Так с кончиной Ростислава сама собой окончилась первая усобица между потомками Ярослава; но в это время на Руси шла уже другая усобица, и притом значительно более жестокая, между тремя Ярославичами с одной стороны и Всеславом, князем Полоцким, с другой, который считал себя также на положении изгоя ввиду того, что дед его Изяслав был совершенно выделен из остальной семьи святого Владимира и посажен с матерью в Полоцкой земле, причем уже у сына этого Изяслава, Бречислава, вышла в 1020 году усобица с великим князем Ярославом.
Теперь сын Бречислава, Всеслав, снова поднял оружие.
Князь этот, немилостивый, по сказанию летописца, на кровопролитие, больной какой-то язвой на голове, которую постоянно скрывал под повязкой, и рожденный будто бы от волхвования, оставил о себе память как о чародее за необыкновенное искусство чрезвычайно быстро и скрытно совершать свои походы.
В 1065 году, пользуясь, вероятно, тем, что внимание Ярославичей было отвлечено Ростиславом к Тмутаракани, Всеслав стал неожиданно осаждать Псков. Но Псков ему взять не удалось; тогда он в следующем, 1066 году неожиданно же подступил, по примеру отца своего, к Новгороду, полонил множество жителей с женами и детьми и снял колокола у Святой Софии.
Возмущенные этим, Ярославичи собрали войска и, вступив в страшные холода во владения Всеслава, подошли к Минску. Жители Минска, верные своему князю, их к себе не впустили и затворились. Тогда братья взяли город приступом, причем войска их в ярости изрубили множество жителей. Вскоре против Ярославичей выступил Всеслав, и встреча их произошла на реке Немизе, должно быть, недалеко от Минска. Здесь 3 марта 1067 года, несмотря на сильный снег, произошла злая сеча, в которой пало много народу с обеих сторон, но победа осталась за Ярославичами, и Всеслав должен был бежать.
Чтобы покончить с ним, Изяслав с братьями прибегли через несколько месяцев к следующему: они пригласили Всеслава для переговоров, пообещав не причинять никакого зла; когда же он прибыл и вошел в шатер Изяслава, то был тотчас же схвачен с двумя своими сыновьями и отвезен в Киев, где их посадили в поруб (тюрьму).
Это вероломство не принесло счастья Ярославичам, а, наоборот, как увидим, было источником многих бедствий.
В следующем, 1068 году половцы в огромном количестве подступили к границам Русской земли.
Изяслав, Святослав и Всеволод вышли им навстречу к берегам реки Альты, но имели слишком недостаточно войска и были наголову разбиты.
После этого поражения Изяслав и Всеволод с остатками своих воинов вернулись в Киев, а Святослав к себе в Чернигов.
В Киеве известие о погроме на Альте вызвало сильнейшее волнение; всеобщее негодование возгорелось против тысяцкого Коснячка, воеводы городских и сельских полков, которому ставились в вину все наши неудачи. Жители шумно требовали, чтоб им еще раздали оружия и коней и повели вновь биться против половцев. Вскоре возбуждение толпы перешло и против великого князя Изяслава; часть народа направилась к его терему, а часть к порубу, где был заключен Всеслав с сыновьями. Нерешительный Изяслав колебался, не знал, что предпринять, и, наконец, видя всеобщее неудовольствие против себя, решил бежать в Польшу; за ним оставил город и Всеволод; в это же время толпа вывела Всеслава из поруба, провозгласила его киевским князем, а затем кинулась грабить двор Изяслава.
Пока Изяслав поспешал в Польшу к своему двоюродному брату королю Болеславу Второму, сыну дочери Ярослава Мудрого — Доброгневы, а Всеслав, неожиданно очутившийся великим князем вопреки всем правилам лествичного восхождения, заводил свои порядки в Киеве, половцы разошлись по пограничным нашим областям и нещадно их пустошили. Когда они стали подходить к Чернигову, то Святослав, не оправившийся еще от поражения на Альте, тем не менее собрал сколько мог войска и вышел им навстречу к реке Снову. Половцев было двенадцать тысяч человек, у Святослава же насчитывалось не более трех тысяч.
Но князь этот вместе с обширнейшей образованностью соединял в себе и истинную воинскую доблесть. Он не смутился, выстроил полки и, обратившись к ним с теми же словами, с какими некогда его пращур, великий Святослав, обращался к своей дружине: «Потягнем же, братие. Уже нам некуда деться», стремительно ринулся на половцев. Это неожиданное и смелое наступление Святослава увенчалось самой полной победой: множество половцев было убито и потоплено в реке Снове, причем после поражения они оставили нас на некоторое время в покое».
Но оставим А. Нечволодова и опишем дальнейшие события, основываясь на научных фактах.
В 1068 году Изяслав был вынужден покинуть Киев в результате народного возмущения, и в столице Руси взошел на престол полоцкий князь Всеслав Брячиславич.
И хотя Изяславу удалось вернуться в Киев уже в следующем, 1069 году, удержался он в нем недолго и в 1073-м был снова изгнан — теперь уже родными братьями Святославом и Всеволодом (Святослав занял при этом киевский стол). После смерти в 1076 году Святослава, вернувшись вторично в уступленный ему миролюбивым Всеволодом Киев, Изяслав погиб в 1078 году в битве с племянниками Олегом Святославичем и Борисом Вячеславичем.
Многое из событий той драматической поры донесено до нас «Повестью временных лет» и другими древнерусскими источниками — многое, но далеко не все. Изяслава Ярославича еще около 1040 года отец женил на сестре польского князя Казимира I, а в пору киевского княжения Изяслава в Польше правил сын Казимира Болеслав II (1058–1079, король с 1076 года). Поэтому неудивительно, что пути изгнанника приводили его именно в Польшу и что, прежде всего, на Польшу были ориентированы его внешнеполитические связи. Братьям Изяслава приходилось искать себе в Западной Европе союзников, способных нейтрализовать воинственного польского князя (этим напоминавшего своего тезку и прадеда Болеслава Г). Некогда единая внешняя политика Руси раздробилась. Проследить за хитросплетением переменчивых военно-политических союзов противоборствовавших группировок русских князей мы можем только по западноевропейским источникам, данные которых иногда позволяют лучше понять и происходившее собственно на Руси.
Первое изгнание Изяслава было недолгим; настоящего военного вмешательства Болеслава II не потребовалось, и 2 мая 1069 года, оставив польское войско где-то на Волыни, Изяслав вошел в Киев, по словам «Повести временных лет», «с Болеславом, мало ляхов поим». Об этом эпизоде кроме «Повести» свидетельствуют и польские источники, но ценность их сведений для историка весьма ограничена: скудость фактов в них компенсируется многословными панегирическими анекдотами из жизни непобедимых польских князей, к тому же неверно перетолкованными. Вот что сообщает об интересующем нас сюжете Аноним Галл: «Итак, король Болеслав II, как и великий Болеслав I, врагом вступил в столицу Русского королевства (Ruthenorum regnum) главный город Киев (Kygow) и оставил памятный знак ударом своего меча в Золотые ворота. Еще он утвердил там на королевском троне одного русского из своей родни, которому и принадлежало королевство, всех же восставших против него устранил от власти. О блеск земной славы, о храбрость и твердость воинская, о величие королевской власти! Король, им поставленный, попросил щедрого Болеслава, чтобы тот выехал ему навстречу и даровал ему поцелуй мира, дабы оттого его (Изяслава) больше почитал его народ. Поляк хотя и согласился, но при условии, что русский даст, что он (Болеслав) пожелает. И вот, после того как сосчитали количество шагов коня Болеслава Щедрого от лагеря до места встречи, русский выложил столько же гривен золота (в данном случае гривна соответствовала 200 граммам. — Авт.). И тогда, наконец, не сходя с коня, Болеслав, с улыбкой дернул его за бороду и даровал ему куда как дорогой поцелуй. С тех пор Русь будто бы платит Польше дань».
Что можно почерпнуть из этого рассказа? Он характеризует больше его автора, чем события. Описанное Анонимом прилюдное целование, возможно, и было в действительности, но суть церемонии хронистом не понята: подергивание за бороду — не покровительственный жест победителя, а символическое скрепление договора, известное еще со времен викингов. Винцентий Кадпубек, не имея, что добавить по сути дела, не может, однако, просто оставить все как есть; в результате комизм ситуации возрастает: «Схватив подошедшего короля за бороду, он треплет ее и многократно дергает, приговаривая: «Пусть трепещет эта голова, перед которой надлежит вострепетать вам». Дергая все сильнее снова и снова, он добавляет: «Вот муж, которого мы удостаиваем нашей милости».
Далее следует странствующий сюжет (восходящий еще к Геродоту) о мужьях, отправившихся на долголетнюю войну, и истосковавшихся женах, взявших себе в мужья рабов.
В приведенных рассказах все хорошо, кроме их достоверности: летопись буднично сообщает, как киевляне «избиваху ляхи отай (тайком)» («Повесть временных лет», с. 75).