Читать интересную книгу Спелеонавты - Дэвид Бартелл

Я начал с застежек се штанов. На поясе их герметизировали пластиковое кольцо и пряжки из композитного материала. Кольцо я вскрыл легко, и в лицо мне вырвался поток воздуха. По моим прикидкам, сейчас надо мной было футов пятнадцать воды, и я уже ощущал, как она начала меня сдавливать.

В вакууме мой скафандр держал примерно одну треть атмосферы положительного давления. Под водой я окажусь «перевернутым», в том смысле, что наружное давление на скафандр окажется выше, чем внутреннее. Номинально он был способен выдерживать две атмосферы «перевернутого» давления, и я быстро прикинул, на какой глубине могу продержаться, прежде чем меня раздавит.

Сила тяжести на Каллисто составляет одну восьмую от земной, а это значит, что я выдержу глубину в восемь раз большую, чем на Земле. То есть я выживу на глубине до 150 метров, но буду расходовать воздух намного быстрее.

Я стянул с Колин штаны, закрепил их между прутьями решетки и принялся за торс. Задача оказалась трудной — руки женщины закоченели и не хотели вылезать из рукавов.

Сняв шлем, я наконец-то посмотрел ей в лицо. В рассеянном под водой свете оно не выглядело столь ужасно, как я боялся. Тут я заметил на шее подруги алмазное ожерелье из переплетенных нитей с шестиугольными звеньями. Модель цепи космического лифта. Когда я за него потянул, звенья стали жесткими. Умно: попробуй сними!

То, что я снял шлем, никак не помогло высвободить ее руки из рукавов. Пытаясь это сделать, я тратил много воздуха, но у меня ничего не получалось. Я мог сорвать перчатки, но проблема заключалась не в них.

Меня вытошнило в шлем, и большая часть рвотной массы стекла по шее. Я бережно выпустил Колин. Она опустилась на дно трепещущим перышком — волосы развеваются, ноги затянуты в термобелье.

Снимать с нее весь скафандр было уже некогда. Штанов должно хватить. Они со встроенными ботинками и должны держать воздух в перевернутом виде. Я отрезал кусок страховочной веревки, намотанной на барабан, и пропустил ее сквозь кольца наружной сбруи. Продел руки в веревочные петли и поднял штаны над головой. Затем опустился к баллону Колин и выпустил ее отработанный воздух в штаны. Они надулись над головой, будто гротескный парашют. Из ботинок вывалились две стельки-дезодоранта и упали на мой нагрудный ранец. Как это было типично для Колин — даже здесь она заботилась о гигиене.

Я медленно всплывал. Направив свет вниз, я разглядел Колин, оскверненную и униженную. Я замерзал, дрейфуя внутри мертвой луны и прислушиваясь к треску смещающихся пластов льда. По мере подъема давление воды снижалось, воздух в штанах стал расширяться и выходить снизу побулькивающими струями пузырьков. Руки начали неметь от холода.

Я переместил внимание вверх, следя за тем, чтобы мой поплавок не ударился о потолок. Время от времени я водил по сторонам лучом наручного фонарика, отыскивая канат, ведущий к лебедке. Я представлял, где он находится, и, отталкиваясь ногами, плыл в том направлении. Поднявшись к наклонному потолку, я отвел штаны в сторону, а второй рукой стал отталкиваться от потолка. Так двигаться быстрее и проще, и я направился к шахте. Потолок имел наклон в ту же сторону, и вскоре я увидел в воде яркую линию — отражающий канат лебедки.

Добравшись до каната, я обвил его вокруг ноги. Наружное давление увеличивалось, мотор воздушного насоса в скафандре работал с каким-то скрежетом, и я начал задыхаться из-за едкого дыма, выходящего из обогревателя, где явно что-то коротило. По мере повышения уровня воды я тоже поднимался — в тишине, время от времени нарушаемой лишь треском льда или падением камня в колонну воды вокруг меня.

Независимо от моего желания, в такие моменты во мне пробуждается творческий зуд. Барт играл на гитаре, Колин мастерила скульптуры, а я становился поэтом.

Однажды я написал, что плавать под парусами — занятие фрейдистское. Ты не исследуешь море, а занимаешься с ним любовью, отдаваясь во власть обольстительных течений. Но покачивание на его чувственной поверхности — это прелюдия. Чтобы вступить с ним в интимную связь, необходимо нырнуть, слиться с ним.

Когда глаза закрыты или расширены зрачки, ты плаваешь в состоянии сенсорной перегрузки, и язык дельфинов становится таким же знакомым, как бормотание выдыхаемых пузырьков воздуха. Компенсатор плавучести — это устройство антигравитации; освободившись от физических оков, твой дух обретает полную свободу, а тело становится астральным, парит в ясном сне, описывая круги над коралловыми городами.

Пещера — лоно горы. Ты можешь идти по тропе, воткнув перо в шляпу и распевая баварские песенки о фривольной любви к горам, или же интимно войти в нее, отыскивая ее сокровеннейшие тайны.

Союз моря и гор — ныряние в подводные пещеры. Выходящее из устья пещеры течение пытается выбросить тебя, и ты становишься лососем, пробивающимся к истокам реки на нерест. Между темными стенами все чувства обращаются внутрь, и ты слышишь, как бьется сердце. Важно не то, насколько глубоко ты проникнешь, а насколько расширится твое сознание. Наверняка должна быть «жизнь после глубины».

Пещера помогает тебе. Течение проталкивает тебя по каналу, головой вперед, а ты дышишь по Ламазе[3] в регулятор маски. Ты наматываешь на катушку страховочный фал, свою пуповину, и после финального усилия уже щуришься на солнечный свет, мокрый и делающий свой первый самостоятельный вдох.

А самая глубокая загадка такова: ты входишь в подводную пещеру как любовник, а выходишь из нее как дитя любви. Учишься ходить, потом улетаешь в поисках нескончаемых возрождений, с одной планеты на другую, и так далее.

Моя голова врезалась во что-то. Мой импровизированный поплавок накренился, выпустив большую часть воздуха, и стал тонуть, больше не удерживая меня на плаву. Я ухватился за канат обеими руками, адля верности зажал его между бедрами.

Что произошло? Взглянув вверх, я увидел сплошной твердый потолок. Канат выглядел перерезанным, но этого не могло быть, потому что он продолжал меня удерживать. Я ощупал его.

Канат исчезал в твердом потолке.

Как такое может произойти? Значит, не такой уж он и твердый — в перчатках об этом судить трудно. Стало быть, или потолок стал пластичным и обволок канат, или же канат врезался во что-то относительно мягкое. Такое иногда случается в грязевых пещерах, но эта ведь не такая. Во всяком случае, не была такой. Вода могла превратить рыхлый материал в суспензию, или же грязь принесло со дна озера.

В чем бы ни заключалась причина, я оказался в ловушке. Я подергал канат, но тот не шелохнулся, зато вода замутилась, а видимость упала до нуля. Тогда я достал из кармана катушку со страховочным фалом и защелкнул его карабин на канате. Мне предстояло обследовать это препятствие.

Я решил сделать это по расширяющейся спирали, но, едва разжав руку, начал тонуть. Проклятье! Я потерял плавучесть. Нота все еще была обвита канатом, я подтянулся к нему и перенес на него тяжесть тела. Я оказался под огромной грязевой пробкой, не имея возможности пробиться сквозь нее.

Так я и висел, ничего не видя в мутной воде и постепенно замерзая. Давление нарастало и уже начало причинять боль. Ради чего я бросил Шэрон? Она будет растить нашего малыша одна, а когда тот спросит, где его папа, она даст ему бинокль и покажет на ночное небо. «Твой идиот-папаша замерз насмерть в одной из этих тусклых маленьких точек, что кружатся вокруг Юпитера».

Она никогда не понимала моих стихов.

Мне стало трудно дышать, как будто на грудь уселся бореи сумо. Вода неумолимо повышалась, увеличивая давление. Плавучий я или нет, но сумею преодолеть это препятствие во что бы то ни стало! Я бросил штаны Колин.

В кармане у меня были инструменты, и, цепляясь за канат, я достал самое универсальное изобретение в истории человечества — отвертку с большой рукояткой и плоской головкой. Если эта пробка достаточно мягкая, чтобы поглотить натянутый канат, то и отвертка пробьет в ней дыру.

Я переключил катушку с фалом на свободное разматывание — на тот случай, если мне придется возвращаться. А затем, широко замахнувшись, ударил отверткой в поверхность над головой. Потолок имел консистенцию глины, и отвертка вошла в него по самую рукоятку. Используя ее как рычаг, я согнул кисть, выпустил канат и переместился вперед под потолком.

Когда плаваешь при низкой силе тяжести, не требуется больших усилий, чтобы за что-то держаться. С отверткой этот фокус получился, но у меня имелась только одна отвертка. Я быстро выдернул ее и столь же быстро, пока не погрузился, вонзил в другую точку потолка. Следующий удар отверткой я сделал по короткой дуге. Я не имел права на промах. И так, раз за разом глубоко втыкая отвертку, я двинулся вдоль

Тот изгибался и плавно поднимался, и я решил, что постепенно огибаю препятствие. Меня охватило радостное возбуждение, и через несколько минут я уже полз на животе, все так же перемещаясь с помощью отвертки. Встать я побоялся, потому что хотел иметь возможность быстро закрепиться, если что-то случится.