Читать интересную книгу Бухта Анфиса - Лев Правдин

Он рассказал, и в самом деле стало легче, хотя он видел, что она, как и он сам, тоже не вполне поняла его вину и его тревогу.

— Господи! Делать там, в парткоме, им нечего. Государственный преступник! И Артем хорош! И повернулся у него язык? Да и старуха-то, видать, чистый яд. Нажаловалась. Обидели. Кто такую обидит, дня не проживет. Выброси все это из головы: ничего они с тобой не сделают.

«Не поняла, — думал Андрей Фомич, слушая горячую речь жены, утешающей его и в то же время защищающей его. От кого? Разве что только от самого себя. — Нет, ничего она не поняла. Оба мы чего-то не понимаем». Но ему стало легче только оттого, что рядом с ним есть родной, близкий человек и даже два человека, самых родных, и лицо его посветлело. Природа. Она везде, она рядом с ним, а не только в шуме леса, в многодумной тишине заката. Природа в самом человеке и еще в том, который зарожден им и ею и который продолжит его самого. И это будет вечно! А он поднял руку на природу и на ее хранительницу. Он на самого себя поднял руку!.. До чего все просто.

Подумав, что это ее слова успокоили мужа, Надя улыбнулась, а он, радуясь, что, кажется, он сам понял причину своих тревог, захотел и Наде все объяснить, успокоить ее.

— Ее звали Анфиса! — торжествующе сказал он. — Понимаешь? Старуху-то эту удивительную…

— Не все ли равно, как ее звали?..

Но теперь, когда для него что-то прояснилось, он снова замолчал. Потом как-нибудь и она поймет, а он и так наговорил много лишнего, намутил в своем спокойном доме, где всегда все было понятно и просто. Но она видела, что он не все еще сказал, какая-то мысль беспокоит его, может быть, та самая, которая весь этот месяц мучила его и ее, конечно.

— Вот и снова замолчал, — с досадой сказала Надя.

— А что? Я все сказал. Ты только не думай ничего худого. К этой старухе я съезжу. А хочешь вместе? А? Ты бы там все поняла. Я ведь рассказчик никакой. Как тогда меня Алла поняла? Вот уж чудо-то!

— Да что поняла-то?

— Все. Одна она тогда все поняла, а я и сейчас не знаю, понял я или еще нет…

— Первая любовь… — нехорошо усмехнулась Надя.

И он, думая, что это просто запоздалая и вполне основательная вспышка ревности, подошел к жене и положил руку на ее еще непросохшие волосы:

— Охота тебе вспоминать… Ложись-ка отдохни, а я тут все приберу. Глупости всякие… ты их отгоняй от себя.

Надя всхлипнула и, взяв его ладонь, прижалась к ней пылающей щекой. Господи, как хорошо за ним, за мужем! Замужем! Как за каменной стеной. Защитит и ничего не скажет. А может быть, так и лучше, и не надо мне ничего такого знать?

Лежа в постели, она слышала, как он осторожно передвигается по кухне, бережет ее покой. Надя никогда не забудет, что муж достался ей только после того, как его оттолкнула Алла. Подобрала осколки разбитой любви. Сколько ни склеивай, трещина все равно остается. А может быть, Андрей и женился-то на ней только, чтобы досадить той, которая не поняла его любви? И так бывает. Эта мысль, хоть и нечасто, но возникала у Нади, и она старалась пореже встречаться со своей подругой. Хотя продолжала любить ее и восхищаться ею, но к себе никогда не приглашала. Подруга, молодая и умная, и нарядная — прежняя мужнина любовь. Нет уж, от таких подальше — для всех спокойнее.

А все-таки надо бы ее повидать. Поговорить. Сказать про Артема. И заделье есть — завтра день рождения Аллы.

День рождения

1

В день своего рождения — сегодня ей стукнуло (о-хо-хо!) двадцать девять — Алла по пути домой зашла в книжный магазин, чтобы сделать подарок. Сама себе. Больше-то некому, если не считать коллективного подношения товарищей по работе. Коллективного, в складчину.

К этому походу в магазин она готовилась с самого утра, не без волнения подумывая: «Кто-то на этот раз придет ко мне с подарком?», имея в виду автора еще нечитанной книги, которую ей предложат в магазине. По правилам игры, придуманной уже давно, это должна быть обязательно новая книга, вышедшая впервые, первым изданием.

На этот раз знакомая продавщица улыбнулась ей и достала из-под прилавка маленькую книжечку.

— Только сегодня получили, и уже все распродано. Эту я оставила для вас.

Стихи. Серая обложка, украшенная золотым кленовым листком. «А. Ширяев. Песни дождей». Вот и подарок от небезызвестного ей человека. Сам-то он и не подозревает об этом. Впервые Алла увидела его на литературном вечере лет пять назад и с тех пор ходила на все его вечера и приобретала все его книжечки. Немного их, к сожалению, и вечеров, и книжек. Эта третья. Тем дороже подарок.

Поблагодарив продавщицу, она спрятала «подарок» в сумочку и вышла из магазина. Знойный день окончился душным вечером, и впереди ожидалась такая же душная ночь. На проспекте томились молодые тополя. Под ними в призрачной тени уже занимали места пенсионеры, терпеливо ожидающие вечерней прохлады или грозы, которую вот уж третий день по радио обещают никогда неунывающие синоптики. Кое-где обосновались первые робкие парочки, не знающие еще, что их ждет. На одной из скамеек весело гоготало несколько очень молодых и очень развязных парней, от которых никто не ждал ничего хорошего. Один из них барабанил на гитаре, подразумевая, вероятно, какую-то мелодию.

Два пенсионера для развлечения затеяли легкую безобидную склоку. Тыча пальцем то в свой лоб, то в небо, один из них въедливо объяснял:

— Гроза, если хочешь знать, бывает фактическая и метеорологическая. Сапог!

— От сапога слышу. Трепачи там все. — Он тоже потыкал пальцем в небо. — Обещал грозу — дай…

Алла торопливо шла мимо всех этих ждущих и обещающих по бесконечному бульвару. Ждать и обещать — со всем этим, славу богу, давно уже покончено. Любовь… Она и сейчас еще не может понять: то ли ее обманули, то ли она обманула сама себя. И то, и другое обидно. Лучше об этом не вспоминать, не бередить сердца.

Давно уж приняв такое решение, она все-таки до сих пор продолжала вспоминать «об этом», стараясь только, чтобы ее горькая усмешка выглядела презрительной. Дар природы! Этим даром надо или пользоваться с достоинством человека, или забыть о нем. А может быть, она переоценила этот дар, потребовав от любви слишком много? Переоценила, так сказать, и свои возможности и возможности того, своего самого первого, который оказался и последним. Все, что бывало у нее за эти последующие годы, вряд ли можно назвать любовью.

Около самого своего дома увидела Надю. Вот кто без всяких там рассуждений перехватил тот самый дар природы, который Алла оттолкнула от себя. Спряталась под реденькой сеткой листвы недавно высаженных тополей и, задыхаясь от зноя, обмахивается платочком. И не мудрено при таких-то богатых формах. А была тоненькая и трепетная, но уже и тогда отличалась здравым умом и резко выраженной сентиментальностью. Рядом на скамейке большой букет, под ним сверток — пришла поздравлять. Вот и еще неожиданный подарок.

— Милая моя, любимая, — запричитала Надя, обнимая подругу. — Поздравляю! А ты все такая же красоточка. И красуешься, и наряжаешься…

Кое-как утихомирив подругу, Алла вытерла ее слезы со своих щек и сама неожиданно растрогалась.

— Ну, будет тебе, будет. Давно ждешь?

— Ах, это не имеет значения. Дождалась.

Дома Надя развернула свой подарок.

— Вот, пирог тебе испекла, какой ты любишь. С рыбой. И еще наш, детдомовский, традиционный, — с яблоками.

Ничего не забыла — и что любит подруга, и то, что в детском доме каждый ребячий день рождения отмечали сладким пирогом.

2

В однокомнатной квартире, которую только в прошлом году получила Алла, было мало мебели, много книг и, как считала Надя, никакого намека на уют. Если бы не большой зеркальный шифоньер и маленький туалетный столик в углу, то можно было бы подумать, что тут живет закоренелый холостяк.

— Иди в ванную, — сказала Алла, — вот тебе полотенце.

Она открыла шифоньер. Надя не могла не заглянуть туда.

— Сколько у тебя красивых вещей!..

— А что мне остается?

— Нет, не говори. Ты всегда была щеголиха и сейчас не изменилась нисколько. И это у тебя здорово получается.

— Да и ты тоже. Не отстаешь.

— Где мне! Да и времени нет, при моем-то семействе! — Она скрылась в ванной.

Не изменилась нисколько. Неправда это, конечно. Изменилась, и очень. Алла придирчиво рассматривала себя в зеркале. Вот она, скуластая, курносая, румяная и, как еще иногда пишут в романах, ясноглазая. Все это осталось при ней. Нового, тоже как в романах, только, пожалуй, какая-то горечь в глазах, в улыбке. «Ясноглазая старая дева — вот я кто. Ну и пусть!»

Это невеселое признание вызвало невеселую, натянутую улыбку, как на фотографии, когда фотограф попросил сделать веселое лицо. Веселое лицо сделать нетрудно, но жизнь от этого не становится лучше.