Йенсен не видел, чтобы она когда-нибудь курила или пользовалась косметикой. Лишь изредка от нее пахло мылом. Вот и сегодня, когда она наклонялась, от ее тела исходил едва ощутимый аромат, пробудивший в Йенсене далекие воспоминания.
Медсестра убрала одеяло и простыни, сняла с больного длинную ночную рубашку и протерла тело влажной губкой. Когда она наклонилась, чтобы протереть ноги, Йенсен заметил, как тугая ткань халата четко обрисовала линию ее спины и бедер. "Интересно, что у нее под халатом?" — подумал он. И ему пришла в голову мысль, что вот уж много лет он не задумывался над такими вещами.
У медсестры были полные губы и черный пушок на ногах. Когда она улыбалась, были видны ее неровные, но очень белые зубы. Эти двое, врач и сестра, с самого начала были единственными, кто связывал Йенсена с окружающим миром. Он не понимал ни слова из того, что они говорили, и поэтому в последнее время они предпочитали не разговаривать. Как-то врач принес с собой газету, но в ней не было фотографий, а слова состояли из букв, которых Йенсену никогда не приходилось видеть.
Сидя в плетеном кресле у окна, Йенсен обозревал большую лужайку с дорожками, выложенными гравием, и невысокие деревья с розовыми и белыми цветами. По дорожкам гуляли или сидели у маленьких каменных столиков и играли в какую-то игру (очевидно, шахматы) мужчины и женщины в таких же, как у него, белых халатах. Парк был небольшой, за ним тянулась улица, по которой с дребезжанием проносились желтые троллейбусы. Однажды Йенсен увидел на улице верблюда.
На другой стороне улицы находилась фабрика. По утрам тысячи людей, в основном женщины самого различного возраста, непрерывным потоком шли через ворота. Многие приходили с детьми. Их оставляли в одноэтажном желтом кирпичном здании справа от фабрики. Дети поначалу капризничали и плакали без матерей, но уже через несколько минут, забыв про слезы, начинали носиться по площадке. Женщины, ухаживающие за детьми, были одеты в белые хлопчатобумажные халаты с застежкой впереди. Они были похожи на беременных. Йенсен даже решил, что это работницы фабрики, которых по беременности просто переводили на работу в детский сад.
Йенсен больше не испытывал болей, однако ходить ему было трудно, и он быстро уставал. Почти все время он спал. Как-то в палату пришел врач с газетой в руках. Ткнув пальцем в газетный лист, он заговорил быстро и взволнованно, но, заметив, что Йенсен его не понимает, пожал плечами и вышел.
5
Стоя у окна с легкими светло-голубыми занавесками, Йенсен смотрел в парк. Вместо халата на нем был его собственный костюм. Швы уже сняли, и он мог передвигаться почти свободно.
В дверь постучали, и Йенсен обернулся. Вряд ли это был кто-то из обслуживающего персонала — врач, медсестра, санитарка или водопроводчик, постоянно чинящий что-то в туалете, входили без спроса.
Стук повторился. Йенсен подошел к двери и распахнул ее. В коридоре стоял низенький седой человек в темно-синем костюме и черной фетровой шляпе. На носу у него были очки, в правой руке — черный портфель. Он тут же снял шляпу.
— Комиссар Йенсен?
— Да.
Это было первое слово, которое он произнес с тех пор, как три месяца назад вошел в самолет. Собственный голос показался ему чужим.
— У меня для вас письмо. Разрешите войти?
Незнакомец говорил правильно, но с легким акцентом. Йенсен сделал шаг в сторону.
— Пожалуйста.
Говорить было трудно, почти противно.
Незнакомец положил на стол шляпу и расстегнул портфель. Достал из него розовую ленту телекса и протянул ее Йенсену. Текст был краток:
НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ.
Йенсен недоуменно посмотрел на незнакомца.
— Кто послал эту телеграмму?
— Не знаю.
— Почему она никем не подписана?
— Не знаю.
На мгновение незнакомец заколебался.
— Телеграмма прибыла по дипломатическим каналам, — наконец произнес он.
— Кто вы?
— Сотрудник одного из отделов Министерства иностранных дел. Я никогда не бывал в вашей стране, а языком овладел в университете.
Йенсеп промолчал в надежде, что незнакомец продолжит разговор.
— Мы ничего не знали о состоянии вашего здоровья. Мы даже не знали, живы ли вы. Меня послали вручить телеграмму.
Йенсен и на этот раз промолчал.
— По словам доктора, вы уже выздоровели, и послезавтра он может вас выписать. Осталось лишь несколько анализов.
Незнакомец снова заколебался. Затем прибавил:
— Поздравляю.
— Благодарю вас.
— Доктор говорит, что сначала он и не надеялся на ваше выздоровление.
Незнакомец достал из портфеля конверт.
— Я взял на себя смелость забронировать вам место в самолете, вылетающем послезавтра в девять утра. Вот ваш билет.
Йенсен взял конверт и положил его во внутренний карман.
— В сообщении больше ничего не было?
И вновь незнакомец помедлил, прежде чем ответил.
— Всего лишь обычные инструкции, в частности — как и где вас разыскать.
— Вам известно, кто послал телеграмму?
Снова колебание.
— Да.
— Кто именно?
— Я не уполномочен говорить об этом.
— Почему?
— Тот, кто прислал сообщение, попросил нас об этом. Так что не думайте, что это из-за нашего нежелания.
— Вот как?
— Да. Кроме того, меня попросили передать ваш ответ на телеграмму. Согласны ли вы лететь послезавтра?
— Да, — ответил Йенсен.
— Превосходно, — сказал незнакомец и, взяв шляпу, направился к двери.
— Одну минутку, — сказал Йенсен. — Вы были в нашем посольстве?
Незнакомец, приоткрывший было дверь, замер на месте.
Наконец он ответил:
— Ваше посольство покинуто.
— Покинуто?
— Да. Там нет ни единого человека.
— Но почему?
— Этого я не знаю. Будьте здоровы.
6
Медсестра отвезла Йенсена в аэропорт. На сей раз вместо халата на ней было открытое красное хлопчатобумажное платье, а на ногах сандалии с ремешками вокруг лодыжек. Дорога была неровной, автомобиль — старый и изношенный, но вела машину она искусно.
Йенсен, сидевший сзади, видел, как от напряжения шея и спина у нее покрылись капельками пота.
Они проехали деревню. По улице, вытянувшейся между низкими глинобитными домами, бегали ребятишки и разгуливал домашний скот. Девушка почти не снимала палец с гудка, стараясь разогнать свиней, коз и кур, мирно бредущих по дороге. Дети были в восторге и, глядя на нее, громко смеялись. В ответ она показала им язык, и они засмеялись еще громче.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});