Он сидел, кусая губы, а ребята переглядывались и пожимали плечами.
— Начнем с яйца, — непонятно сказал Иван и стремительно вышел.
…Пролистав записи, Панацеев признался, что ничего не понял.
— Вы бы, Иван Иваныч, вкратце. Самую суть. Кстати, когда вы успели? Это же колоссальный труд, судя по объему! Поразительно… Ну, ну, слушаю вас.
По мере объяснения он начал ерзать в кресле. Иван говорил только касательно расчетов. Естественно, о Кольце ни слова.
— Пожалуйста, Иван Иваныч, — Панацеев сжал голову ладонями, — еще раз повторите ваши выводы.
Иван повторил, глядя не дрожащие панацеевские пальцы. Кто-то заглянул в кабинет, но, услышав душераздирающее "Во-он!", юркнул назад.
— Только спокойно, Иван Иваныч, Только спокойно, — Панацеев нервно заходил вокруг стола, поглядывая на зловещую папочку. — Это уже далеко не наша компетенция… О, господи, — он застонал. — Вот еще напасть-то!.. Бумага-то неучтенная, вы понимаете? Ах, как неосторожно!
— На ночь я все спрятал в сейф, — глухо сказал Иван.
— Да? Это уже лучше. Придерживайтесь этой версии. Если спросят… Так, сейчас мы это опечатаем и поедем к одному товарищу, у него там, — Панацеев указал пальцем вверх, — кто-то… э-э, вы меня понимаете. Только не волнуйтесь, ради бога. Позвоните вашим, э-э, Бенцу и, скажем, Рафаилу. Ребята крепкие, они поедут с нами. Ну и дела…
Колесо закрутилось, но пока медленно, туго. Учитывая предыдущие заслуги, к Ивану прислушались, хотя и с некоторым недоверием. После крайне лестного отзыва директора Чешуйчикова Ивана и его сотрудников неожиданно начали таскать по разным серьезным кабинетам, где им пришлось исписать кучу бумаги, а сами расчеты были отправлены в Москву хорошему знакомому Чешуйчикова академику С., занимающемуся вопросами обороны. Иванов стал знаменитостью Околорыбинска.
Учитывая, что Иван Иванович основные свои идеи вынашивает в домашней обстановке, а на работе лишь коллективно их шлифует, с подачи и при мощнейшей поддержке Чешуйчикова, администрация и завком с немалым скрипом выбили одинокому Иванову пустующий коттедж в итээровском поселке. Собственно, никаких нарушений закона здесь не было: домик-то кооперативный, покупай, если есть деньги, и живи. Кроме того, кандидату технических наук Иванову полагалась дополнительная жилплощадь. Деньги, кровные, честно заработанные, у Иване были, правда, пришлось подзанять… но надо учесть, что он был на крючке у правдострадальцев, и те поднялись на дыбы, мешая честной купле-продаже. Заправлял правдострадальцами опальный Полумякин — личность в деле правдоискания опытная и энергичная, далеко не последняя. Однако и на этот раз ничего у него не получилось. Пришлось опустить очередной факт в копилку.
Поселок располагался в черте города и являлся частью Околорыбинска. Коттедж — одноэтажный кирпичный дом — был теплый, уютный, с участком, засаженным фруктовыми деревьями и плодовым кустарником. То есть именно то, что нужно яйцеголовому "генератору идей", нуждающемуся в тишине и покое…
На Кольце работали серьезные дяди и работали довольно аккуратно, но следы все же оставляли. То кто-то бумаги поворошит в домашней переписке Ивана, то глаз появится над расчетами или чертежами — без тела, без головы, один любопытный глаз, а то пристроится за сотрудником тип неопределенной наружности и не отстает, и все время ощущается, что он за спиной, да и мысли начинают путаться. Но если подглядывающие, подслушивающие призраки ВК, не умеющие проникать сквозь экраны или взламывать металлические сейфы, не представляют серьезной угрозы, то околачивающийся в городе контрагент был по-настоящему опасен. Этот, при наличии соответствующих указаний, способен был сделать многое, вплоть до физической расправы. Очевидно, указаний сверху пока не имелось.
Иван проинструктировал своих сотрудников, как себя вести на производстве и в быту; где можно — были установлены экраны. И все же обезопасили они себя и свою работу только на первый случай. Это тяготило…
* * * *
Пол-окна занимала багровая лента заката, на которую сверху давили тяжелые свинцовые облака. Все в гостиной приобрело красноватый оттенок, но было еще достаточно светло, и Иван не включал электричества. Расхаживая по пушистому ковру, он говорил:
— Скучища здесь, Ната. Телек посмотришь, книжку почитаешь, в шахматишки с Эдиком сбацаешь — а больше делать нечего. Ладно — зелень скоро попрет, хучь в огороде поковыряюсь.
Думал же он совсем о другом.
— Чудной ты, Ванька, — мягко сказала Наташа. — Кандидат, а излагаешь, как пьяный сапожник.
— Пьяный сапожник — это тавтология, — изрек Иван, думая о своем.
"Положеньице — хуже некуда… Ходишь под дубиной, и ничего нельзя сделать. Ничего! Какое же я имею право заставлять ее надеяться? Собственник. Частник. Куркуль! Мое — значит, мое… Как же, все деликатно отмалчиваются… Бенц молодец, гусарская кость: "Ну что ты ее мучаешь?" Это, наверное, за всех. Правильно, Мишка, брякнул! Прямо по темечку. Молодец, Мишка. Да, мучаю. Да, да и да. Потому что не могу без нее… Что делать-то, ребятишки?"
— Иван, я тебя не узнаю, — сказала Наташа. — Посмотри на себя. Осунулся, как бродяга. Срочно бери отпуск! Нельзя же, в конце концов, совсем без отпуска.
— Угу.
"Давай думать по порядку. В чем слабость контрагента? В конструкции? Нет. В защите? Тем более. Питание. Питание автономное. Может, здесь? Нет, чушь, неуязвим. Сработано на совесть… Так, так — сработано. А что? Мы-то чем хуже? Главное — материальная база, а соорудить собственного противоконтрагента дело времени. Та-ак".
— Кофе не изволите? — угодливо спросил Иван.
— Будьте так любезны, — сказала Наташа.
В японской стенке, той еще, со старой квартиры, неожиданно обнаружилась нераспечатанная коробка "Птичьего молока".
"Вот осел, ей-богу. Забыть о конфетах! Эгоцентрист занюханный, аномалия ходячая… Стоп, вот он — выход! Эта ходячая магнитная аномалия, контрагент этот, он же сам себя обнаружит, поскольку всегда таскает с собой гравиблок. Вот так, дядя. Мы для тебя состряпаем такую установочку, что пальчики оближешь".
— Ты-то оближешь, а я?
Иван поймал себя на том, что уже вскрыл коробку и несет ко рту конфету.
— Не быть тебе разведчиком — во сне проболтаешься, — сказала Наташа. — А ну, гони конфеты, сквалыга.
— Знаешь что, Натка? Знаешь что?.. Выходи за меня замуж, — сияя, как надраенный самовар, сказал Иван.
— За такого мрачного типа — замуж? Шутить изволите…
В это время солнце село, стало темно, и из середины комнаты, где любил проецироваться Эрэф, послышалось деликатное старческое покашливание. Они мигом очутились по разным углам японского дивана…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});