Читать интересную книгу Падай, ты убит! - Виктор Пронин

— Ладно, — вздохнул Шихин. — Ты что-то говорил о вине?

— О! — радостно закричал Ошеверов. — Вижу, что полегчало, вижу, что отпустила тебя душевная судорога! А знаешь, что сказала Селена? Единственный здесь настоящий человек, мужчина, рыцарь — это ты. Призналась, когда мы ездили в Москву за анонимкой.

— Ты врешь, Илья! — воскликнула Селена.

— Конечно, — невозмутимо кивнул Ошеверов. — Но ты не стесняйся хороших чувств, — по-отечески добавил он. — Хорошие чувства тебя только красят. Они всех красят. И еще, Митя... Не жадничай. Цветы вырастут краше прежних. Ведь флоксы положено время от времени срезать, иначе заглохнут. А так они постоянно обновляются свежими побегами.

— Точно? — удивился Шихин. И раскаяние затопило его душу.

— Можешь не сомневаться. Конечно, я понимаю, что при дырявой крыше, трухлявых стенах, при туалете, в который опасно заходить, поскольку он может в любой момент рухнуть вместе с клиентом, цветы — единственная отрада. И когда набегают гости, словно татарва поганая, и срезают для собственной услады последний оплот в душе... Кто угодно к ружью потянется, а, Митя?

— Остановись, а то заплачу, — без улыбки сказал Шихин.

— Да? Ну, ладно... — И Ошеверов повернулся к Селене. — Не подумала ты, Селена, не подумала. Поддалась минутному порыву. Это и оправдывает тебя, и твою вину усугубляет. Как и все в нашей жизни, ребята, как и все остальное. Наши слова, поступки и помыслы позволяют и пожалеть нас, и посадить лет эдак на пять, на десять... Скажи, Вовушка, есть повод тебя посадить, повод, о котором знаешь только ты?

— И не один, — ответил Вовушка, не задумываясь.

— А тебя? — повернулся Ошеверов к Ваське-стукачу.

— Посадить можно каждого, — ответил тот. — Было бы указание.

— А тебя, Иван? Есть за что посадить?

— Посадить... не знаю. А вот наградить можно.

— Наверно, ты и памятник заслужил?

— Не возражаю, — поспешно сказал Адуев, словно опасаясь, что у него больше не будет возможности сказать о наболевшем.

— Ну, вот видите, — Ошеверов устало опустился в кресло. — Не будем ссориться из-за этою маленького недоразумения. Повод поссориться у нас будет. Это я вам обещаю.

* * *

Запись из блокнота.

Обязательно нужна лунная сцена, впрочем, это не обязательно должна быть Луна. Марс, Венера, задрипанная цефеида, какое-то космическое образование на самом дне черной дыры... Какая разница! Тот же мангышлакский пейзаж, который и поныне висит в мастерской Юрия Ивановича, тоже вполне годится как место действия. Эта сцена должна все высветить, поставить на свои места и замкнуть мистические, полоумные или какие там еще мотивы — необыкновенные способности Аристарха, подозрительное помешательство Нефтодьева, космическая шалопутность их подружки тети Нюры, непонятная привязанность Автора к этим тинам, которые вроде бы в нашей жизни совершенно чужие, а единственно, что им удается, так это создать некоторую ненормальность происходящих событий.

Но, с другой стороны, разве мы смогли бы выжить, если бы каждую секунду отдавали себе отчет в том, что вокруг происходит, если бы мы все знали и обо всем имели полные сведения? Вы в самом деле считаете, что мир, в котором мы выжили, — нормальный? Но разве можно в здравом уме славить рябого, косноязычного убийцу, у которого руки по локоть в крови наших родных? Мы этим занимались десятилетия. До сих пор не можем отвыкнуть. Разве можно в здравом уме разрушать собственные храмы и плясать на пожарищах, выбивая чечетку на ликах святых? У нас до сих пор дергаются ноги в такт этой чечетке с кавказским акцентом. А ставить памятники детям, отправляющим на расстрел собственных отцов? Миллионы людей вынуждены были отказаться от здравого смысла, от своих желаний и судеб и сооружать нечто предназначенное не для их детей и внуков, а для тех неведомых существ, которые, возможно, останутся на земле через тысячи лет. Это громоздкое кровавое сооружение на костях назвали счастливым будущим и попытались убедить всех, что высшая цель — вложить и свои кости в основание чудища. Было. Древний, великий и мудрый народ оказался повергнутым в пучину доносительства, продажности, словоблудия, и десятилетия пел гимны, стоя но колено в собственной крови... Может такое быть?

Фантастика?

Но жизнь, как всегда, богаче.

Поэтому появление Аристарха в черном плаще среди лунных скал Мангышлака или в тени кратера Ломоносова — проще пареной репы. Да, он должен быть в черном длинном плаще с фиолетовой подкладкой. Он у себя дома, озабочен, у него много дел, он почти не замечает Автора. А как легко Аристарх управляется с этим безбрежным плащом, закрывающим временами весь лунный небосвод, как естественно висит у него на боку длинный испанский меч с алой рукоятью. Только такой меч у него и должен быть — длинная рукоять, кованый эфес, граненое лезвие с чеканными чудищами и какими-то зубастыми растениями. Автора охватывает робость, он чувствует себя лишним, мешающим.

— Он тебе нужен? — единственно, что он решается спросить у своего земного друга, указав на меч.

— Положено, — отвечает Аристарх, думая о другом, о чем-то более важном, ради чего он здесь и оказался.

— Зачем мы здесь? — осмелел Автор.

— Сам же просился, — это не ответ, это называется «отстань». Смотри, слушай, присутствуй, и с тебя этого вполне достаточно.

И тетя Нюра со своей неизменной кошелкой, купленной на днепропетровском базаре за трешку. Хотя нет, ныне эти кошелки стоят не меньше пяти рублей. Она в отдалении шастает среди безжизненных камней — наклоняется, что-то поднимает, кладет в кошелку. Будь это на Земле, у Автора не было бы сомнений — тетя Нюра собирает грибы. Но какие здесь грибы! Нет воздуха, нет ветра, хотя время от времени возникают смерчи и постепенно гаснут, укладываясь, как засыпающие змеи, или же, слившись воедино, набирают силу, захватывают камни, целые скалы, перемалывают их внутри себя и уносят в космическое пространство. Гибкое, упругое, вздрагивающее тело смерча ввинчивается в черное небо, подсвеченное красным смещением спектра, становится все тоньше, тоньше и наконец исчезает среди звезд.

— Что она делает? — спросил Автор.

— Кто? — раздраженно обернулся Аристарх.

— Тетя Нюра...

— Где? А... Камни собирает.

— Камни?

— Да, здесь попадаются иногда... Изумруды, рубины, сапфиры... Но мелкие, не больше куриного яйца, да и необработанные. Тут еще сноровка нужна, чтобы их узнать.

— Тетя Нюра узнает?

— Она же лет двадцать работала уборщицей в Днепропетровском горном институте, каждый день минералы от ныли протирала.

— В Горном институте... Это там, где стоит Постамент с...

— Да, с Ломоносовым. Поправь плащ! — с легкой досадой сказал Аристарх, и только сейчас Автор увидел, что и на нем черный плащ с фиолетовым нутром, а на боку висит меч, только в отличие от Аристархового выглядит как-то проще, как может выглядеть копия известного клинка, изготовленная на потребу туристов.

— А зачем камни тете Нюре?

— А! — махнул рукой Аристарх, продолжая вглядываться в близкий угластый горизонт. — Продает, приторговывает, перебивается...

— Где продает?

— Где попало. Кроме Земли.

— А почему она не привозит камни на Землю?

Аристарх посмотрел на автора как на человека, который при важном событии увлекся какой-то чепухой, вздохнул, еще раз оглянулся на горизонт — что-то он ждал, что-то там должно произойти.

— Нельзя. Купить их все равно никто не сможет за десятую за сотую часть цены, а посадить могут запросто. Она выменивает на Марсе эти камни за колготы, привозит их домой и сбывает цыганам на Рижском рынке.

— А откуда на Марсе колготы?

— Нет на Марсе колгот, — ответил Аристарх, не скрывая раздражения. — Она берет весь комбинезон, нижнюю часть отрезает и продает, как колготы. А верхнюю распускает и вяжет вуальки. Вуальки тоже продает.

— Кому? Их же не носят?

— Носят. В прошлом веке.

— Новедь в прошлый век...

— Тете Нюре удается. Пока удается.

— Как?!

— Не знаю. Она не говорит. У нее странные знакомства, я не о всех знаю. Она проникает туда, куда даже мне дорога заказана. Бывает и в прошлом веке, и в позапрошлом. И частенько, насколько мне известно. Ты присмотрись, какие у нее вещи дома... Видел?

— Я думал, со свалки...

— Ни черта! Из живых человечьих рук. Хочешь, Пушкин тебе стихи посвятит? Тетя Нюра для его Наташки кое-что пообещала достать... Хочешь?

— Пусть лучше Ломоносов, у него это получается торжественнее, с почтением... А Пушкина еще занесет в какое-нибудь неприличие...

— С Ломоносовым сложнее. Она его побаивается, алхимиком считает, от него вечно жженой серой несет... Да и он ее недолюбливает.

— Кто?

— Ломоносов.

— Кого?!

— Тетю Нюру. Она пообещала ему кое-что привезти с Венеры... не то образцы грунта, не то стекляшки какие-то... И подвела, не доставила. Не смогла, если уж па то пошло. По-моему, у нее за это делячество на какое-то время пропуск изъяли.