Читать интересную книгу Бес шума и пыли - Антон Мякшин

— Цып-цып-цып-цып…

Уснул я под скрежет слетевшихся на зов черных ворон.

* * *

…Пылающий в бронзовых чашах пунш приятно согревает изнутри. Пламя потрескивает в камельке.

Я протягиваю копыта поближе к огню, отхлебываю из чаши и говорю сидящему рядом Филимону:

— Подкинь еще парочку.

Филимон, не открывая глаз, согласно кивает, но и не думает шевелиться. Он обмяк в удобном кресле, расположив чашу с пуншем на пузе… До чего здорово отдохнуть после работы!.. Однако огонь в камельке того и гляди погаснет.

— Подкинь, говорю, парочку, — повторяю я. — И вон того, жирненького…

Филимон зевает, потягивается. Капля пунша падает к ножке кресла, вспыхивает синим огоньком и гаснет. Кряхтя, я поднимаюсь с кресла… и тут же опускаюсь обратно. Устал как собака!.. Расслабился так, что лень даже шаг сделать по направлению к сложенным поленницей грешникам, заранее приготовленным на растопку. Грешники, как известно, в адском пламени горят, но не сгорают; в качестве топлива их можно использовать бесконечно, только периодически менять, чтобы огонь был ровным и не угасал.

— Эй! — окликаю я облюбованного жирненького грешника. — Будь другом, залезь сам в камелек.

— Ну да, как же! — отвечает он. — Вчера всю ночь в одиночку тлел, вашу братию бесовскую обогревал! Почему снова я?! Поленницу ковырни — там еще не бывших в употреблении до черта!.. Извините за выражение.

— Во нахал! — приоткрывая правый глаз, вяло возмущается Филимон. — Ему доверие оказывают, а он нос воротит…

Бронзовая чаша на его пузе наклонилась слегка, и капельки пунша синими вспышками капают на каменный пол — туп, туп, туп… Надо бы сказать Филимону, чтобы чашу-то ровнее поставил и не переводил даром ценный продукт! Но веки сами собой смыкаются, в голове мутнеет… Засыпаю, засы… И Филимон умолк… Только огонь в камельке потрескивает… да продолжает ворчать жирный грешник наверху поленницы… да пунш на пол по капельке — туп, туп, туп…

* * *

Туп-туп-туп…

Я открыл глаза, рывком приподнявшись на лавке. Конечно, никакого Филимона… Пламя, правда, потрескивало, разгораясь, но не в камельке, а в печке. Бабка Заманиха, подоткнув подол, гремела чугунками. За открытым окном голубели сумерки.

Полдня проспал… Надо же — даже сон видел! И так явственно, будто это вовсе и не сон был, а самая настоящая действительность… Наверное, отпуск пора брать — домой что-то тянет… В ушах умиротворяюще звучало: туп, туп, туп…

Я свесил ноги с лавки.

Вот удивительно — проснулся, а все равно «туп-туп» слышу!.. Оглянувшись (Заманиха, заметив, что я проснулся, вежливо пожелала мне «доброго здоровьичка»), попытался определить природу странного звука, словно вынесенного мною из пространства сновидения. Подошел к открытому окну и обомлел.

Опричник —тот самый, которого я напугал в лесу, — натуральный опричник в черном кафтане и с саблей на боку! — довольно мирно сидел на траве и толок что-то в низкой ступе. «Туп-туп-туп», — стучал медный пестик.

Я даже вскрикнул от изумления, но опричник на меня не обратил никакого внимания, размеренно продолжая свою работу.

— Принимай, хозяйка! — раздался позади знакомый голос.

Я обернулся. В дверном проеме показалась голова Гаврилы. Он втолкнул в избу большую вязанку дров, отряхнул ладони одну о другую и осведомился:

— Хватит столько?

— Хватит пока, — откликнулась Заманиха. — Еще б водички — совсем хорошо было бы.

— Ты, бабка, вконец обнаглела! — вякнул Гаврила. — Я что — нанялся в услужение к тебе? Я — воеводин сын, между прочим! Негоже мне черную работу для ведьмы выполнять!

Он заметил меня и облегченно вздохнул:

— Проснулся наконец…

— Ага, — сказал я. — Аты, надо полагать, не скучал без меня…

— Соскучишься тут, — проворчал Гаврила. — То дымоход ей почистить, то дровишек нарубить, то воды наносить…

— Дак я ж старая, — прошамкала от печки Заманиха. — Рази ж мне самой по хозяйству справиться? Ведь не для себя — для дорогих гостей стараюся!

— Принимать на постой командировочных, — заметил я, — одна из основных обязанностей оператора-консультанта.

— Истинно так, батюшка, — закивала Заманиха, явно ни слова не поняв из моего уточнения.

— А что там у нас на заднем дворе член вражеской группировки делает? — осведомился я.

— Что, батюшка? — переспросила Заманиха.

— Только утром от опричников по полям бегали! Суток не прошло, а они уже тут объявились! — строго пояснил я. — Вы что — замирились с ним?

— А… этот-то? Ефимка? — догадался Гаврила. — Я ж говорил, что сюда только тайными тропками пробраться можно. А кто напрямик пойдет, аккурат на заколдованную лужайку выйдет. И будет потом сам не свой.

— Кажный день туды хожу, — добавила и Заманиха, догадавшись, о чем речь, — случайных путников подбираю. Старая ведь, по хозяйству одной не управиться…

— Да-а… — только и смог сказать я. — А еще говорят, что рабский труд экономически не выгоден!..

Я вышел из избушки (вернее будет сказать — спрыгнул). Приблизился к опричнику, похлопал его по плечу, но он не обратил на меня никакого внимания. Пощелкал пальцами перед носом — ноль эмоций, как говорится.

— Не видит он тебя, — высунулась в окошко Заманиха, — не видит, батюшка, и не слышит. После моей лужайки еще часика два такой будет. Что скажу, то и сделает. А супротив пойти не сможет. Разве только помычит. Как работу свою выполнит, я его потихоньку обратно отправлю — прочь из лесу. Он и не вспомнит, где был и что делал…

Наклонившись, я заглянул парню в глаза: пустые, ничего не выражающие гляделки — как у завсегдатаев китайских опиумокурилен. «Туп-туп» — стучал его пестик, разминая на дне ступы в порошок какие-то пересохшие травяные стебли.

— Покажешь мне как-нибудь эту лужайку, — приказал я. — Интересно!.. Ты, Гаврила, боярам недовольным подкинул бы идейку: заманить опричников на Заманихину лужайку, огородить ее трехметровым забором, закинуть им пару сотен ступок с пестиками, и пусть себе общественно-полезным трудом занимаются, чем людей тиранить!

— О как! — восхитился Гаврила. — Ну бес, ну умом востер!.. Жалко только, что все опричники на лужайке не поместятся. А то бы…

Он не стал договаривать, красноречиво погрозив во все стороны пудовыми кулаками.

Заманихе, видно, затея тоже понравилась: при удачном ее осуществлении она была бы обеспечена бесплатной рабочей силой по гроб жизни.

— А нельзя ли, батюшка, так и сделать? — оживилась она. — Вы б с детиной парочке опричников кишки-то выпустили, а как они всей ордой на вас набросятся, бежали бы к лужайке…

— Во кровожадина! — хмыкнул Гаврила довольно громко.

— Ладно, — поспешил я сменить тему разговора. — Стемнело — самая пора приниматься за дело. Пойду познакомлюсь с богатырем-соперником. Или с девицей… Кто ближе живет?

— И я с тобой! — выкрикнул Гаврила. — Не могу я с этой старой каргой сидеть здесь! Она из меня все жилы вытянет! За полчаса до твоего пробуждения намекала, что неплохо бы ей сараюшку отстроить какую-нибудь…

— Дак всё для гостей стараюсь! — взвилась Заманиха. — Для вас же! В избушке тесно, не развернешься. А если двое-трое пожалуют?.. А тут — детина такой здоровый! Для него сараюшку построить — что чихнуть! Пустяк, и только! Еще ломается…

Я снова оглядел опричника. Одного роста со мной — одной, так сказать, весовой категории…

— Гаврила Иванович, — попросил я. — Раздень, пожалуйста, этого трудягу.

— Зачем? — не понял Гаврила.

Заманиха противно захихикала, очевидно истолковав мои намерения по-своему:

— Так, батюшка, так, миленький. Самое оно, когда людишки после заколдованной лужайки не соображают ничего. Я и сама, грешным делом… если симпатичненький какой попадается…

— Тьфу ты! — отмахнулся я. — В самом деле, ненормальная бабка!

Заманиха обиженно замолчала. Хлопнув ставнями, скрылась в доме.

— Зачем раздевать-то его? — переспросил Гаврила, как-то подозрительно косясь на меня.

— Затем, — терпеливо разъяснил я, — что в костюме опричника никто меня остановить не посмеет. Это — раз. Второе, одежда черная — для ночных походов подходящая. И третье… Ну не в джинсах же и футболке на дело переться?

— А… — догадался Гаврила. — Вон чего… Вид утебя и правда — больно басурманский!.. Хитро… А я как же? На меня одежи нету ведь…

— Посидишь с бабкой, подежуришь.

— Да не могу я! — взмолился Гаврила. — Она меня точно сараюшку заставит строить! Или еще что-нибудь выдумает!.. Возьми с собой! Я тебе и дорогу покажу… Ведь полночи блукать будешь…

Я задумался. Дорогу показать — это, конечно, хорошо. Не хочется бродить по здешним буеракам… Только вот Гаврила — фигура, что и говорить, заметная. Куда с такой орясиной-то?.. Я ведь только разведку проведу: посмотрю вблизи — что за человек этот богатырь Георгий?.. Впрочем…