Читать интересную книгу Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Марк Ефетов

— Здорово, Миш!

А тот кивнул в ответ с извиняющейся, даже виноватой улыбкой, как бы сказав, но одними только глазами: «Прости, друг, что не могу с тобой по-настоящему поздороваться. Тут ни на секунду нельзя оторвать глаз от резца».

Володя подумал: «Вот это работа! Выточил Миша такую стакан-гильзу, начинил её чем полагается, и сразу отправили его работу на фронт. А там приладили боеголовку, вложили в орудийный казённик — и по фрицам: огонь!

А что молоток?»

Думая так, он и не заметил, как в цех, где в ряд стояли слесарные тиски, вошёл мастер производственного обучения. Он был седой, без усов и без бороды. На нём был ладно сшитый синий халат, остро отутюженные брюки и блестящие, начищенные чёрные башмаки.

«А он франт», — подумал Володя.

Лисунов шёл быстро-лёгкий, остроглазый, с насупленными бровями. Из кармана его пиджака торчала белая линейка со стеклянным окошечком. Он не был похож на рабочего или мастера, а скорее на учителя.

Лисунов стремительно подошёл к Володе, и тот успел заметить, что в походке мастера и во всей его манере есть какое-то сходство с отцом. Лисунов быстро протянул, вернее, выбросил ладонью вверх большую руку, забрал в неё всю Володину, мягко пожал и при этом улыбнулся ласково и добро. Глаза у него были большие и светлые.

— Меня зовут Валентином Антоновичем, — сказал Лисунов. — Значит, токарем хочешь стать, а слесарное дело тебе не по душе? Самолётом залюбовался? Так?

Володя уже знал от Миши, что свой станок он называет самолётом. Тогда, во дворе, рассказывая о своей работе, Миша объяснил Володе, почему дал станку такое прозвище. Быстрый станок, точный, сильный и красивый. Как самолёт.

— Точно, токарем хочу! — воскликнул Володя и подумал: «Как это Валентин Антонович угадал мои мысли?»

— Токарем ответственность большая. — Лисунов в упор посмотрел на Володю, и тот заметил, что глаза мастера не только ласково-добрые, но какие-то острые, как бы пронизывающие.

Он протянул мальчику напильник и показал, как с ним обращаться, как зажимать тиски, как стоять у станка.

— Я подойду к тебе через несколько минут, — сказал мастер. — Только не гнись. Стой прямо. Не налегай так на напильник: он должен двигаться совсем легко, как бы сам собой. И не качай его туда-сюда. Это ведь не рычаг. Прямо держи. Слышишь, Володя?

— Да, Валентин Антонович…

Лисунов ушёл. Володя двигал напильником взад и вперёд, взад и вперёд. Это казалось ему очень надоедливым и однообразным. Очень скоро начала ныть спина, потом заныли руки: в кистях, в пальцах, в локтях.

Но Володя продолжал работать.

Спустя час подошёл Лисунов:

— Что, Володя, хочешь разогнуться, расправить руки?

— А вы, Валентин Антонович, почему знаете?

— Что ж, думаешь, у меня первого дня в работе не было? И я это хлебнул. Поноет спина, поболят руки. Без этого не обойтись! У твоего отца и присказка была на этот счёт: «Руки делают, а спина отвечает». Не слыхал?

— Не слыхал.

Мастер взял в руки кусок железа, шероховатый, как небритые щёки, и внимательно его осмотрел. С одного бока железо было гладким, как чисто выбритое лицо. Лисунов провёл пальцем по этой стороне и сказал:

— Вот и отлично опилил. Устал, Володя? Ничего! Завтра будет работаться легче. А там, глядишь, о токарном станке можно будет подумать. Там, брат ты мой, главная у нас работа. Хотя и без молотка жить нельзя. Серп и молот — наш герб. Верно я говорю?..

В первый день Володю отпустили домой после перерыва. Он проработал только полсмены. Но, боже мой, как болела спина, плечи, руки и ноги! И к тому же очень хотелось есть и спать.

— Ну, до свидания, до свидания, — говорил на прощание Лисунов, снова забрав Володину руку в свою. — Что болит — не беда: мышцы, брат ты мой, в рост пошли. Силушка у тебя прибавится. Ну, до завтра, сынок.

У самого выхода из цеха Володю догнал Миша и сунул ему в руку кусок мягкого, чуть тёплого ржаника. Запах хлеба так и ударил Володе в нос.

— Зачем это? — спросил он Мишу.

— Бери и не спрашивай. Я сейчас в столовку бегу. Там нам ещё такой же дадут. А в первый день работы всегда больше есть хочется. Сам испытал.

И, обогнув Володю, выбежал во двор.

ПУСТОЙ ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК

Воздушной волной в комнате Ратиковых выбило оконное стекло. Купить стекло было негде. Володя забил часть окна фанеркой от старого ящика. В комнате стало сумеречно, и от этого казалось ещё холоднее. Батареи центрального отопления были ледяными, а маленькую печку-буржуйку топили только раз в день, и тепла-то она давала чуть, на час-два, не больше.

Холодно и голодно было в те годы в Москве. Но Ратиковы, все трое, даже маленькая Ната, редко жаловались, стараясь не показать друг другу, что тяжело. Страшнее холода и голода была неизвестность. Писем от отца всё не было.

Натка просила чуть не каждый час то маму, то Володю:

— Посмотри в ящике.

Ей говорили:

— Так смотрели же!

— А ты ещё посмотри.

— Почтарка так часто не ходит. Утром была, теперь только вечером будет.

Наташа не сдавалась и говорила:

— А ты всё равно посмотри…

Володя ненавидел этот пустой, холодный чёрный ящик. Ему казалось, что ящик его враг. Ну что стоит этой пустой и чёрной коробке хоть один разок осветиться маленьким белым треугольничком письма?! Нет, ящику нет дела до Володи, до мамы и Натки, которая теперь плачет, когда не хотят каждый час бегать за письмом. Володя-то знает, что плачет она не потому, что не пошли к ящику, а потому, что знает: нет там письма. Но оттого, что он всё понимал, легче не было.

Меньше всего говорила о письме с фронта Галина Фёдоровна. Она писала мужу на полевую почту почти каждый день. Но ответа не было и не было.

Однажды Володя принёс с завода газету и сказал:

— Смотри, мама, что написано!

А в газете было написано, что отделение младшего командира Н-ского сапёрного батальона Ратикова сумело выполнить трудную задачу, поставленную командованием, — сохранив живую силу и технику, перешло затем в наступление.

— Это же про папу, про папу! — возбуждённо повторял Володя.

Галина Фёдоровна не была так восторженна. Она сказала:

— Почему же нет писем?

И вот тогда-то она написала на конверте вместо фамилии «Ратиков» — «Командиру части от жены М. Т. Ратикова». На это её письмо пришел ответ.

Ах, лучше бы этого ответа не было!

Что пересказывать эти горькие строчки письма? Они укладывались в три слова: «Пропал без вести».

Когда Галина Фёдоровна вынула из ящика это письмо, рядом с ней стоял Володя. И они вместе решили: «Наташе ничего не говорить». Решить-то решили, почти месяц хранили эту тайну, а потом проговорились. Думали, что Наташа занята своими книжками-картинками, но она услышала эти три страшных слова: «Пропал без вести» — и спросила:

— Что это — «пропал без вести»?

— Ну и приставучая же ты, Натка! — сказал Володя.

Сказать сказал, а всё равно отделаться от неё не смог. Всё рассказал и объяснил.

И Наташка тут же вынесла эту новость в коридор — сказала Ольге Олеговне:

— А мой папа пропал без вести. Только Володя сказал, что это пока война, а как фашистов разобьём, вести придут и папа приедет.

— Как же, — Ольга Олеговна ухмыльнулась, — держи карман пошире!

— А это как? — удивилась девочка.

— А просто так… — Соседка развела руками. — Детка ты, детка…

— Буду, буду держать! — выкрикнула Наташа.

Как же ей хотелось, чтобы папа приехал!

Володя сразу заметил: что-то Натка колдует над своим передником.

— Ты что ещё выдумала?

Наташа объяснила:

— Это чтобы папа с войны нашёлся… Тётя, Оля так сказала.

Тут всё и разъяснилось.

Володя выскочил в прихожую, куда в это время вошла с улицы Ольга Олеговна. Да, Володя в тот раз был груб с соседкой. В его голосе не было ни капли вежливости или там деликатности:

— Вы сказали Наташе, чтобы она держала карман пошире, чтобы отец вернулся с фронта?!

— Я! А что?

— Это же подлость, гадость! Вы, вы…

— Ну что ты выкаешь! Успокойся. Найдётся твой отец. Только найдётся на той стороне. Понял?

Володя хотел ей ответить, но захлебнулся: вдохнул воздух, а выдохнуть не мог, будто воздух этот спрессовался в комок и застрял в горле.

А она стала к нему спиной, но потом повернула в его сторону только голову и улыбнулась снисходительной улыбкой, как бы говоря: «Ну что особенного? Не один твой отец такой. Подумаешь!»

Нет, она этого не сказала, но Володя прочёл именно эти слова в её глазах, во всей её фигуре, в повороте головы.

— Володя! — крикнула из комнаты Галина Фёдоровна. — Сейчас же иди домой? Слышишь?!

В это время Ольга Олеговна скрылась за своей дверью, и Володя услышал, как щёлкнул замок, — она заперлась.