Читать интересную книгу Монолог о браке - Эдвард Радзинский

ОН. Перестань сейчас же! Он все испортит… Мы повторим еще раз.

НЕПТУН. Да, да – на бис! И простите меня…

НЕПТУН и ГЕНЫЧ уходят.

ОН. Ау! Леночка! Мы пришли в нашу первую комнату. Смертельный номер!

ОНА (почти кричит). Перестань шутить! Я не могу больше над этим смеяться! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя! Я же люблю тебя!

Часть вторая

Выходят НЕПТУН и ОН.

ОН (в зал). Это значит – прошло больше года. Я закончил университет, я начал работать в НИИ. Нептуша, пора вспомнить про первый год моей работы.

НЕПТУН. Обижаешь. Я, конечно, уважаю ин­теллигентные занятия: я вон сам в фотографии работаю, я, если хочешь знать, когда без очереди куда лезу – всегда кричу для интеллигентности «Атас! В министерство опаздываю». Я вон фильм «Тени за­бытых предков» по телевизору до конца досмот­рел. Но сегодня суббота, день отдыха. (С негодова­нием.) И если ты хочешь в мой выходной день по­вспоминать про свои протоны-электроны…

ОН. А что ты кричишь?

НЕПТУН. А сам закрой коробочку! Я к тебе при­шел прямиком из детства или ты ко мне? Чем гостя из детства занимаешь? Где домино? Где футбол? Где теле­визионная игра «А ну-ка, парни!»? А теперь про работу решил наладить?

ОН. Нептуша!

НЕПТУН. Обиделся я! (Молчание.)

ОН. Нептуша, а Нептуша… А у нас мюзикл зато ско­ро будет…

НЕПТУН. Чего?

ОН. Мюзикл! Это значит: когда все весело! Поем напрополую и при этом трезвые и не психи. Вообще, мюзикл – это выход. Вот, допустим, я тебе оскорбление говорю. Обидно. А вот если я спою его тебе? (По­ет.) «Дурак». Вроде даже приятно, так? Мюзикл, Неп­туша, это – хорошо.

НЕПТУН. Мюзикл, Дима!

ОН. Мюзикл, Федя!

НЕПТУН. Мюзикл, Дима, – это хорошо! (Целу­ются.) (Рукопожатие.)

ОН. Ау! Мы живем уже год в нашей комнате… И у нас еще рай!.. (Обращаясь к ней.) Заинькин… (В зал.) Заинькин – это ее тогдашнее прозвище.

ОНА. Да, Барбарисин.

ОН (в зал). Барбарисин – это я. Почему «Барба­рисин» – уже не помню, так сложилось.

ОНА (нежно). Барбарисин!

ОН (тоже нежно). Да, Кысин… (В зал.) Кысин – это второе ее прозвище. (Ей.) Да, Кысин-Заинькин.

ОНА (в высшей степени нежно). Поцелуй меня, Барбарисин. (Он целует ее, томно.) Нет, ты сделал это формально. (Снова целует.) Ты очень сильно скучал без меня сегодня, Барбарисин?

ОН (восторженно). Я очень сильно скучал без те­бя, Кысин-Заинькин!

НЕПТУН (элегически). То же! Все то же! И меня моя звала ласково Котик.. Леночка… Заинька… Только когда расстраивалась – называла «змей вонючий».

Стук часов. Время.

ОН (ей). Мы будем жить согласно идеям Руссо. Де­ло в том, что великий просветитель проповедовал полное равенство. Отсюда вытекает: кто должен сего­дня чистить картошку, если вчера ее чистила ты? Я… Я должен чистить картошку, Заинькин.

ОНА (чуть менее любовно). Знаешь, не надо… Потому что после твоей чистки совсем не остается кар­тошки.

ОН. Тогда я буду мыть посуду согласно идеям Рус­со.

ОНА (еще менее любовно). Это, конечно, похваль­но, но после твоего мытья остаются почему-то жир­ные пятна…

ЕЕ МАТЬ (входя). Ты не заметила, что тебе все приходится делать самой? (Берет ее руки.) Ох какие у тебя стали руки… (Молчание.) Вот так уничтожаются люди.

ОН. Это она сказала себе самой.

ЕЕ МАТЬ (ему). А Вадим, конечно, все учится. Мо­лодец! Говорят, вашу статью напечатали в журнале… А почему бы вам, Вадим, среди ваших научных дости­жений не помочь жене вымыть посуду?

ОНА. Мама…

ЕЕ МАТЬ. Может, и Лена тогда в науке продви­нется.

ОН. Во-первых, я помогаю Лене: я покупаю продукты, хожу в прачечную…

ОНА. Прекратим этот разговор… Мама, идемте обедать!

ОН. Я с ужасом смотрел, как ее мать поглощает обед. Не потому, что мне было жалко. А потому, что знал – завтра ей придется опять готовить и она будет опять сердиться!

ОН. В конце концов, можно обедать в столовой.

ЕЕ МАТЬ. В столовой можно только отравиться и попасть в больницу.

ОН. Не знаю, я, например, раньше всегда…

ЕЕ МАТЬ. То, что делаете вы, пусть беспокоит ваших родителей.

ОНА. Мама…

ЕЕ МАТЬ. Настоящий мужчина теперь…

ОНА. Мама!..

ОН. Почему-то я всегда мечтал узнать, что это та­кое – настоящий мужчина.

ЕЕ МАТЬ. С удовольствием выполню просьбу Ва­дима. Настоящий мужчина должен быть, во-первых, сильным и великодушным.

ОН (в зал). То есть молчать, когда тебя кроют по­следними словами.

ЕЕ МАТЬ. Потом – заботливым.

ОН (в зал). Это – все время находиться в посто­янной боевой готовности сигануть в «Гастроном» или в «Ремонт обуви»…

ЕЕ МАТЬ. И вообще поступать так, чтобы женщи­не было с ним хорошо.

ОН. Это несколько всеобъемлюще. Поэтому я хо­тел бы снова уточнить…

ЕЕ МАТЬ. Не надо уточнять. Надо уметь это де­лать. (Удаляется за свой столик.)

ОНА. Как ты разговаривал с моей матерью!

ОН. У твоей матери несколько повышенные тре­бования…

ОНА, Оставь в покое мою мать. Она не живет вто­рой год в девятиметровом крольчатнике.

ОН. Раньше…

ОНА. Включи радио!

ОН. Я работаю… (Продолжая.) И ты отлично…

ОНА. Прости, ты занимаешься великим творчест­вом, а я должна в это время… мыть…

ОН. И кстати, ты отлично знаешь, что в конце года мы получим квартиру!

ЕЕ МАТЬ. Но до этого надо дожить!

ОНА. А я не знаю, что со мной будет после столь­ких лет жизни с тобой.

ОН (в зал). Свершилось! У нее появился этот голос.

ОНА. Мы живем ужасно… Ужасно!

ОН. И лицо у нее совсем изменилось. Я не зная, что у нее может быть такое лицо.

ОНА. И не смей оскорблять мою мать!

ОН. Почему-то во время ссор у нее всегда вспыхи­вала острая любовь к своей матери. (Ей.) Кстати, о ма­тери. Если мне не изменяет память…

ОНА. Оставь в покое свою глупую память!

ОН. Отчего же она такая глупая? Например, если бы она была глупая… и 350 рублей.

ОНА. Ах, ты опять – о своих великих достижениях… Милый, Эйнштейну бы в голову не пришло хвастаться, что его напечатали в каком-то ничтожном журнале!

ЕЕ МАТЬ (подсказывая). Посредственность!

ОНА (как эхо). Ты – посредственность. Ничтож­ная посредственность!

ОН. Замолчи сейчас же!

ОНА (рыдая). Уходи! Уходи!.. (Она постепенно успокаивается, но, еще всхлипывая, подходит и молча обнимает его.)

ОН. Что же это?

ОНА. Молчи… Поцелуй меня… Еще… (Нежно.) Ты почему на меня кричал?

ОН. Это ты кричала на меня.

ОНА. Мне можно, я женщина. Поцелуй меня… еще… Ты никогда не будешь на меня кричать так гад­ко? Ну еще…Ты меня любишь?

Стук часов. Время.

ОН. И поссорились снова.

ОНА. И помирились.

ОН и ОНА. И поссорились снова. И помирились.

НЕПТУН (стонет). И у меня – то же! Только был нюанс… Нравоучительный такой нюанс в нашей первой ссоре… (Весь его рассказ идет на фоне голо­сов ЕГО и ЕЕ. «Поссорились снова… и помирились…») Как-то теща моя, которая фаршем-то… и теперь на больничном… устроила майские… И туда пришел кто-то с чьей-то работы и все спрашивал, зачем его при­гласили. А все уже к тому времени забыли, зачем… Мы ему говорим – ты подожди, посиди спокойно, мы вспомним… А он за Улитой начни ухаживать… А я как раз в гастроном побежал – дверь отталкивать… так как закрывался он, а у нас – кончилось… И тогда я вернулся, то заревновал… по причине опьянения… И Улиту свою впервые тронул… И тогда ушел я на кух­ню от расстройства… И, помню, пришла ко мне ка­кая-то… и стала меня утешать… Ну я ее попросил веж­ливо, чтобы на колени ко мне не садилась… Поругал­ся я и с нею… И когда я уже, Димьян, со всеми разру­гался, вынесли меня на лестницу и положили… А там уже стояла моя бедная жена и рыдала! Вот до чего ал­коголь проклятый в семейной жизни доводит! Улита, жена моя! (Вытирает глаза салфеткой.)