– Твою мать, Ветрова! – начал Гаврилов, почти мгновенно покраснев. – Какого хрена сразу его не отпустила? Мало тебе было проблем с Вяземским в прошлом году?
– То был старший, а это младшенький. Разнообразие, – расслабленно махнула рукой в воздухе, вполне уверенно выдержав прямой взгляд его поросячьих глазок.
– Ветрова, – выдохнул он отчаянно тяжело и, кажется, попросил помощи у Бога, возведя взгляд к потолку. – Неужели так трудно держать язык за зубами? От тебя требовалось только сдать младшего на руки и помалкивать, пока его папашка не вышел.
– Да? – удивилась я наигранно и даже приоткрыла рот и приложила ладонь к груди. – Надо же, товарищ полковник, я думала, что я тут закон охраняю, а я, оказывается, просто должна была немного поразвлекать мальчишку, пока его папа к нам ехал. Ну, надо же! Если бы я только знала… – оперлась ладонями о стол и пристально посмотрела в глаза полковнику. – А сисю ему надо давать? Ну, это я так, на будущее.
– Ветрова! – в этот раз Гаврилов несдержанно на меня прикрикнул. Еще немного и капилляры в его глазах точно полопаются. – Не забывай, кто перед тобой.
– Я прекрасно помню и знаю, кто передо мной, – процедила сквозь стиснутые зубы. – А еще я прекрасно помню, ради чего и для чего все мы здесь собрались, Федор Игнатьевич. Но, чем выше я взбираюсь по карьерной лестнице, тем больше убеждаюсь в том, что за деньги даже закон может стать легкопродажной проституткой. Не знаю, как вы, а лично я не планировала служить проститутке. И вот такие вот ваши дружки, – указала на дверь, намекая на Вяземского и ему подобных. – Могут сделать всё, что им взбредет в голову, а потом нагнуть закон, сунув ему в пасть пачку денег.
– Ветрова, твою мать! – мужчина рывком подошёл к моему столу и тоже оперся о него ладонями. Наши разгневанные лица застыли друг напротив друга. – Не забывай и скажи спасибо, что благодаря такой гибкость закона я от тебя в прошлом году отвел Вяземского с его сворой адвокатов.
– Гибкость закона? – мои брови изумленно поползли вверх. – Вы это так называете?! Ну-ну, Федор Игнатьевич. Только смею вам напомнить, что Вяземского от себя я отвела сама, пригрозив ему, что факты о его махинациях будут преданы огласке в СМИ, если он и дальше продолжит давить не только на следствие, но и лично на меня. А вы никого ни откуда не отводили. Вы лишь карман открыли пошире, чтобы Вяземский смог в него попасть купюрами, а вы за это быстро замели следы его махинаций и заткнули мне рот. И заметьте, сделали вы это не деньгами, а пользуясь должностью и званием.
– Замолчи ты, дура! – ударил он кулаком по столу. – И выкинь нахрен из своей башки веру во всесильность закона. Кто платит, тот и музыку заказывает. Не согласимся мы, он пойдёт выше, где найдётся кто-то еще более продажный, и тогда с нас полетят звёзды. Ты можешь брыкаться и дальше совать всем в нос свои принципы, но не забывай, что у тебя есть сын, которого ещё нужно на ноги поставить.
– Стоять в коленопреклоненной позе под тяжестью звёзд – ваш выбор, товарищ полковник, но никак не мой. Подпишите мой рапорт и не мешайте покинуть это здание так, чтобы я больше никогда в него не вернулась.
– Ветрова, – смягчился Гаврилов, уставившись виновато в стол. – Перестань разыгрывать гордыню…
– Я больше двух месяцев пытаюсь уволиться, Федор Игнатьевич. Но вы меня продолжаете держать ради хороших показателей отдела. А я уже устала разделять, кто равен перед законом, а кто равнее. Отпустите меня, – вобрала в грудь побольше воздуха. – Говоря вашим языком и языком ваших дружков, отпустите меня по-хорошему, иначе я пойду выше и вас будет ждать череда самых тщательных проверок от министерства.
Полковник резко поднял на меня взгляд, уставился в глаза. Краска отлила от его круглого лица, нижняя губа задрожала, как дамба, что с трудом сдерживала поток бранных слов, которые он, наверняка, хотел на меня обрушить.
– Чёрт с тобой! Достала! – выплюнул он едко и оттолкнулся от стола, отойдя к двери. – Сегодня же сдаешь все дела Митрохину и можешь валить на все четыре стороны.
– Угу. И мне было приятно с вами работать, товарищ полковник, – буркнула себе под нос, когда Гаврилов, хлопнув дверью, покинул мой кабинет.
Глава 3. Ренат
Башка липла к подушке чугунным слитком. С трудом заставил себя перекатиться на бок и тяжело выдохнул. Во рту творилось такое же дерьмо, что и в больной голове.
Какого хрена я решил продолжить тусовку после обезьянника? Дебил.
Приоткрыл глаза, моля о том, чтобы их не выжгло солнечным светом, бьющим из незанавешенного окна. По-любому, время уже перевалило за обед. На пары я уже не успею, а вот на тренировку нужно явится, иначе тренер сделает из моих яиц свисток, в который меня же и заставит дуть.
Медленно перевел взгляд со стены и наткнулся на брюнетку в своей постели.
Твою мать… Какого хрена она еще здесь?!
Черные волосы картинно разбросаны по подушке. Зад, не прикрытый одеялом, тоже достаточно картинно оттопырен в мою сторону и напрашивается на хороший и громкий шлепок.
Стройная красотка в моей постели – не редкость, особенно, если ночь была такая же бурная и насыщенная на события, как эта. И всё бы ничего, вот только я слышал, как эта красотка проснулась еще минут двадцать назад, сгоняла в туалет, навела там марафет и завалилась обратно ко мне в постель, оттопырив намытый зад и разложив причесанные волосы по подушке. И, если я еще хоть минуту подышу рядом с ней, то меня точно стошнит от приторно-сладкого запаха её духов, которых она, походу, вылила на себя целый флакон.
Вообще, девушки, попадающие в мою постель, делятся на два типа: первые – такие, как эта брюнетка, каким-то чудесным образом просыпаются раньше, воссоздают на своем черепе с помощью косметики вчерашнее лицо, на которое я клюнул, и падают обратно в мою постель, ожидая горячего продолжения; вторые – тоже просыпаются раньше, но, нарисовав смазливое личико, отправляются на кухню, где, нацепив какую-нибудь из моих футболок, с помощью лопаточки и сковородки пробивают