Между тем политическая ситуация в стране быстро ухудшалась. Лишь ценой больших потерь Фидлер держался в стороне от интриг и сомнительных предприятий, стремившихся извлечь выгоду из борьбы революции с контрреволюцией. В Вене он встретил бежавшую из Румынии графиню Стурдза, в 1929 году при весьма романтических обстоятельствах женился на ней и покинул родину, чтобы начать новую жизнь в Америке. С тем немногим, что им удалось спасти во время переворота, в начале 1930 года они приехали в Амстердам, где Фидлер случайно встретил своего старого друга, который уговорил его осесть в Нидерландах и обеспечил ему место шефа‑распорядителя в одном из крупнейших отелей. Супруги поселились на Регюлирсграхт в пансионе, принадлежавшем их соотечественнику. В 1932 году тот отошел от дел и уступил пансион Фидлеру, который оплатил покупку, прибегнув к закладной. В 1936 году он принял нидерландское подданство.
Из других источников комиссару стало известно, что Фидлер неизменно вел себя как примерный гражданин. В годы последней войны его дом служил прибежищем для многих, кто мог спасти свою жизнь, только скрываясь от немцев. Жил он скромно, получал приличный доход от своего превосходно поставленного пансиона и вскоре полностью погасил ипотечную задолженность. Короче говоря, бывший аристократ, судя по всему, прекрасно приспособился к совершенно новым условиям и в его поведении не было ничего предосудительного.
По пути на Регюлирсграхт Ван Хаутем обдумывал, как ему вести себя в доме, который играл известную роль в истории с неожиданно раскрытой пересылкой ценностей, награбленных на Ривьере. Он слишком давно занимался следственной работой, чтобы не знать, как часто внешне безупречное поведение служило ширмой для уголовно наказуемых делишек. Конечно, безопасней всего поручить перевозку контрабандных товаров тому, кто пользуется хорошей репутацией. Но, с другой стороны, ничто не указывало на связь между владельцем пансиона и коробкой с бриллиантами, адресованной «менееру из четвертого номера». Элементарная осторожность подсказывала, что нежелательно вводить Фидлера в курс всего дела. Однако ясно и другое: если довериться хозяину, обезопасить Терборга будет значительно легче. Так ничего и не решив, комиссар остановил машину на Кейзерсграхт и пешком свернул на Регюлирсграхт. Там он тотчас заметил капрала Трернита: с сигаретой в зубах, держа руки в карманах, капрал, казалось, внимательно следил за тяжелым несгораемым шкафом, который спускали со второго этажа соседнего с пансионом дома. Сыщик и виду не подал, что они знакомы, и шеф тоже молча прошел мимо.
Дверь открыл мужчина лет шестидесяти в куртке и зеленом суконном переднике. С худощавого приветливого лица на посетителя настороженно смотрели смышленые глаза, и Ван Хаутем понял, что его внешность обследована быстро и тщательно. Вполне возможно, что Бас — а это был он — со свойственной каждому истинному амстердамцу смекалкой мигом распознал в госте полицейского. Коротко поклонившись, Бас взял конверт с визитной карточкой, закрыл наружную дверь и попросил Ван Хаутема подождать — менеер Фидлер сейчас выйдет.
Комиссар остался в высоком вестибюле, облицованном белым мрамором. Прямо перед ним широкая лестница, устланная темно‑красной ковровой дорожкой, вела в бельэтаж, коридор которого терялся в полумраке. Там, в глубине, должно быть, было окно, видимо выходящее в световую шахту, потому что в конце коридора справа освещалась высокая дверь кремового цвета, украшенная золоченым орнаментом в виде листьев. Справа от мраморных перил узенькая лестница уходила вниз под свод коридора в цокольном этаже. Пока Ван Хаутем пытался что‑нибудь разглядеть в темноте, под сводом появился стройный, хорошо одетый мужчина с манерами и выправкой офицера отборного полка. У него было приятное, открытое лицо, седина на висках, светлые глаза и усы, коротко подстриженные на военный лад.
— Чем могу служить, комиссар?
Ван Хаутем наконец определил свою линию поведения. Если хорошее впечатление, с первого же взгляда произведенное на него Фидлером не испортится при дальнейшем знакомстве, то он будет с хозяином пансиона по возможности откровенен.
— Я хотел бы поговорить с вами наедине.
— В таком случае нам лучше пройти в мою комнату. Пожалуйте за мной.
Когда Ван Хаутем обследовал незнакомое место, он всем своим существом напряженно впитывал и анализировал мельчайшие детали окружающей обстановки. Комиссар обладал обостренным чувством пространства, и теперь, когда, пригнувшись и ссутулив широкие плечи, он спускался в цокольный этаж, его вдруг охватило странное, тревожное и неприятное ощущение. Неясная фигура Фидлера, который прошел вперед к двери в правой стене, едва обрисовывалась на фоне слабого света, бледным пятном падавшего на пол чуть дальше по коридору. И на этом пятне судорожно и неуклюже шевелилась странная тень. Хозяин пансиона приглашающим жестом открыл дверь, но комиссар никак не мог отвести глаз от изломанного, дрожащего призрака. У него мелькнула мысль, что, вероятно, лампа, тускло освещавшая коридор, находится в нише и там кто‑то работает, бросая причудливую тень на белые мраморные плиты пола. Да, наверно, так и было, и вовсе это не отвратительный силуэт уродливой фигуры, которая в полумраке между зрителем и пятном света на полу исполняет какой‑то гротескный танец… Ван Хаутем стряхнул с себя неприятное чувство и прошел мимо Фидлера в низкое помещение, так же как коридор погруженное в сумрак. Через два окна — они начинались на уровне груди и доходили до самого потолка — в комнату лился слабый свет пасмурного декабрьского полудня, да и тот поглощала массивная темная мебель. Все было тусклым и бесцветным, и, когда с высокого резного стула поднялась стройная дама, Ван Хаутему показалось, что перед ним возникло привидение.
— Лия, это комиссар Ван Хаутем из уголовной полиции, — произнес холодный голос Фидлера. — Моя жена, менеер Ван Хаутем.
Очень низким, спокойным альтом она поздоровалась с посетителем и на хорошем нидерландском языке с едва заметным акцентом спросила:
— Вы хотели бы поговорить с мужем наедине, комиссар?
— Останьтесь, пожалуйста, мефрау. Нам нечего скрывать от вас. Я хотел только навести некоторые справки.
— Могу я предложить вам чашечку чая?
— С удовольствием, мефрау, если это вас не затруднит. Ван Хаутем сел к столу, а госпожа Фидлер занялась приготовлением чая. Мало‑помалу глаза полицейского привыкли к полумраку. Он окинул взглядом длинную узкую комнату, старинную мебель. И внезапно ему пришло в голову, как прав был Терборг, заметив, что жилая комната хозяина пансиона словно бы наполнена странными отголосками и вздохами. Конечно же, это были шаги прохожих, грохот и колебания почвы от уличного движения. Рассеянным взглядом комиссар проследил за полами серого дождевика и брюками, двигавшимися мимо окна, и сразу удостоверился, что шелестящий шепот шумел в его ушах в такт с проходящими ногами.
Нет уж, моя современная квартира в южной части города гораздо приятней, слегка поежившись, подумал он, между тем как госпожа Фидлер поставила перед ним чай, глядя на него в упор своими темными загадочными глазами. Она подошла к двери и включила лампу над столом. Платье ее вспыхнуло терракотой, и все вещи, оказавшиеся в конусе света, для зрения, свыкшегося с полумраком, обозначились до боли резко и отчетливо. Все прочее в комнате осталось туманным и расплывчатым. Хозяйка дома задернула гардины, и от этого уличные звуки доносились теперь до Ван Хаутема еще глуше и искаженнее. Только когда госпожа Фидлер села за стол, он смог хорошенько ее рассмотреть. Красивая статная женщина, снежная белизна волос составляла резкий контраст с черными бровями и глубоко посаженными глазами. Так же как и муж, она была одета со вкусом: на ней было бордовое платье с широкими сборчатыми рукавами. Точь‑в‑точь средневековая владелица замка, мелькнуло в голове комиссара, оглушенного непонятным душевным состоянием. Машинально он поддерживал с Фидлером легкий разговор, пока усилием воли не подавил в себе непривычные ощущения, сообразив, что пора объяснить цель своего визита.
— Здесь у вас, — начал он, овладев собой, — несколько лет проживал некто Фрюкберг, который покинул пансион вчера утром. Со времени его отъезда произошли события, вынуждающие полицию обратить внимание на его деятельность в Амстердаме. Я пришел к вам потому, что убежден: вы можете дать сведения, которые облегчат нашу работу. Я попросил бы вас рассказать своими словами все, что вы о нем знаете.
Быстрый взгляд, которым обменялись супруги, не укрылся от комиссара. Прежде чем ответить, Фидлер несколько раз задумчиво кивнул головой. Начал он не слишком уверенно, но мало‑помалу его звучный голос обрел твердость и объяснения стали четче.