Читать интересную книгу Метро 2033. Тёмная мишень - Сергей Зайцев

Снова выругавшись про себя, Грешник быстро осмотрел кухонное помещение, затем молча подошел и выключил плиту. Боров, оторвавшись от газет, поднял на Полякова недоумевающий взгляд.

– Не спится, Боров? – буркнул Грешник. – А ты что здесь делаешь, Май?

Жена растерянно замерла. Время её не пощадило: худая неопрятная старуха, поседевшая раньше срока от пережитого за эти годы, с морщинистым лицом. Женщина, в которой лишь памятью молодости Поляков угадывал прежнюю большеглазую стройную красавицу. Вместо когда-то любимой до безумия подруги – лишь её блеклая тень. Ну, какая уж есть.

– Так… моё же дежурство на кухне, – пролепетала Майя. – Витя приказал…

– Ты ведь плохо себя чувствуешь, – с непроницаемым лицом подсказал Сергей отмазку. – Иди домой, тебе отлежаться надо.

– Да как же отлеживаться, Сережа, нам же в дорогу…

Поляков окаменел, и лицом и телом. Все-таки ляпнула. Иногда ему казалось, что она делает это специально. Хотелось ударить жену по лицу, закрыть ей рот пощечиной, но слово-то уже вырвалось. Застарелая ярость вспыхнула в груди, сжигая и без того обугленную давними воспоминаниями душу. Майя не всегда была такой дурой. И если бы он мог того подонка, который с нею это сотворил, убивать снова и снова, каждый божий день, он бы это делал не задумываясь. Обстоятельно, неторопливо, с чувством исполняемого долга, с огромным удовлетворением. Но подонок давно мертв, а воскрешать людям не дано даже ради праведной мести.

– Иди домой, – сквозь зубы процедил Грешник. – Не спорь.

До Майи всё-таки дошло. Её и без того пергаментное лицо побледнело, как снег наверху.

– Да, да, Серёжа, я поняла, уже бегу.

Она неуклюже выскочила из кухни, хлопнув дверью.

– Не понял, – Боров удивленно приподнял брови. – Вы это о чём тут говорите? Какая ещё дорога? Тебя Робинзон куда-то посылает, что ли?

Грешник и не надеялся, что обойдется без вопросов. Стрелять нельзя, поэтому он отложил оружие на плиту. Жаль, Боров – один из самых безобидных придурков в бункере. Его и убивать-то не за что. И готовит хорошо. А сколько раз разговаривали по душам в полуночные часы, когда больше никто не слышал – с чистым, как слеза самогоном и нехитрой закуской ...

– Ты что, Майю не знаешь? Вечно какую-нибудь чушь брякнет.

Тяжелая сковородка взлетела с плиты, разогретый жир выплеснулся и рассерженно зашипел на полу. Боров, хотя и попытался отшатнуться от удара, не успел. Подвела массивная комплекция и малоподвижный образ жизни. Мерзко хрустнул череп, глаза повара закатились, тело завалилось набок и грузно упало на пол. Аккуратно поставив орудие убийства обратно на плиту, Грешник быстро огляделся. Так, куда же этого хряка… в морозильник нельзя, сейчас завхоз с помощниками притащат мясные туши, сразу обнаружат…

Он подтянул Борова к стенке возле плиты, приподнял и шаркнул раной на голове о грязный кафель, размазывая кровь. В толстую лапу повара вложил ручку сковородки. Ну, споткнулся человек, упал, расшиб голову. Бывает. Старость не радость. Внимательно осмотрел пол возле стола, растёр подошвой ботинка капли крови, превратив их в грязные кляксы.

Через минуту он остановился возле жилища шефа.

Вторгаться с огнестрельным оружием к Храмовому было строжайше запрещено, возле входа даже специально тумбочка стояла – Грешник положил на неё «Вепря», проверил, на месте ли «Каратель». Ничего, если что, то и ножик можно в дело пустить. Когда-то здесь и охранники дежурили, сменяясь каждые четыре часа, но Храмовой и это отменил, не доверял никому. Теперь о посетителях заранее сообщали установленные в коридоре датчики движения.

Чувствуя непривычное волнение, глубоко вздохнул и, постучавшись, вошёл.

В ноздри ударил ароматный запах табачного дыма, дохнуло теплом хорошо прогретого воздуха.

Сразу за дверью располагался рабочий кабинет Робинзона, где он принимал посетителей. Яркая люстра под потолком освещала хорошо обустроенное помещение – начальство могло себе позволить любую роскошь, а расход энергии Робинзон для себя не ограничивал. На стенах, отделанных панелями песочного цвета, висели картины художников прошлого, полки застеклённого книжного шкафа у правой стены пестрели корешками разнокалиберных бумажных томов. Пол застилал ковролин – хоть и порядком полинявший, но все ещё пёстрый, весь в рисунках давно исчезнувших цветов и зверей. На многочисленных полочках между картин – разные декоративные безделушки и горшки с геранью, фиалками и кактусами, а в большой кадке в углу даже чахнул разлапистый фикус. Не кабинет, а прямо оазис былой цивилизации. Боковая дверь справа вела в спальню, слева к основному помещению примыкал шикарный бар, совмещенный с кухней. В общей столовой Храмовой никогда не появлялся – да и зачем, если у него здесь и так все устроено по высшему разряду?

Утопая в мягком кожаном кресле, хозяин кабинета восседал за стильным компьютерным столом сложной конфигурации, с полочками и ящиками под разные повседневные причиндалы и канцелярские принадлежности. В правой руке Робинзона – сигара, из которой вьётся сизый дымок, левая придерживает на колене стакан чая в подстаканнике. Глаза полузакрыты, на лице – выражение безмятежной отрешённости. От ушей, заткнутых наушниками-вкладышами, к нагрудному карману, где прячется флэш-проигрыватель, тянутся тонкие проводки. На специальной надстройке столешницы – распахнутый ноутбук. Храмовой любил убивать время на нежно любимый «маджонг».

Старше Полякова на несколько лет, Робинзон все ещё выглядел моложавым франтом. Холеное, с идеально правильными чертами лицо чисто выбрито, длинные черные волосы, без единой седой пряди, стянуты в хвост под затылком. Верхние пуговицы светло-серой рубашки расстёгнуты до пупа, приоткрывая жилистую грудь – спортзал, оборудованный в одном из помещений убежища, он посещал ежедневно, в отличие от бесславно почившего Борова. Из-под нижнего края стола видны лакированные кожаные туфли и небесно-голубые края джинсов. Одежды на складе и в самом деле завались, Робинзон мог себе позволить постоянно щеголять в обновках. Остальные затворники обычно занашивали вещи до дыр, прежде чем получить от завхоза новые. Или принимали в пользование после Храмового, который подобным франтовством словно пытался продлить ускользающую молодость. Но как ни наряжайся, а все-таки возраст сказывался и на нём – глубокие морщины на лице и шее, тёмные мешки под глазами, нездоровый цвет лица, обезображенного всё сильнее проступающими пигментными пятнами – все это никуда не спрячешь, не затрёшь выдохшимися кремами и лосьонами, не перекрасишь, как волосы.

Поляков почти бесшумно прошёл по гасившему шаги ковролину.

Замер возле стола, кашлянул.

Храмовой вздрогнул, словно только сейчас заметил посетителя, распахнул глаза шире, сверкнув выцветающей синевой, губы сложились в привычную надменно-ироническую усмешку. Не надоедает ведь играть, хотя всем давно известно, что врасплох его застать невозможно. Под столом в специальных петлях крепится парочка дробовиков, при желании любого вошедшего Робинзон мог встретить сдвоенным залпом картечи, а выжить с развороченным нутром весьма проблематично. И был как-то случай – встретил. Еще лет десять назад. Один шустрый лейтенант из почившего вместе со всеми госструктурами ФСБ, затесавшийся в колонию, решил взять власть в свои руки, подначил парочку ребят и явился свергать Робинзона. Даже вахтенного склонил на свою сторону. Самоуверенный вояка даже не подозревал, что отправился прямиком на подготовленную бойню. Робинзон прямо тут, в дверях, на минутку оторвавшись от очередной сигары и маджонга, нашпиговал всех троих свинцом. А Грешник, просчитавший заговор, подсобил с тылу, тихо вышел из комнаты через коридор, напротив кабинета, и выстрелом в упор разнес затылок предателю-вахтенному, который растерялся так, что никак не мог решиться – то ли сдаваться, то ли бежать. Ни то, ни другое он не успел. В тот день трофейный «Каратель» фээсбэшника достался бывшему представителю «офисного планктона», а женщины колонии долго и усердно вымывали кровь с ковролина, потратив на наведение марафета несколько пачек почти выдохшегося от времени «Vanish».

Люди после этого инцидента прониклись к Робинзону глубоким уважением, густо замешанном на крови и страхе. Ради этого, собственно, Храмовой и позволил карьеристу добраться до кабинета. Ведь можно было прикончить по-тихому, но раз выпала такая оказия – раз и навсегда закрепить авторитет, то грех ей не воспользоваться. В этом весь Робинзон – крайне предусмотрительный и расчетливый мужик. И опасный своей непредсказуемостью. Сколько лет его Грешник изучал, а до сих пор не мог с полной уверенностью сказать, что у того на уме. Робинзону нравилась власть. Он любил и умел руководить – это он понял ещё до Катаклизма, успешно развивая свою компанию по торговле компьютерными комплектующими и аксессуарами. Теперь же бессменно руководил колонией второй десяток лет, с легкостью пережив единственное серьёзное покушение.