Многонько там написано. Привели мя пред него, а он Со шпагою стоит, Дрожит. -- "Ты поп, или распоп?" А я ему: -- "Есмь протопоп. Тебе что до меня?" А он рыкнул, как зверь, уда 1000 рил по щеке, Стал чепью бить, А после, разболокши, стегать кнутом. Я ж Богородице молюсь: -- "Владычица! Уйми Ты дурака того!"
Сковали и на беть бросили: Под капелью лежал. Как били -- не больно было, А, лежа, на ум взбрело: "За что Ты, Сыне Божий, попустил убить меня? Не за Твое ли дело стою? Кто будет судией меж мною и Тобой?" Увы мне! будто добрый, А сам, что фарисей с навозной рожей, -С Владыкою судиться захотел. Есмь кал и гной. Мне подобает жить с собаками и свиньями: Воняем -Они по естеству, а я душой и телом.
6
Воняем: одни по естеству, а я душой и телом. В студеной башне скованный сидел всю зиму. Бог грел без платья: Что собачка на соломке лежу. Когда покормят, когда и нет. Мышей там много -- скуфьею бил, А батожка не дали дурачки. Спина гнила. Лежал на брюхе. Хотел кричать уж Пашкову: Прости! Да велено терпеть. Потом два лета бродили по водам. Зимой чрез волоки по снегу волоклись. Есть стало нечего. Начали люди с голоду мереть. Река мелка. Плоты тяжелы. Палки суковаты. Кнутья остры. Жестоки пытки. Приставы немилостивы. А люди голодные: Огонь да встряска -Лишь станут мучать, А он помрет. Сосну варили, ели падаль. Что волк не съест -- мы доедим. Волков и лис озяблых ели. Кобыла жеребится -- голодные же втай И жеребенка, и место скверное кобылье -Всё съедят. И сам я -- грешник -- неволею причастник Кобыльим и мертвечьим мясам. Ох времени тому! Как по реке по Нерчи Да по льду голому брели мы пеши -Страна немирная, отстать не смеем, А за лошадями не поспеть. Протопопица бредет, бредет, Да и повалится. Ин томный человек набрел, И оба повалились: Кричат, а встать не могут. Мужик кричит: "Прости, мол, матушка!" А протопопица: "Чего ты, батько, Меня-то задавил?" Приду -- она пеняет: "Долго ль муки сей нам будет, протопоп?" А я ей: "Марковна, до самой смерти". Она ж, вздохня, ответила: "Добро, Петрович. Ин дальше побредем".
7
Ин дальше побредем, И слава Богу сотворившему благая! Курочка у нас была черненька. Весь круглый год по два яичка в день Робяти приносила. Сто рублев при ней -- то дело плюново. Одушевленное творенье Божье! Нас кормила и сама сосновой кашки Тут клевала из котла, А рыбка прилучится -- так и рыбку. На нарте везучи, в те поры задавили Ее мы по грехам. Не просто она досталась нам: У Пашковой снохи-боярыни Все куры переслепли. Она ко мне пришла, Чтоб я о курах помолился. Я думаю -- заступница есть наша И детки есть у ней. Молебен пел, кадил, Куров кропил, корыто делал, Водой святил, да всё ей отослал. Курки исцелели -И наша курочка от племени того. Да полно говорить-то: У Христа так повелось издавна -Богу всё надобно: и птичка и скотинка Ему во славу, человека ради.
8
Во славу Бога, человека ради Творится всё. С Мунгальским царством воевати Пашков сына Еремея посылал И заставлял волхва язычника шаманить и гадать, А тот мужик близ моего зимовья Привел барана вечером И волхвовать учал: Вертел им много И голову прочь отвертел. Зачал скакать, плясать и бесов призывать И, много покричав, о землю ударился, И пена изо рта пошла. Бесы давят его, а он их спрашивает: "Удастся ли поход?" Они ж ему: "С победою великой И богатством назад придут". А воеводы рады: богатыми вернемся. Я ж в хлевине своей взываю с воплем: "Послушай мене, Боже! Устрой им гроб! Погибель наведи! Да ни один домой не воротится! Да не будет по слову дьявольскому!" Громко кричу, чтоб слышали... И жаль мне их: душа то чует, Что им побитым быти, А сам на них погибели молю. Прощаются со мной, а я им: Погибнете! Как выехали ночью -Лошади заржали, овцы и козы заблеяли, Коровы заревели, собаки взвыли, Сами иноземцы завыли, что собаки: Ужас На всех напал. А Еремей слезами просит, чтобы Помолился я за него. Был друг мой тайной -Перед отцом заступник мой. Жалко было: стал докучать Владыке, Чтоб пощадил его. Учали ждать с войны, и сроки все прошли. В те поры Пашков Застенок учредил и огнь расклад: Хочет меня пытать. А я к исходу душевному моли 1000 твы прочитал: Стряпня знакома -После огня того живут не долго. Два палача пришли за мной... И чудно дело: Еремей сам-друг дорожкой едет -- ранен. Всё войско у него побили без остатку, А сам едва ушел. А Пашков, как есть пьяной с кручины, Очи на мя возвел, -Словно медведь морской, белой, -Жива бы проглотил, да Бог не выдал. Так десять лет меня он мучал. Аль я его? Не знаю. Бог разберет в день века.
9
Бог разберет в день века. Грамота пришла -- в Москву мне ехать. Три года ехали по рекам да лесам. Горы, каких не видано: Врата, столпы, палатки, повалуши -Всё богаделанно. На море на Байкале -Цветенья благовонные и травы, И птиц гораздо много: гуси да лебеди По водам точно снег. А рыбы в нем: и осетры, и таймени, И омули, и нерпы, и зайцы великие. И всё-то у Христа для человека наделано. Его же дние в суете, как тень, проходят: Он скачет, что козел, Съесть хочет, яко змий, Лукавствует, как бес, И гневен, яко рысь. Раздуется, что твой пузырь, Ржет, как жребя, на красоту чужую, Отлагает покаяние на старость, А после исчезает. Простите мне, никонианцы, что избранил вас, Живите, как хотите. Аз паче всех есмь грешен, По весям еду, а в духе ликование, А в русски грады приплыл -Узнал о церкви -- ничто не успевает, И, опечалясь, седше, рассуждаю: "Что сотворю: поведаю ли слово Божие, Аль скроюся? Жена и дети меня связали..." А протопопица, меня печальна видя, Приступи ко мне с опрятством и рече ми: "Что, господине, опечалился?" А я ей: "Что сотворю, жена? Зима ведь на дворе. Молчать мне аль учить? Связали вы меня..." Она же мне: "Что ты, Петрович? Аз тя с детьми благословляю: Проповедай по-прежнему. О нас же не тужи. Силен Христос и не покинет нас. Поди, поди, Петрович, обличай блудню их Еретическую"...
10
Да, обличай блудню их еретическую... А на Москву приехал -Государь, бояра -- все мне рады: Как ангела приветствуют. Государь меня к руке поставил: "Здорово, протопоп, живешь? Еще-де свидеться Бог повелел". А я, супротив руку ему поцеловавши: "Жив, говорю, Господь, жива душа моя. А впредь, что Бог прикажет". Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел, Где надобе ему. В подворье на Кремле велел меня поставить Да проходя сам кланялся низенько: "Благослови меня-де, и помолись о мне". И шапку в иную пору -- мурманку, -- снимаючи, Уронит с головы. А все бояра -- челом мне да челом. Как мне царя того, бояр тех не жалеть? Звали всё, чтоб в вере соединился с ними. Да видят -- не хочу, -- так Государь велел Уговорить меня, чтоб я молчал. Так я его потешил -Царь есть от Бога учинен и до меня добренек. Пожаловал мне десять рублев, Царица тоже, А Федор Ртищев -- дружище наше старое -Тот шестьдесят рублев Велел мне в шапку положить. Всяк тащит да несет. У Федосьи Прокофьевны Морозовой И днюю и ночую -Понеже дочь моя духовная. Да к Ртищеву хожу С отступниками спорить.
11
К Ртищеву ходил с отступниками спорить. Вернулся раз домой зело печален, Понеже много шумел в тот день. А в доме у меня случилось неустройство: Протопопица моя с вдовою домочадицей Фетиньей Повздорила. А я пришед обеих бил и оскорбил гораздо. Тут бес вздивьял в Филиппе. Филипп был бешеной -- к стене прикован: Жесток в нем бес сидел, Да вовсе кроток стал молитвами моими, А тут вдруг зачал цепь ломать -На всех домашних ужас нападе. Меня не слушает, да как ухватит -И стал як паучину меня терзать, А сам кричит: "Попал мне в руки!" Молитву говорю -- не пользует молитва. Так горько стало: бес надо мною волю взял. Вижу -- грешен: пусть бьет меня. Маленько полежал и с совестью собрался. Восстав, жену сыскал и земно кланялся: "Прости меня, Настасья Марковна!" Посем с Фетиньей такоже простился, На землю лег и каждому велел Меня бить плетью по спине По окаянной. А человек там было двадцать. Жена и дети -- все плачучи стегали. А я ко всякому удару по молитве. Когда же все отбили -Бес, увидев ту неминучую беду, Вон из Филиппа вышел. А в тонцем сне возвещено мне было: "По стольком по страданьи угас 1000 нуть хочешь? Блюдися от меня -- не то растерзан будешь". Сам вижу: церковное ничто не успевает, И паки заворчал, Да написал Царю посланьице, Чтоб он Святую Церковь от ереси оборонил.
12
Посланьице Царю, чтоб он Святую Церковь От ереси оборонил: "Царь-Государь, наш свет! Твой богомолец в Даурех мученой Бьет тебе челом. Во многих живучи смертях, Из многих заключений восставши, как из гроба, Я чаял дома тишину найти, А вижу церковь смущенну паче прежнего. Угасли древние лампады, Замутился Рим, и пал Царьград, Лутари, Гусяти и Колвинцы Тело Церкви честное раздирали, В Галлии -- земле вечерней, В граде во Парисе, В училище Соборном Блазнились прелестью, что зрит на круг небесный, Достигши разумом небесной тверди И звездные теченья разумея. Только Русь, облистанная светом Благости, цвела как вертоград, Паче мудрости любя простыню. Как на небе грозди светлых звезд По лицу Руси сияли храмы, Города стояли на мощах, Да Москва пылала светом веры. А нынче вижу: ересь на Москву пришла -Нарядна -- в царской багрянице ездит, Из чаши потчует; И царство Римское и Польское, И многие другие реши упоила Да и на Русь приехала. Церковь -- православна, А догматы церковны -- от Никона еретика. Многие его боятся -- Никона, Да, на Бога уповая, -- я не боюсь его, Понеже мерзок он пред Богом -- Никон. Задумал адов пес: "Арсен, печатай книги -- как-нибудь, Да только не по-старому". Так су и сделал. Ты ж простотой души своей От внутреннего волка книги приял, Их чая православными. Никонианский дух -- Антихристов есть дух!