Теперь же она прямо и без всякого смущения просила его рассказать ей о человеке, за которого должна была выйти замуж.
Эльмина молча ждала больше минуты, прежде чем Чанг заговорил особым голосом, который появлялся у него, когда он смотрел, по ее собственному выражению, внутрь.
— Его светлость — человек, обладающий огромными возможностями, миледи. Но все дается ему слишком легко. Стоит только захотеть — и вот оно в его власти! О таких в Китае говорят: «Он только протянет руку, и прямо в нее падает персик!» Это нехорошо. Человек должен бороться за то, что он хочет, нет, не физически — он должен психологически завоевывать свою цель, это заложено в его инстинкте охотника.
— Спасибо, Чанг. Ты помог мне, а теперь очень важно поработать над моим джиу-джитсу. Мы расслабились в последнее время, и я не получала уроков уже целых две недели.
— Отлично, моя госпожа. Во сколько мне подойти наверх?
Эльмина вычислила, что мать, как обычно, отправится в пять часов отдохнуть перед обедом, а сестры тем временем наверняка примутся за письма своим возлюбленным, чтобы поведать им о последних событиях.
— Я буду готова в пять тридцать, Чанг, — сказала она. — У нас будет больше часа до моей ванны.
— Очень хорошо, миледи.
— Да, видимо, папа захочет покататься минут через двадцать.
За это время граф как раз сочинит письмо маркизу, хотя, несомненно, у него возникнет несколько вариантов этого послания, прежде чем он на каком-нибудь остановится.
— Какую лошадь приготовить для его светлости? — спросил Чанг.
— Думаю, нам обоим, и мне, и папе, необходимо встряхнуться, — улыбнулась Эльмина. — Оседлайте двух новых лошадей, которых мы объезжаем. Они не дадут нам ни минуты покоя, так что не удастся ни о чем ни думать, ни говорить.
Легкая усмешка тронула губы Чанга.
Эльмина чмокнула Звездочку в нос и поспешила назад в холл, чтобы терпеливо дожидаться там отца.
Передав Бартону письмо для маркиза, граф появился перед ней с хмурым лицом, поскольку его не покидало чувство, будто вокруг происходит нечто такое, чего он явно не осознает до конца.
Откровенно говоря, граф даже не в силах был понять, доволен он или оскорблен столь высокомерным и необычным поведением маркиза Фалькона.
Глава вторая
— Маркиз Фалькон, ваша светлость! — объявил дворецкий.
Леди Карстэйрс издала радостный возглас, и лишь дверь за слугой закрылась, она уже бежала через всю гостиную навстречу маркизу, широко распахнув руки.
— Олстон, дорогой мой! — воскликнула она. — Я так расстроилась, узнав о вашем отъезде в имение, но вы вернулись!
— Да, я вернулся, — в своей обычной манере, нарочито растягивая слова, сказал маркиз.
Он поцеловал поочередно руки, в порыве протянутые к нему, но проигнорировал зовущие красные губы, пересек комнату и, повернувшись спиной к камину, остановился.
Леди Карстэйрс не спускала с него настороженных глаз.
Ей показалось странным, что он не обнял ее, но она слишком хорошо улавливала нюансы в настроении мужчин, поэтому воздержалась от вопросов.
Она медленно и по какой-то замысловатой траектории приблизилась к нему, прекрасно зная, что платье при движении облегает тело в нужных местах и ни один мужчина не в силах устоять перед ней, созерцая плавные изгибы ее фигуры и попутно восхищаясь ее красивым лицом.
— Как вы могли уехать, не предупредив меня? — пропела она нежным, тихим голосом, который у всех без исключения поклонников неизменно вызывал желание взять ее под свое покровительство.
— В Фалькон прибывали новые лошади, — объяснил маркиз, — и я хотел удостовериться, что они столь же хороши, как и при покупке, а также проследить, чтобы их правильно разместили по конюшням.
— Нисколько не сомневаюсь в их совершенстве — все, чем вы обладаете, превосходно. Надеюсь, среди них найдутся совсем необычные экземпляры, и тогда вы позволите мне править ими в парке.
Маркиз отметил про себя, что она сказала «править»: ее не интересовали верховые прогулки, более того — они не доставляли леди Карстэйрс никакого удовольствия.
Правда, иногда она появлялась верхом, дабы похвастаться своими шикарными амазонками, в них она затмевала большую часть женщин.
Кроме того, ей нравилось, когда ее сопровождала целая армия поклонников.
Вместо ожидаемого ею ответа маркиз произнес:
— Мне необходимо кое-что сообщить вам, Сафайра.
Ему всегда стоило большого труда запомнить правильное произношение этого имени, ибо он был твердо уверен, что леди Карстэйрс крестили именем Сара.
Но, превратившись в признанную красавицу, царившую в обществе, она сочла свое имя слишком банальным и поменяла его на Сафайру (или даже Сапфайру) — и лишь потому, что обладала бесподобным по красоте сапфировым ожерельем.
В голосе маркиза леди Карстэйрс различила непривычные ноты, хотя ей могло это просто показаться.
С некоторым налетом театральности заломив руки, она воскликнула:
— О Олстон, о чем вы? Надеюсь, никакой беды не случилось?
— Все зависит от того, что называть «бедой», — ответил маркиз. — Я собираюсь жениться — такова суть дела!
Он не стал кривить душой, обыгрывать тему, похоже, ему хотелось в одночасье и прямо сказать ей все; у него не было ни какого желания подсластить пилюлю и по частям выдавливать из себя подробности.
В комнате воцарилось молчание.
Наконец леди Карстэйрс едва слышно повторила за ним:
— Жениться?
Она подняла к нему свои огромные голубые глаза.
— Но почему? И на ком? И почему я ничего… не… слышала… раньше?..
Ее голос постепенно обретал сильное звучание, и последнее слово она почти выкрикнула, поэтому маркиз поспешил ответить:
— Какое-то время мне удавалось этого избегать, Сафайра, хотя я понимал неизбежность моей женитьбы. Рано или поздно, но мне необходимо завести семью, чтобы иметь наследника.
— Конечно-конечно! — согласилась леди Карстэйрс. — Но почему сейчас… когда мы так… счастливы?
На слове «счастливы» голос ее задрожал, и она готова была разрыдаться, но маркиз успел ее опередить.
— Объясню вам причину, и тогда вам станет ясно, что нет никакого смысла устраивать истерику или поднимать шум из-за такого ординарного и совершенно естественного события.
— Но для меня оно не ординарно и уж совсем не естественно! — горячо возразила леди Карстэйрс.
Она села на край дивана и, достав из-за пояса крохотный, обшитый кружевом носовой платочек, поднесла его к глазам.
Маркиз знал — его дама не позволила бы упасть ни одной слезинке или на худой конец моментально смахнула бы ее: ведь кончики ее длинных, таких же золотистых, как и волосы, ресниц были подкрашены специальной краской.