Но после того как нам пришлось уехать, мы с дядей, наверное, не увидимся.
Одна из правнучек дяди Эвальда — моя жена. То есть, ясное дело, будущая жена. Джина девчонка ничего себе, нормальная, и нос не задирает. Выучила уже почти всю песню Долины, а песню Холма — так и вообще целиком, и со взрослыми поет. Меня петь ни разу не приглашали, потому что путаюсь и могу все испортить, а ее уже трижды брали. И птиц она здорово приманивает. Ко мне, как я ни старался, больше двух на руку не садилось, а она, Джина, может штук пять на локоток усадить. Зато она моей голове всегда завидовала — у меня волос вдвое больше, чем у папы, и больше, чем у братьев Дрю и у Лоттов. Иногда, конечно, жарко, но ничего не поделаешь.
Иначе нельзя. А девчонкам нравится, когда грива… Потому что чем больше волос, как говорит дядя Эвальд, тем тоньше потом будет чутье. Это правда. Например, воду я чую лучше Джины, а иногда даже лучше мамы, даже самую глубокую воду. И людей я чую лучше. Мы на спор садились с братьями Дрю возле той крайней остановки в поселке, где заправка и супермаркет, и ждали автобус. Я первый угадываю, сколько в автобусе людей, когда его еще не видно из-за поворота. Могу даже угадать, сколько всем пассажирам лет и сколько мужчин и женщин. Но Джине я все равно немножко завидую, потому что ее берут ночью петь песни. Это здорово.
Еще Джина не умеет приручать, ловить умеет, а приручать — нет. Птицы у нее всегда улетают, и мелочь лесная тоже разбегается. А может, она уже выучилась, ведь столько времени прошло. Иногда я совсем не уверен, что мы с Джиной поженимся. То есть не то чтобы я рвался на ней жениться, но так принято. Если мы не сможем вернуться, маме придется искать мне жену очень далеко…
Первый раз, когда приехали те двое на джипе с фонарем, я подслушивал. То есть папа отлично знал, что я дома и что я слушаю, он всегда про меня знает. Но он не сказал ни слова, а наоборот, шепнул мне, чтобы я не высовывался. Не на словах, конечно, шепнул, а так, как делают это взрослые Фэйри. Мужчин было двое, оба длинные и оба нездоровые внутри. Тот, что старше, с лысиной, мучался желудком, потому что много курил. А второй, который главнее, не любил никого. Еще когда он вышел из машины, я по шарканью почуял, что у него болят мозоли на ноге и, кроме того, болит старая пулевая рана. Но если лысый сразу прошел в дом, то главный остановился. Я не видел его, потому что прятался на втором этаже. Но я слышал, как заскрипел песок под его сапогами, когда он повернулся вокруг себя. Мне совсем не понравилось, как он это сделал, точно высматривал что-то. Только оглядевшись, принюхавшись, хромой поднялся на веранду. Он был похож на заводного охотничьего пса, на такую игрушку, которую включили и забыли остановить. Коварный охотник.
Я сразу понял: случилось что-то, как говорит мама, отвратительное.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Филипп Луазье.
— Это ваше полное имя?
— Филипп Эвальд Луазье.
— Простите нас за беспокойство, но мы вынуждены опрашивать всех людей в округе…
— Ничего, я понимаю.
— Позвольте несколько вопросов. Насколько нам известно, у вас трое детей. Почему с вами живет только один сын, а обе несовершеннолетние дочери — где-то отдельно?
— Они живут у моей сестры. Часто приезжают.
— У вас проблемы с детьми?
— Нет, просто в нашей семье принято девочек воспитывать отдельно.
— Вы принадлежите к пресвитерианской ветви?
— Нет.
— Вы методист?
— Офицер, вы вряд ли слышали о нашей религии. Уверяю вас, никакого сатанизма и никакого идолопоклонства.
— Скажите, ваши… эээ… религиозные убеждения запрещают отдавать детей в школу?
— Мой сын учится в школе. Простите, а какое это имеет отношение к вашим поискам?
— Возможно, самое прямое. Нам необходимо точно представлять, по каким маршрутам здешние жители, в особенности дети, передвигаются в одиночку. Мы навели справки. Ваш сын не посещает ни одну из школ графства, как впрочем, и ваши дочери.
— Учителя посещают ребенка на дому.
— Это недешево. Осмелюсь спросить, ваш сын болен?
— Видите ли, офицер, это специфический вид нервного расстройства. Мой сын не способен находиться в коллективе. Если это вас так занимает, я могу дать телефоны учителей, спросите их насчет успеваемости…
Другой голос:
— Извините моего коллегу за резкость. Мы пытаемся собрать хоть какие-то свидетельские показания, но на двадцать миль вокруг свидетелей просто нет. Кроме того, если мальчик предоставлен сам себе, мы должны предупредить вас…
— Благодарю вас, офицер. С моим сыном ничего дурного не случится. Он вырос в этих краях.
— Могу я задать несколько вопросов вашей жене?
— Ее сейчас нет. Она уехала к сестре.
— Надолго? Мы можем подождать.
— Ее не будет несколько дней.
— Послушайте, Луазье! Я понимаю, что полиция частенько вызывает раздражение у вполне определенных слоев населения. Но вы-то уже по своей должности должны быть с нами… скажем так, по одну сторону баррикады.
— Офицер, если я что-то услышу, немедленно вам сообщу.
— Мы хотели бы поговорить с вашим сыном.
— Его также нет дома.
— Понимаете, наверное, я не скажу ничего нового, но дети порой намного наблюдательнее нас. Возможно, мальчик встретил кого-то или случайно слышал…
— Я уже говорил с ним. Вчера и позавчера Бернар был дома, никуда не выходил. Мы вместе читали и повторяли его задания.
— Но как раз сегодня ваш сын ушел?
— Да, он гуляет в лесу. Согласитесь, это не преступление.
— И когда он вернется?
— Боюсь, не скоро. Он может гулять всю ночь.
— И вы не боитесь отпускать сына одного в лес?
— Это же наш лес.
Скрип половиц на веранде, хлопанье дверей автомобиля. Из салона их машины несло затхлостью. Похоже, никто не удосужился хоть раз проветрить коврики и отмыть пол. В задней части джипа, которая была отделена решеткой, кого-то недавно вырвало, и вдобавок, там пролили спиртное. Из пепельницы воняло сырым табаком. Главный, тот, что злой внутри, в машину не сел, обернулся к отцу:
— Слушайте, Луазье, это правда, что на территории графства проживало пять поколений вашей семьи?
— Это так, — голос отца с улицы слышно неважно, но у меня начинает стучать сердце. Потому что он боится. Пока еще это не настоящий страх, это скорее похоже на натянувшуюся вибрирующую струну у него в груди. Я помню только один случай, когда отец боялся по-настоящему. В то лето мою старшую сестру укусило плохое насекомое, и все решили, что придется везти ее в больницу. А в больницу нам лучше не ездить. Но все обошлось, приехала тетя Берта, и вдвоем с мамой они вытянули из Каролины яд…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});