Читать интересную книгу Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг

– Как же красиво, – повторяла Алиса, проводя рукой по моему затылку. – А как свободно, наверно, себя чувствуешь с короткими волосами! Я бы тоже хотела постричься. Но моя мама категорически против.

– Она права.

– Права? Вправе решать за меня, что красиво, а что нет?

– Она хочет тебе лучшего.

– Лучшее враг хорошего. Мне так плохо, Мина.

Я не верила своим ушам. Ей так плохо! Плохо иметь волосы куклы, шелковистые, ухоженные, с одного взгляда говорившие, как обеспечена ее жизнь, сбалансировано питание, спокоен сон. Плохо иметь мать, оберегающую ее драгоценную красоту.

Это не могло не обернуться ссорой.

– Уши вянут тебя слушать, Алиса. Да, и, пожалуйста, не употребляй больше слов «свободно» и «красиво» в отношении меня.

– Согласна: при условии, что ты прекратишь думать, будто владеешь истиной в последней инстанции и, как ты думаешь, так и есть.

Вопрос объективности часто вставал между нами. Мы жили в диаметрально противоположных мирах, что давало пищу для жарких споров. Кто прав, кто не прав, что истинно, а что ложно? Стакан наполовину полон или наполовину пуст? Может ли кто-то решать за других, и если да, то по каким критериям избирается высший судия? Существует ли нагая истина, или же истин столько, сколько людей, – и, стало быть, истины нет? Как можно быть уверенным, что данное определение соответствует объективной реальности?

Алиса отстаивала свою точку зрения (в данном случае: нет ничего незыблемого, все определяется ситуацией, взглядом и позицией). С тем большим жаром, что речь шла о ее матери.

– Если бы ты знала, Мина… Всю жизнь она копирует какую-то расплывчатую модель, извлеченную из журналов, которые она читает, и разговоров, которые ведет. Все, что она делает, все, что говорит, все, что предпринимает, ее выбор, ее решения – все становится отражением этой модели. Почему? Она живет лишь через образ, который надеется создать. Она хочет, чтобы о ней думали: «Ах, какая женщина, прекрасная женщина, исключительная женщина, у нее великолепный дом, у нее великолепный брак, у нее великолепная дочь». Чтобы добиться этого результата, она трудится без устали. До изнеможения занимается ремонтом, подбирает гардероб, свой и мой, отслеживает последние тенденции во всех областях. И тут она сильна! Многие ей завидуют. Она всегда выбирает лучшую модель автомобиля, подходящий цвет, потрясающие планы на уик-энд, оригинальную и сногсшибательную благотворительность, хозяйка она незаурядная. О моем отце говорят: как же ему повезло жениться на этой женщине! Бриллиант! Но, в сущности, никто не знает, кто она на самом деле. Ни люди, ни отец, ни я, ни тем более она сама. Она идеальная женщина текущего момента. Непроницаемая глыба хороших манер и хороших идей, почерпнутых в хороших местах. И мало того, мы все в плену ее представлений. Она определяет путь – горе тому, кто с него свернет. Чему она меня научила, что показала? Мир иллюзий. Вся жизнь в притворстве. Этому ты завидуешь?

По-моему, Алиса была так несправедлива! Я не видела никаких иллюзий, только женщину, которая старалась изо всех сил, чтобы жизнь ее семьи походила на рай, тогда как моя мать оставила мне в наследство ад.

– Нет, Мина. Не ад. Твоя мать оставила тебе просто толику человечности. Как это ни больно.

Вот она, вечная проблема с богачами, буржуа, обеспеченными, баловнями. И всегда-то им надо объяснять, отчаявшимся, что им повезло, что они живут настоящей жизнью, истинными ценностями, что невинным воздастся и все такое.

– Вот в чем фокус, а, Алиса? На самом деле жертва – ты. Это ты пытаешься мне объяснить, я правильно поняла?

Она посмотрела на меня своим особенным взглядом, тем, что обезоружил бы и Чингисхана.

– Я ничего не объясняю… Она любила тебя, разве не так?

Стоило ей произнести эти три слова, «она любила тебя», как все вернулось ко мне ударом в живот, в солнечное сплетение, туда, где перехватывает дух и разбивает вдребезги, да, именно туда, где больно и в то же время до того, ну до того хорошо.

Всплыли нежные слова и ласки, запрятанные глубоко-глубоко в моей детской памяти, восторг прикосновений, поцелуи по-эскимосски и поцелуи бабочки. Всплыло воспоминание о недолгом счастье.

Алиса прижала меня к себе, она была теплая, мягкая.

– Вот это и есть главное. Эта вот любовь.

Я долго не могла сказать ни слова, чувствуя, как все вокруг и внутри меня плывет, как рушатся жалкие ориентиры, которые я себе создала. Я уже ни в чем не была уверена насчет моей матери – хотя в том, что касается матери Алисы, на сто процентов придерживалась своей прежней теории.

И вот сегодня, как результат странного уравнения, мы образовали новую и волнующую фигуру: две мертвые и две живые. Одна мать и одна дочь.

Но если Алиса была права, что станется с ее матерью? Если она была права, идеальная семья рухнула в тот миг, когда она бросилась под поезд. Если она была права, в глазах мира – ее мира, мира цензоров, инквизиторов, слухов – ее мать будет отныне антимоделью, той, что довела дочь до самоубийства, той, что ничего не заметила, той, что потерпела крах. От нее, надо думать, все отвернутся. Перечеркнут все восхитительное, что находили в ней. Как же она выживет, лишившись своего пресловутого притворства?

Я прошлась по саду, рассеянно наблюдая за полетом птиц, за ветром в ветвях, не в силах избавиться от этого неотвязного вопроса. И тогда я решила вернуться к дому Алисы. У меня не было плана, не было четкой идеи, просто непреодолимое желание приблизиться к ним.

Когда я подошла, из ворот выезжала серебристо-серая машина, за рулем сидела внушительная фигура. Я вдруг поняла, что до сих пор ни разу не подумала об отце. Поискала в себе какие-то чувства, хоть каплю сострадания, но ничего не почувствовала, как будто он вовсе не играл никакой роли в этой истории, как будто был просто элементом контекста, не имевшим никакого значения. Я лишь попыталась собрать воедино обрывки воспоминаний.

Это было трудно: Алиса почти никогда не говорила об отце, а если все же упоминала, то для того, чтобы попенять за отсутствие. Он много работал, часто уезжал и домой возвращался поздно.

Только однажды мы заговорили о нем, и я доказывала – довольно вяло, – что если хочешь жить в роскоши, приходится кое-чем поступаться. Алиса не поддержала тему. Она понимала, сколь болезнен для меня вопрос об отце. Я о своем ничего не знала: мать ни словом не обмолвилась об их встрече, как я ни упрашивала. Мне пришлось научиться жить с этой недостающей деталью, этим зиянием, и порой я просыпалась от кошмаров; мой отец преступник? насильник? Что он такого страшного натворил, что моя мать не оставила ему ни лица, ни имени?

Это чувство ущемленности достигло апогея, когда пришлось заполнять документы на школьную поездку и, как всегда, ставить прочерк в графах, содержавших сведения об отце. Меня вдруг страшно затошнило, и пришлось выбежать вон из класса, опрокинув по дороге стул. Алиса тотчас прибежала за мной в туалет. Она поддерживала меня, отводя волосы ото рта, а меня все рвало моим отвращением и безысходностью. Она гладила меня, утешала:

– Я знаю, чем тебя рвет, Мина, это твой страх неизвестности, ты воображаешь худшее, но худшее редко бывает там, где его ждешь. Может быть, твоя мать скрывала его имя, потому что он был женат или даже знаменит? Политик? Известный спортсмен? Поди знай, это, наверное, была большая любовь, она обещала ему сохранить тайну… Я уверена, что он замечательный человек. Доказательство – ты унаследовала его гены, его кровь. Ты его дочь, и посмотри, какая ты классная.

– У меня скверный характер, я замкнутая, и во мне нет ничего интересного.

– Вот я и говорю: личность без эксцессов.

Алиса обладала даром снимать боль, даже когда несла вздор и развивала завиральные теории. Она, как никто, умела найти всему объяснение и во всем интерес. Ей удалось доказать мне, что отсутствие отца и безалаберность матери сделали меня в конечном счете более независимой и сильной.

И все же я охотно поменялась бы с ней местами, чтобы жить в теплом гнездышке с обоими родителями – пусть даже у них и есть какие-то недостатки.

* * *

Я приближалась к дому. Мне нужен был наблюдательный пункт, более незаметный, чем вчера. Автобусная остановка на другой стороне улицы показалась мне идеальным местом. Она была сложена из старых камней, с красной черепичной крышей – мало общего с остановками в моих краях, из металла и стекла, часто разбитого и всегда исцарапанного. Прикрепленный к стене резервуар для дождевой воды оказался удобным возвышением, чтобы наблюдать, что происходит за оградой.

Я ждала добрый час, прежде чем она появилась. Женщина лет сорока, блондинка, волосы сколоты небрежным узлом. Высокая, в облегающем платье и туфлях на каблуках. Очень красивая, насколько я могла судить издалека. Она открыла тяжелую дверь дома, вышла на крыльцо и окинула взглядом сад, большие деревья, пестрые цветы, привядшие клумбы.