Все еще улыбаясь, Рис сложил письмо и положил на прежнее место. Им с Пруденс, может быть, стоит сегодня затопить камин Милбрея и сжечь это письмо вместе со всеми счетами. Он подумал о тех деньгах, которые унаследовал от отца, деньгах, которые растранжирил в поисках счастья, так никогда и не найдя его. Теперь, когда у него не было ни шиллинга, он был совершенно счастлив. Может быть, честность действительно лучшая стратегия. Он засмеялся.
– Над чем ты смеешься?
Он поднял глаза и увидел стоящую в дверях Пруденс. Она переоделась в розовый дорожный костюм, но он все еще видел ее в своем воображении идущей по проходу собора Святого Павла в белом шелковом платье невесты. В тот момент он почувствовал щемящую радость в сердце, не похожую ни на что испытанное им раньше, и сейчас, глядя на нее, он снова чувствовал то же самое. Пруденс была самым прелестным, самым милым, самым соблазнительным созданием из всех, кого он когда-либо встречал в своей жизни, он до сих пор не верил, что победил ее только любовью.
Она недоумевающе взглянула на него:
– Ты не хочешь сказать мне, что заставило тебя смеяться?
Он приподнял бумаги в стопке и ухмыльнулся:
– Я подумывал о костре. Мы могли бы устроить праздник. Пригласить мою мать и твоих родственников, всех наших друзей, обремененных долгами. Они захватили бы свои счета, и мы бросили бы все это в огонь. Топлива оказалось бы так много, что хватило бы спалить дом Милбрея дотла. Такая вот вышла бы шутка.
Пруденс долго молча смотрела на него, потом прикрыла дверь. К его удивлению, прежде чем обойти стол и оказаться рядом с ним, она заперла ее. Когда он поднялся с места, она обвила руками его шею.
– Какие-нибудь сожаления? – спросила она.
– Никаких, – уверил он ее, обнимая за талию. – Мне всегда было наплевать на долги. Я только надеюсь, что ты не раскаешься в том, что вышла за меня замуж, Ведь нам придется нелегко, и ты это знаешь.
Она улыбнулась ему:
– Нам будет гораздо легче, чем тебе представляется.
Загадочные слова и улыбка поставили его в тупик. В течение последних четырех недель они много раз обсуждали свое финансовое положение, решая, какие долги заплатить, составляя жесткий бюджет ведения домашнего хозяйства, прикидывая, как прожить следующие несколько месяцев на аванс, выданный Марло за первую книжку.
– Нам едва хватит на самое насущное, – напомнил он ей. – Почему же легче?
– Нет, нет, у нас будет все, любовь моя. Видишь ли… – Она замолчала и сделала глубокий вздох. – У нас все же есть деньги.
Рис непонимающе смотрел на нее.
– Дорогая, о чем это ты?
– Неодобрение попечителей… это была… хмм… уловка с моей стороны.
– Уловка? – Рис напрягся и отстранился от нее. – Так ты солгала мне?
Она кивнула, все еще улыбаясь:
– Да.
– А как насчет попечителей? – Он взял в руки лежавшее на верху стопки письмо. – Вот бумага, в которой они отказываются одобрить брак.
– Да, но это тоже неправда. Мистер Уитфилд согласился подыграть мне и написал тебе письмо по моей просьбе.
– Что?! – Тот факт, что юрист пошел на обман, нисколько не удивил Риса, но Пруденс? Он не мог поверить. Она была безнадежно пропитана моралью среднего класса. – Вы обманули меня?
Она закусила губу и кивнула:
– Боюсь, что так.
– В течение четырех недель ты внушала мне мысль, что мы будем бедны как церковные мыши, и все это время… – Он замолчал, не в силах поверить, что его так легко одурачили. – И все это время обманывала меня?
Она виновато посмотрела на него:
– Мне пришлось пойти на это, Рис. Я должна была точно знать, что ты действительно любишь меня.
– Но для этого тебе достаточно было согласиться выйти за меня замуж в апреле, после того как о деньгах уже не было бы и речи.
Она покачала головой:
– Из этого ничего не могло выйти.
– Почему же, черт возьми?
– Любимый, я не смогла бы устоять перед твоими чарами до апреля! Ты мог бы убедить меня обвенчаться к Рождеству, а тогда у меня осталась бы тень сомнения, не важно, что я старалась бы выкинуть ее из головы. Я должна была быть уверена.
Рис качал головой, стараясь осмыслить последствия ее поступка.
– Это не шутка? У нас действительно будут деньги?
Пруденс расплылась в улыбке:
– Один миллион фунтов в год, плюс-минус несколько тысяч, конечно.
– Боже мой! – Он закрыл лицо руками. – Боже мой!
Пруденс засмеялась и обняла его.
– В первый раз не хватает слов? – поддразнила она его и поцеловала. – Ни одного небрежно брошенного ироничного словечка? Никакого очаровательного высказывания?
– Ничего такого. Ты меня посрамила. Совершенно. – Рис смотрел в большие прекрасные глаза жены, в которых за все четыре недели не заметил и следов неискренности, и качал головой. – Ты обманывала меня, – произнес он и нахмурился: – Я не уверен, что мне это нравится. В самом деле, Пруденс, это не похоже на честную игру. Мы ведь собирались научиться доверять друг другу, помнишь?
Она вздохнула, с беспокойством глядя на него:
– Ох, дорогой!
– Что такое?
– Пожалуйста, не становись слишком благонравным и образцовым. Я люблю моего заблудшего герцога и его греховные привычки.
– О, я все еще грешен, дорогая, – уверил ее Рис. – И я намерен провести остаток жизни, демонстрируя тебе, каким грешным я могу быть.
– Начиная с сегодняшней ночи?
– Нет. – Он провел рукой по ее бедрам. – Начну прямо сейчас. Ты ведь заперла дверь?
– Заперла.
– Тогда поцелуй меня, моя пьяная девочка.
И когда Пруденс выполнила просьбу, Рис получил такое наслаждение от сладости ее рта, что пришел к выводу – из всего, что случилось с ними, он извлек неправильную мораль. Честность, может быть, и лучшая стратегия, но греховные привычки дарят куда больше удовольствия.
Примечания
1
Сент – святой, праведник, ангел (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.
2
Обязательная спутница, провожатая молодой девушки на балах и т. п.
3
Пруденс – благоразумие, предусмотрительность (англ.).
4
Уинтер-Парк – зимний парк (англ.).
5
«Жаба в норе» – мясо, запеченное в тесте.
6
Полевые лилии упоминает Иисус в Нагорной проповеди.