Читать интересную книгу Анклавы в аду. Встречный прорыв - Артем Рыбаков

Слева от входа на небольшом помосте по-турецки сидел пожилой мужчина. Рядом я заметил гитару.

— Репертуарчик здесь, надо полагать, еще тот, — негромко сказал Тушканчик, также оглядывая зал.

Удовиченко со своими уже прошел к большому столу у окна, и здоровяк Седов уже что-то втолковывал местному халдею.

Пока мы пробирались между столиками, остальные посетители молча провожали меня с Иваном внимательными взглядами.

— Я взял на себя смелость заказать и на вас, — негромко сказал полковник, когда мы уселись. — Надеюсь, что пиво вы пьете.

— Сергеич, если честно, то здешнее пиво я бы пить не стал.

— Гриша, — кивнул Удовиченко в сторону Седова, — поспрошал здешнего полового и тот нас клятвенно заверил, что пиво только вчера привезли из Калуги.

— Накололи вас, товарищ полковник, причем жестоко. Видать, по выговору догадался халдей.

— То есть? — не понял «чрезвычайный и тайный посол».

— Калуга отсюда почти в полутора сотнях километров, и дорога к ней мимо Обнинска проходит…

— И что… — начал услышавший мою тираду Седов, но полковник остановил его, положив руку на плечо:

— Обнинск — это где самая первая АЭС была построена, так, Илья?

— Совершенно верно, но дело не только в этом, или вы думаете название «Грязный треугольник» просто так появляется?

— Тула? — продемонстрировал знание местных реалий полковник.

— В основном — Новомосковск, там химия долгоиграющая оказалась, но и «тульское пятно» своего добавило…

Седов прервал нашу беседу, оглушительно свистнув и махнув рукой официанту, иди сюда, мол.

— Гриш, только без крови, прошу тебя, — несмотря на шутливый тон Удовиченко, я несколько напрягся:

— Что, может побуянить?

— Не боись, Следопыт, солдат салагу не обидит, но халдея воспитать надо… — пророкотал прапорщик, вылезая из-за стола.

Когда служка подошел, гигант, не говоря ни слова, сграбастал его за рубаху на груди и подтащил к себе:

— Свежее? Из Калуги, говоришь? — без видимых усилий Седов приподнял своего собеседника за грудки так, что ноги того оторвались от земли. — А водка, надо понимать, у вас «Московская»? Может, и суши японской предложишь? — С каждым вопросом он немного встряхивал официанта, голова которого при этом моталась, как привязанная на ниточке.

— Гриш, — окликнул «палача» капитан Верстаков, — он ответить не может, ты ему кадык воротом пережал.

Прапорщик слегка ослабил хватку и поставил явно струхнувшего аборигена на место:

— Я задал тебе четыре вопроса и не получил ни одного «му» в ответ! Мне по-плохому спросить? — Если бы я не разговаривал с Григорием до этого, то вполне мог подумать что издаваемое им рычание — это его нормальный голос.

Несчастный официант приоткрыл рот, то ли собираясь ответить, то ли просто наконец вдохнуть, но что он хотел сказать, мы так и не узнали.

— Эй, громила, отпусти его! — тембру голоса незнакомца мог позавидовать и дизель моего «тигра» — густой рокочущий бас заполнил все немаленькое помещение «Хризантемы».

Мы все синхронно обернулись, вот только Седов при этом снова «вздернул» вруна-полового. От стойки, или «раздачи», как говорили до Тьмы, к нам подходили трое. Центром группы был тот самый обладатель громоподобного голоса, толстый и широкий в плечах бородач средних лет. Борода его была столь же выдающаяся, как и голос, — черные с проседью завитки ее доходили мужчине до середины груди.

«Протодиакон[13] какой-то!» — вспомнилось мне выражение из старинных книжек.

Наиболее бросающимися деталями его одеяния были кожаный фартук и пояс с парой внушительного размера ножей.

«Или главный повар, или владелец этого шалмана. А может, и то и другое в одном лице», — оценил я социальный статус голосистого незнакомца, вставая и отодвигая в сторону стул — массивное изделие местного столяра стоило заранее убрать со своего пути.

Двое спутников бородача были ничем, кроме развитых мускулов и высокого роста, не примечательны. «Мясо» — оно и есть «мясо». Не думаю, что два этих «окорока» будут проблемой для любого из нашей компании.

Наш прапорщик сориентировался быстро:

— Ты, что ль, хозяин этой богадельни? — И для убедительности он еще разок встряхнул полузадушенного прислужника.

— А ты кто такой, чтобы я тебе отвечал? — снова зарокотал бородач, а его ребятки выдвинулись вперед.

«Зря они так, чесслово», — подумав это, я аккуратно ставлю подножку одному из оппонентов. Нет, что вы, ничего грубого! Просто, когда его правая, ближняя ко мне нога при очередном шаге почти встала на пол, я немного подправил ее своей левой. Мягонько так толкнул, и что самое приятное — совершенно незаметно для окружающих! Так что я с чистой совестью мог изображать искреннее изумление в тот момент, когда эти «полтора центнера злобного мяса» запутались в своих нижних конечностях и рухнули, сломав, несмотря на массивность конструкции, один из местных стульев. Григорий, однако, был этому падению не сильно удивлен, поскольку в тот момент, когда второй «злобный гоблин» отвлекся, отарил его, послав в беспамятство.

«Интересное кино! Сюто[14] за ухо на встречном движении… А ты весьма уверен в себе, прапорщик!» — оценил я мастерство союзника.

Удар, в том виде, в каком он был исполнен, требовал, кроме силы, еще и хорошую технику и отменное чувство дистанции, а если учесть, что, проводя его, Седов продолжал удерживать второй рукой официанта, то за рукопашный бой югоросский прапорщик вполне заслужил оценки «отлично», впрочем, на мой вкус скорости все-таки не хватало.

Вырубленный громила свалился на того, кому я поставил подножку, и в ближайшее время «сладкая парочка» нас побеспокоить не должна.

Бородач немного приуныл и несколько раз открыл и закрыл рот, будто хотел высказать свое мнение по поводу нашего поведения, но не находил слов. Полковник вывел его из задумчивости, задав вопрос, в переводе на литературный русский звучавший как: «Позволено ли мне будет узнать, на основании каких предпосылок ваши сотрудники повели себя столь неподобающим образом?» Но в версии Удовиченко было всего два слова.

То ли тональность глава южан выбрал правильную, а может, и наши с Григорием действия были расценены местным мини-вожаком как достаточно впечатляющие, но начало его речи было далеко не тривиальным для места, времени и обстоятельств:

— Покорнейше прошу меня простить…

«Вот это да! — восхитился я про себя. — Происхождение у него явно не „рабоче-крестьянское“».

— … но зачем же так сразу? Мы очень уважаем наших гостей… — в голосе у него появилась уверенность, тут же, впрочем, растоптанная полковником:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});