нас с сестрой были разные. Скарлет всегда казалась хорошенькой и веселой, я же – мрачной и словно потерянной.
– Скарлет, – прошептала я, делая шаг вперед и протягивая руку к зеркалу. В свое время мы со Скарлет придумали одну игру – вставали по разные стороны больших окон на нижнем этаже нашего дома и начинали повторять движения друг друга, изображая отражение в зеркале. Разумеется, я чаще всего повторяла движения своей сестры невпопад или с запозданием, и Скарлет каждый раз хохотала надо мной до упада. Разумеется, я на нее не обижалась, смеялась вместе с ней. Ну а сейчас, когда я подняла руку, отражение в зеркале повторило мой жест в точности и без задержки.
И мое сердце защемило от боли.
В углу комнаты обнаружился умывальник с раковиной, большим фарфоровым кувшином для воды и разложенными рядом с ним белыми вафельными полотенцами. Хотя в прошлом году эту комнату занимала моя сестра, сейчас в ней не обнаруживалось ни малейших следов присутствия Скарлет.
Я задумалась над тем, как здесь распорядились вещами Скарлет. Если их нет в комнате, то где они?
Куда делась ее одежда, ее книги? И где может быть…
…Ее дневник!
Когда мы были маленькими, Скарлет всегда показывала мне свой дневник, даже разрешала иногда написать в нем что-нибудь. Каждый год у сестры появлялся новый блокнот для дневника. На его страницах Скарлет часто рисовала меня и себя – мы были сестрами, которые жили в пряничном домике со злой мачехой. Когда мы стали постарше, Скарлет перестала рисовать в дневнике картинки, чаще начала скрывать от меня свои записи и даже прятать дневник. Нет, я нисколько не обижалась на сестру. Чем Скарлет хотела поделиться со мной, она и так делилась, а если у нее появлялись мысли, которые она хотела оставить при себе, то я и сама их знать не желала.
Так что же могло случиться с драгоценным дневником Скарлет? Скорее всего, его могла выбросить на помойку или в печь горничная, убиравшая комнату после смерти Скарлет. От этой мысли мне стало нехорошо, однако у меня оставалась еще надежда – слабенькая, конечно, – что Скарлет сумела спрятать свой дневник так хорошо, что его до сих пор никто не нашел.
И если только дневник – единственное, что осталось от моей сестры, – все еще здесь, я непременно должна найти его, чего бы мне это ни стоило.
«Так, с чего же начать? – задумалась я и сразу же решила: – Гардероб!»
Гардеробы и шкафы всегда были местом, где Скарлет больше всего любила прятать свои вещи. Я поспешила к гардеробу, распахнула дверцы этого дубового гиганта и едва не задохнулась от накатившего на меня запаха нафталина, с помощью которого здесь боролись с молью.
В гардеробе обнаружилась единственная вешалка с аккуратно расправленной на ней школьной формой – белая блузка с длинными рукавами, черная плиссированная юбка, фиолетово-белый полосатый галстук с гербом Руквудской школы на кончике и фиолетово-белые, в тон галстуку, гольфы. Я сняла форму, приложила к себе – в точности мой размер.
Это была школьная форма Скарлет.
Какое-то время я неподвижно стояла с этой формой в руках, испытывая странное чувство, которое невозможно описать словами. Да, это была форма Скарлет, но с другой стороны, это всего лишь одежда, верно? А одеждой мы с сестрой всю жизнь то и дело менялись, так в чем же дело? Но теперь все было сложнее, запутаннее. Ведь я теперь заняла место Скарлет, а значит, это моя форма, а не ее? У меня было ощущение, что, присвоив школьную форму сестры, я тем самым предаю ее. Или я просто снова придумываю себе что-то совершенно ненужное?
Не знаю. Чувствовала я себя ужасно.
Аккуратно положив форму на свободную кровать, я продолжила поиски дневника. Пол гардероба был устлан старыми газетами. Я приподняла пожелтевшие листы, морща нос от поднявшейся в воздух пыли.
Ничего.
Привстав на носки, я заглянула на верхнюю полку гардероба. Там тоже было пусто, если не считать толстого слоя пыли.
Я повесила на место школьную форму (так и не решив для себя, чья же она на самом деле), закрыла гардероб и перешла к комоду. Осмотрела один за другим все ящики, но все они оказались пустыми. Не было в них не только дневника, но и вообще каких-то вещей, оставшихся от Скарлет. Для школы ее вещи были мусором, для меня же – единственной памятью, причем не только о сестре, но и о нашей с ней матери. После смерти мамы мне, как вы помните, досталась на память ее нитка жемчуга, а Скарлет – щетка для волос с серебряной ручкой, на которой были выгравированы мамины инициалы «Э.Г.». Ну и где все это может быть?
Я опустилась на четвереньки и заглянула под кровати, но под ними ничего не было, кроме потертого ковра, которым был покрыт пол спальни. Я подергала ковер, чтобы проверить, не спрятано ли что-нибудь под ним, но ковер был туго натянут и под ним тоже ничего не было.
Я чувствовала, что еще немного, и я разревусь.
Я поднялась с пола, добрела до своей кровати и рухнула на нее. Дневник… Скарлет могла спрятать его в каком-нибудь другом месте. А скорее всего, ее дневник давно уже нашли и уничтожили вместе с остальными вещами моей сестры…
И тут – погодите, погодите! – я вдруг почувствовала под своей спиной нечто твердое в матрасе. Твердое и с острыми углами. Я осторожно перевернулась на живот, провела рукой по матрасу – неужели это правда? Неужели это мне не почудилось с отчаяния? Нет, не почудилось. Внутри матраса совершенно точно что-то было.
Я вскочила, подбежала к двери, осторожно выглянула в коридор. Никого. Тихо и пусто. Господи, только бы мисс Фокс не пришло в голову вернуться сюда!
Я сдернула с кровати тонкое серое одеяло, простыни и, не задумываясь, швырнула их прямо на пол. Провела рукой по обнажившемуся матрасу. Да, вот он, этот твердый предмет. Теперь нужно понять, как до него добраться.
Сверху этого не сделать. Я легла спиной на пол, подлезла под кровать. Теперь я видела над своей головой металлические перекладины кровати, с них летела пыль, от которой мне то и дело хотелось чихнуть.
А затем я увидела в матрасе прорезь. Длинную узкую прорезь, сделанную, по всей видимости, острым ножом. По размеру прорезь была самой что ни на есть подходящей, чтобы засунуть в нее дневник.
Я просунула руку внутрь матраса, и мне на лицо сразу же посыпались перья, комочки ваты, волоски, соринки и прочая щекочущая дрянь, но я терпела,