила не позже чем два дня назад.

Мэр Прентисс снова буравит взглядом мой Шум. Я вызываю в уме картинки, которые он хочет увидеть, и представляю, как убивал Аарона. Вот такая штука этот Шум — в нем любые твои мысли, а не только правда. Если усердно думать, бутто ты что-то сделал, остальные тоже так подумают.

Дейви фыркает:

— Ты убил проповедника Аарона?! Ни за что не поверю.

Мэр молча пришпоривает Морпета. Дейви хихикает и пускается вдогонку за отцом.

За мной, храпит Морпет.

За тобой, ржет в ответ конь Дейви.

За тобой, думает моя кобыла, тоже прибавляя шагу. Прямо скажем, легче мне от этого не становится.

Но я все высматриваю…

(вдруг ей удалось сбежать…)

(вдруг она ищет меня…)

(вдруг она…)

А потом я слышу это.

Я — круг, круг — это я.

Отчетливый, словно колокольный звон, голос мэра сплетается у меня в голове с моим собственным голосом, он как бутто говорит прямо в моем Шуме. От неожиданности я чуть не падаю с лошади. Даже Дейви удивленно оглядывается, не понимая, на что это я так среагировал.

А мэр просто едет себе по дороге, словно ничего не случилось.

Чем дальше на восток и дальше от собора мы уезжаем, тем серее становится вокруг. Скоро под копытами лошадей оказывается гравий, а дома вокруг становятся все проще и проще — длинные деревянные бараки на большом расстоянии друг от друга: бутто кирпичи, разбросанные по лесу.

От этих домов исходит женская тишина.

— Верно подмечено! — говорит мэр. — Мы въезжаем в Женский квартал.