В одном я вижу мужчину, который стоит ко мне спиной, он явно злиться на меня, кричит мне, чтобы я ушла, угрожает. И это не мой отец, даже не видя лица, я понимаю, что он гораздо моложе его. И вместо того, чтобы уйти, я кладу руку на плечо мужчины и он оборачивается, а я… просыпаюсь!
Я так не увидела, кто мне угрожал. Сон каким-то образом взбудоражил меня, словно его незавершённость зацепила меня, растревожила. Посмотрела на часы — шесть утра, можно и вставать, до будильника оставалось всего ничего.
Со всеми событиями вчерашнего дня я совсем забыла про мои переживания, связанные с пациентом Петровским, а придя утром к больнице, наткнулась на целую процессию у входа в приёмное отделение.
Через широкие двери вывозили каталку с мистером Хамом, по бокам шествовала его мать и отчим. Позади два медбрата толкали каталку. Я замерла у входа, ожидая, когда все выйдут и я быстренько смогу незамеченной забежать на работу.
Напрасно надеялась. Как только я сделала шаг к двери, Петровский меня сразу заметил и впился в меня темным недобрым взглядом. Я тоже смотрела на него, не в силах отвести глаз до тех пор, пока его не загрузили в очень новую и современную скорую помощь.
В последний момент лицо мужчины исказила неприятная усмешка, словно он понял, что я не могу отвести от него взгляда. А мне показалось, что у меня сердце бьётся в горле, а не в грудной клетке.
Эта сцена у двери неприятно меня поразила, мне стало не по себе от своей реакции на этого человека. Он полусидел на каталке и при дневном свете выглядел как-то иначе, чем в палате. Было видно, что он слишком бледен, измучен, но не могу не признать, что это не уменьшило его мужественности.
Но мне было сложно осознать, что мой интерес имел не только окраску любопытства. Надо признать, что Петровский рождал мысли об обычном влечении между мужчиной и женщиной. Я даже вслух хихикнула над собой. Мистер может быть и хам, но очень привлекательный, тут и спорить не имеет смысла.
Так я себя и успокоила, нечего глупости выдумывать! Как бы ни был хорош этот Петровский, я его уже никогда не увижу, так что забыть и работать, работать!
Сегодня меня уже не ждало испытание в виде уборки в реанимации, сегодня я спокойно всё сделаю и никто мне гадостей не наговорит. Вот и хорошо.
Дежурная медсестра встретила меня с улыбкой.
— Привет, Лия! Как дела?
— Доброе утро, Катюш. — я улыбаюсь в ответ. — Сегодня палата свободна?
— Ага, увезли этого красавца, — Катя эмоционально округляет глаза, — навели тут шороха его родичи, проверка за проверкой. Главного, говорят, чуть инфаркт не хватил.
Я ещё немного поболтала с Катей и пошла убираться. Как-то сиротливо было в палате, которая опустела после выписки Петровского. Надо же, выходит мне не хватает его обзываний? Нет, я действительно с ума схожу.
Быстро навожу чистоту и бегу в травму. Телефон тихо завибрировал в кармане, на экране незнакомый номер.
— Слушаю, — осторожно произношу в трубку.
— Лия, здравствуйте, это Илья Евгеньевич, мы с вами вчера общались, — слышу знакомый голос.
— Да, Илья Евгеньевич, я помню. — произношу сдавленно, мне как-то стало трудно дышать, — У вас что-то важное? Я на работе сейчас.
— Лия, простите, что отвлекаю, но вы правы, у меня что-то важное, — собеседник молчит пару секунд, — если вам это тоже важно. Обстоятельства так сложились, что ваш отец был вынужден срочно вернуться в страну. И я доложил ему о результатах поисков.
С трудом втягиваю воздух в лёгкие, а то они уже горят от недостатка кислорода. Встреча с отцом, похоже, состоится быстрее, чем я ожидала.
— Лия, вы здесь? — Илья Евгеньевич обеспокоился моим молчанием.
— Да, я слушаю вас, — выдавливаю слова из себя.
— Лия, ваш отец готов хоть сегодня приехать к вам, чтобы встретиться. Но есть противопоказания, к его большому сожалению.
— Противопоказания? — в недоумении переспрашиваю я. — Что это значит?
— У Андрея Ивановича случился сердечный приступ вчера, состояние нормальное, но врачи не разрешили ему летать, как минимум месяц, а дорогу до вашего города на машине он просто сейчас вынести не способен, хотя и храбриться…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Он в больнице? — я спрашиваю на автомате.
— Уже нет, он под наблюдением врачей дома. Лия, мне стоило трудов не дать ему поехать к вам. Звонить он не хочет, он хочет с вами встретиться как можно скорее, понимаете? — Илья Евгеньевич явно не просто юрист отца, очень уж он беспокоится о своем работодателе. Вероятно, они давние друзья, если Игнатов знает о многолетних поисках меня.
— Лия, я очень прошу вас приехать в Москву, с работой вашей я вопрос улажу, вам дадут несколько дней отпуска, — собеседник явно все уже продумал, — билеты купить не проблема, а отвезут вас в аэропорт хоть сейчас. Пожалуйста, приезжайте на встречу с отцом.
— Сейчас? — я совсем растерялась. — Но мама… я не знаю…
— Лия, вы можете сейчас вернуться домой и все объяснить маме. Кстати, как ее самочувствие?
— Для ее заболевания неплохо, но оставить ее на несколько дней я не могу! — наконец-то я начинаю мыслить здраво.
— Этот вопрос я тоже решу, не переживайте, найму ей помощницу с медицинским образованием, которая побудет с ней, пока вы не вернётесь. — на все-то у этого юриста есть ответ.
— Несколько дней вы сказали? А это сколько? — нужно все уточнить, так сказать, на берегу.
— Вы сами можете выбрать, сколько это дней, Лия. Вас никто не будет неволить. — Илья Евгеньевич смягчил голос.
Я полминуты обдумываю свое решение, собеседник терпеливо ждёт моего ответа.
— Хорошо, я доработаю смену и к трем часам буду дома. Часа в четыре дня я буду готова ехать. — быстро тараторю свой ответ.
Слышу на другом конце облегченный выдох.
— Понял, Лия, в четыре машина будет ждать вас у подъезда! В Москве я вас сам буду ждать в аэропорту. До встречи!
Глава 12. Пётр
Полтора часа до областного центра и только там меня заберёт вертолет. В этом городишке даже вертолеты сесть не могут, настоящая дыра. У меня нестерпимо болит спина и нога, несмотря на обезболивание.
Тело невыносимо затекло и сообщало о дискомфорте болью. Я не привык так долго лежать без движения, моя активность за день была не менее двадцати тысяч шагов и часа силовых упражнений.
И сейчас мои мышцы просто орали от обездвиживания, кровь застаивалась и била в ненужные места. Без физической активности я всегда зверею, эту закономерность я обнаружил лет в четырнадцать, как раз в пик моего дикого пубертата.
Созрел я раньше сверстников, рост и сложение опередили возраст, в пятнадцать мне могли дать и двадцать. Именно тогда я и стал постоянным клиентом спортзала, перепробовал много чего, но остановился на обычной качалке.
Меня не привлекли спортивные лавры, мне хотелось учиться тому, что давало бы серьезный доход, благо умом природа не обделила и учёба была не проблемой. А вот тело требовало нагрузки ежедневно, иначе я становился, мягко говоря, излишне агрессивным.
И эти дни в реанимации в очередной раз доказали, что это так и есть. Я совершенно не владел собственным психическим состоянием и вёл себя как последняя скотина. Понимаю это, но сделать практически ничего с собой не могу.
Как бы странно это не звучало, но работа, секс и активное движение, делали из меня цивилизованного человека. В противном случае я зверел от мелочей. Получилось, что эта авария лишила меня всех самых важных компонентов адекватности!
С чувствами и другими глупостями у меня всегда были сложности, все эти розовые сопли меня не трогали, за исключением чувств самых близких людей. Тут я был безоружен и любое недовольство матери, например, могло сделать из меня ягненка, я был тих и любезен. И таким меня видели только несколько человек.
Это состояние было краткосрочным и вынужденным, а вот обычным и постоянным для меня является проявление жесткого, твердого характера. В работе самое главное — результат, а достичь его можно только дисциплиной и контролем.