Рамдасс прошептал:
— У него с собой больше ничего не было. Он успел только схватить ваш пистолет. И в кармане штанов я нашел немного пороха. Может, возьмете мою винтовку?
Родни молча потряс головой — ему и так придется много нести. Птицы уже давно чирикали и заливались вовсю, взбудораженные ложным рассветом пожара. Часов у него не было, он он знал, что скоро станет совсем светло.
Двое сипаев, скрываясь в тени, отползли ярдов на тридцать, потом распрямились и, не торопясь, пошли к дому. Когда они приблизились к остальным, он услышал, как кто-то выкрикнул приветствие, и до его ушей с необычайной четкостью донеслось:
— Что, Сэвидж-сахиб убит?
В первый раз раздался звучный бас Харисингха:
— Думаю, что да. Еще на площади перед судом.
— Ну а мы разобрались с сукой и пащенком, верно, ребята?
Говоривший сипло расхохотался. Сипаи на несколько минут обступили Рамдасса и Харисингха, расспрашивая их о том, что было площади. Родни не понял, как те сумели от них избавиться, но вскоре они отстали, и два зеленых мундира перемахнули через ограду и скрылись в саду де Форреста. Он отметил, что бунгало де Форреста уцелело.
Он стал втискиваться в мундир Рамбира. Мокрые пятна на воротнике и груди холодили кожу. К тому же денщик был ниже ростом и толще, так что мундир в одних местах свисал, а в других натягивался. Одевшись, он сплюнул на ладонь и размазал слюну по лицу, поверх грязи и ожогов. Потом снова лег, вслушиваясь в дыхание Робина и не сводя глаз с белевшего в траве тела Джоанны.
Совсем рядом с ним через стену снова перелезли два сипая. В просвет между деревьями он заметил ожоги на их лицах и лохмотья, в которые превратились мундиры. У Рамдасса через плечо свисал чем-то набитый форменный холщовый мешок. Он положил его на землю, вернулся к Харисингху, и через секунду оба исчезли. Родни вытряхнул солому, которой они набили мешок, и убедился, что обитые металлом дырочки в горловине позволят Робину дышать. Он весь онемел и двигался как во сне. Но когда он увидел крохотные отверстия, через которые предстояло дышать его сыну, его охватила страшная спешка так, что даже руки затряслись. Он поднял мальчика и осторожно опустил его в мешок. Но было очевидно, что в мешке кто-то есть, особенно бросалась в глаза головка. Он набросал внутрь соломы, по возможности сгладив выступы, и свободно затянул горловину, молясь про себя, чтобы Робин не расплакался. Потом перекинул мешок через левое плечо, и убедился, что может легко вытащить пистолет из-за пояса правой рукой. В дымной завесе, окутавшей Бховани, появились первые серые с прозеленью полосы дневного света.
Он вынудил себя думать о том, что делать дальше и куда отправиться. Все остальное потом. На западе текла Чита; но с Робином ему реку не переплыть, а воспользоваться паромом он не отважится. На севере и юге банды мятежников наверняка обшаривают Деканский хребет. Придется идти на восток. Другого выхода нет.
Ранним утром, задолго до наступления испепеляющего дневного зноя, листва еще сохраняла свежесть, и даже пыль немного улеглась. Его конюшни сровняли с землей, а лошади сгорели заживо. Бунгало превратилось в груду потрескивающих черно-красных углей, от бугенвиллий остался один пепел. И посреди этого разорения переливался в холодном великолепии оранжевых и золотых тонов золотой мохур у подъездного столба. Когда взойдет солнце, его блистательная красота будет слепить глаза. Сгибаясь под весом мешка, он перелез через ограду и прополз вдоль стены принадлежавшего де Форресту сада. И двинулся на восток — одинокий сипай с перемазанным кровью закопченным лицом, горящими яростью глазами и мешком добычи. Те, кто его замечал, не собирались его останавливать.
Теперь, в хмуром утреннем свете, он наконец-то четко увидел то, что скрывалось в мельтешении ночи. Слева и справа дымились развалины зданий, и в пыльном воздухе висел тошнотворный запах горящих волос и плоти. На газонах валялись переломанные кресла и диваны, со вспоротой обивкой и торчащим наружу конским волосом. Обочины были усеяны детскими игрушками вперемешку с чашками, часами и разорванной одеждой. Кое-где под деревьями ворочалась пьяная обслуга из низших каст.
Мимо промаршировала кучка сипаев из Восемьдесят восьмого полка, волоча за ноги женский труп. Они не узнали его, а он не узнал ее, потому что у нее не было головы. Та голова, что гордо покачивалась на конце штыка шедшего последним сипая, голова со следами от множества тупых ударов, отделивших ее от тела — эта голова принадлежала мужчине. Майору Суизину де Форресту из Шестидесятого полка Бенгальской иррегулярной кавалерии. Рот его сводила та же мертвенная усмешка, что отличала его при жизни, и под пятнами от пороховых ожогов на лбу все так же презрительно глядели глаза.
Появились шакалы. Обычно днем они где-то прятались, и прочесывали гарнизонный городок по ночам, заливаясь сумасшедшим хором. В эту ночь они затаились, напуганные грохотом и заревом; даже теперь они не были до конца уверены, что все эти свежие мертвецы полностью в их распоряжении. По мере подъема солнца чутье убедит их, что это действительно так, а пока они выбирались из своих укрытий, принюхиваясь и удивляясь. Они перебегали от куста к кусту, их серые тени с висящими хвостами выглядывали из-за кактусов, и они все ближе и ближе подбирались к телам, разбросанным по полям и садам, на газонах и аллеях, и у здания суда. На ветвях деревьев, вытягивая шеи, рассаживались рядами стервятники. Они тоже ждали.
Серебряный Гуру мог бы ему помочь… но для этого пришлось бы пойти в город к Малому Базару. К тому же, они могли обнаружить, кто он такой. Тогда он тоже убит. Делламэн мертв наверняка. Бунгало комиссара стояло рядом со зданием суда, так что толпа, конечно, сожгла его и убила владельца. А вот куда делись Лахман и айя? Что сталось с Симпкином, Андерсоном, Сандерсом, Кавершемом, Изабель, Дотти, Кэролайн? Слишком их много, чтобы о них думать. На востоке, как раз там, куда он идет, лежит Кишанпур. Кишанпур, в котором все мыслимые пороки сплелись в один клубок, где даже от крепостной тени несет разложением. У Шумитры была нежная, податливая плоть и огромные глаза. Неужели он когда-то прикоснулся к полыхавшему в ней чистому огню? И все это ушло, все было ложью? Он не сможет снова взглянуть ей в лицо. Должно же быть какой-то другой путь. Робину нужен отдых и убежище. Один за другим с пустого неба спускались коршуны, и ветер свистел в их крыльях. Для него нигде не было места.
Он спас ей жизнь. Она должна ему помочь. Это его единственная надежда и единственный шанс.
Он вступил в поля и двинулся дальше, обогнув общинные пастбища к северу от города. Плоская распаханная равнина, где временами встречались манговые рощицы и чахлые кусты колючего кустарника, через восемь миль упиралась в низкие утесистые отроги гор Синдхия. Оттуда начинались джунгли. Там он сможет спрятаться. Мешок врезался в ободранное плечо. Прямо у него над головой громко пропела что-то одинокая птица и перепрыгнула в ветки на сучок.