Читать интересную книгу Нежеланное путешествие в Сибирь - Андрей Амальрик

Когда я возвращался на попутной машине в Гурьевку, хлынул проливной дождь. Получив телеграмму, крышу я уже не стал делать, думая, что теперь все равно со дня на день поеду в Москву; теперь же с потолка хлынули потоки грязи, залив постель, стол и скамью с продуктами. На следующий же день я взял возле строящегося амбара несколько плиток шифера и с помощью сыновей Веры сделал себе крышу над той частью конюховки, где стояли стол и постель. Теперь я мог, не боясь дождя, сидеть в избушке и читать «Братьев Карамазовых», третий и четвертый томы которых я захватил по дороге в Новокривошеинской библиотеке.

Сразу как только я получил письмо адвоката, я написал Гинзбургу, прося его горячо поблагодарить адвоката и узнать у него точно, что мне теперь делать, что значит передача дела в прокуратуру на доследование и долго ли ждать результатов этого доследования. В деревне тоже с интересом ждали, отпустят ли меня. Получив телеграмму, я не мог сдержать радости и сказал, что на днях от них уеду, теперь же все видели, что время идет, а я по-прежнему в Гурьевке. Узнав, что я получил письмо от адвоката, некоторые мужики говорили так: это, мол, тебя просто адвокат обнадеживает, ты ему небось денежки заплатил, вот он и старается тебя порадовать.

24 июля почтальонша с торжественным видом принесла мне в конюховку новую телеграмму: «Выезжай немедленно. Твое присутствие необходимо. Имеющихся документов вполне достаточно. Гинзбург».

— Ну, что пишут? — спросила почтальонша.

— Завтра же уезжаю, — сказал я.

Вечером я договорился с бригадиром, что молоко вместо меня теперь будет возить старший сын Веры, а утром снова поехал в милицию, чтобы переговорить с ними о своем отъезде. Я хотел сказать так: поскольку суд отменил мне приговор, на основании которого я нахожусь здесь в ссылке, у них нет никаких оснований больше меня удерживать; если же прокуратура примет решение вновь возбудить против меня дело или потребует восстановления старого приговора, то пусть меня снова и ссылают; во всяком случае пусть они дадут мне хотя бы маршрутный лист, чтобы я мог ехать в Москву, раз мое присутствие там «необходимо».

— Комендант здесь? — спросил я дежурного.

— Нет.

— А начальник отдела?

— Никого нет, — сказал дежурный, — сегодня все отправились на воскресник, на стройку, приходите завтра.

Что было делать? Было два выхода: переночевать здесь в гостинице и завтра опять идти в милицию, и неизвестно было, дадут ли они мне разрешение на выезд или, наоборот, воспрепятствуют отъезду; но можно было поступить по-другому — раз от меня требовали «выезжать немедленно», то и выезжать завтра утром, не спрашивая разрешения милиции. Пока я шел по селу мимо жухлых кривошеинских заборов и обдумывал это, я выбрал второй путь и решил ехать на свой страх и риск.

Теперь мне оставалось получить в колхозе деньги: зарплату за июль и четвертую часть всего заработка за полгода, которую у меня удерживали на зерно. Зерно мне не было нужно, я хотел получить деньги, но прекрасно понимал, что без справки об освобождении колхоз со мной рассчитываться не будет. Пожалуй, на дорогу мне хватило бы тех денег, что у меня были с собой, но ведь мне как-то надо было жить первое время в Москве. Тогда я выбрал такой план действий.

— У себя ли председатель? — спросил я, войдя в контору колхоза.

— Его нет, будет только через полмесяца, он уехал отдыхать, — сообщил неожиданную для меня новость бухгалтер, старик прижимистого вида.

— Я нахожусь здесь в ссылке и работаю в вашем колхозе, — сказал я бухгалтеру, что он, впрочем, знал и без меня. — Суд отменил мне приговор, и завтра я срочно уезжаю в Москву, я хотел бы получить расчет.

— Давайте вашу справку об освобождении и ведомость, какие продукты вы брали за этот месяц в кладовой.

— У меня нет ни того, ни другого, — сказал я, и бухгалтер развел руками.

— Как же мы будем вас рассчитывать?

— Я только что из милиции, — сказал я, — сегодня там все на воскреснике, поэтому я и не смог получить справку, мне дадут ее завтра, но я тут же уеду в Москву, не возвращаясь в колхоз, потому что я вызван срочной телеграммой. Не можем ли мы сделать так: формально меня не рассчитывая, вы дадите мне пока аванс в счет заработанных мной денег, а оставшуюся сумму вышлите потом мне в Москву, когда получите из милиции подтверждение о моем освобождении.

Бухгалтер долго колебался, сказал, что это должен решить заместитель председателя, того тоже не было, я долго сидел и напрасно ждал его; наконец бухгалтер решился и сказал, что может дать мне не более пятидесяти рублей, поскольку не знает, много ли я взял в кладовой за июль. Таким образом, колхоз оставался мне должен примерно восемьдесят рублей: я в кладовой вообще ничего не брал.

Вечером я вернулся в Гурьевку. Мне предстояло еще одно дело: пристроить куда-то своего кота. Я отнес его к Пашке Кабанову, который был человеком неплохим и добрым, и заодно договорился с Пашкой, что завтра утром, когда он повезет в Кривошеино сливки, он возьмет меня с собой. Я зашел проститься на дойку, попрощался со многими колхозниками и сдал кладовщице колхозные вещи. С собой я брал только пишущую машинку и чемодан, а другие свои вещи раздарил. Я остриг бородку и тщательно побрился, чтоб не обращать на себя внимание в дороге.

Рано утром мы отправились в путь на сварливой кобыле Одноклубой и молоденьком мерине Буром, на котором я начинал свою короткую карьеру пастуха. Медленно катилась наша телега по заброшенной грязной дороге, мимо начинавших уже желтеть берез. Мы ехали через Долорез, мертвую сибирскую деревню, где только кое-где торчали сгнившие остовы изб да стояло два-три полуразвалившихся дома. Когда еще смогу я здесь побывать?

На пристани меня ждала неприятная неожиданность: все катера и пароходы были перегружены и шли, не останавливаясь в Кривошеине. Я потащился на другой конец села, к автобусной станции, каждую минуту рискуя попасться со своими чемоданами на глаза кому-нибудь из милиции. На автобусе пришлось ехать с двумя пересадками, и в Томск я приехал около восьми вечера. На поезд «Томск-Москва» билетов не было, мне сказали, что сейчас самое горячее время, билеты покупают за неделю вперед. Я решил хоть как-то добраться до Тайги, а там поезда ходят часто, но и до Тайги ближайший поезд шел чуть ли не через сутки. В одиннадцать вечера подошел поезд «Томск-Москва», к нему сразу же ринулась толпа пассажиров.

— До Тайги доедем как-нибудь? — обратился я к пожилой проводнице общего вагона, когда почти все уже сели и до отправки поезда оставалось несколько минут. Та только замахала руками: все время, мол, ходят ревизоры. Но я настаивал и обещал хорошо заплатить, так что она в конце концов уступила. Но через час в вагоне действительно появились контролеры.

— Билета нет? Придется сойти, — сказал мне усатый дядя сурового вида. Но, видно, ему что-то шепнула проводница, потому что меня не тронули, хотя на маленькой станции между Томском и Тайгой, где поезд останавливается только раз в сутки, ссадили человек десять безбилетников.

В Тайге я первым делом сдал багаж и пошел брать билет. Едва я подошел к кассе, как кто-то тронул меня за плечо.

— А ну-ка пройдем, — сказал милицейский старшина, указывая мне на дверь в служебное помещение. — Куда вы едете? Где ваш багаж? Документы у вас есть?

Я подумал, что кривошеинский комендант, узнав о моем отъезде, предупредил железнодорожную милицию, чтоб меня задержали в дороге.

— Я еду в Москву, а мой багаж в камере хранения, — сказал я и протянул ему паспорт. Там вместо штампа о прописке была пометка: «Гор. Москва. 5-е отделение милиции. ВЫПИСАН за пределы города в распоряжение УООП гор. Томска 29 мая 1965 г.» Я объяснил, что нахожусь в ссылке в Кривошеинском районе, но теперь Верховный Суд РСФСР отменил мне приговор и я еду в Москву.

— Постановление суда у вас? — спросил старшина.

— Нет, оно в отделе милиции в Кривошеине.

— А справка об освобождении?

— Я не успел ее взять, — ответил я, — я срочно выехал по телеграмме адвоката.

— Ну, так покажите телеграмму.

— Она в чемодане в камере хранения, — сказал я, — можно взять ее оттуда.

Старшина колебался. Я понял, что кривошеинская милиция пока еще ничего обо мне не сообщала, просто ему показался подозрителен мой потрепанный вид и отсутствие багажа. Отсутствие справки об освобождении тоже его насторожило, зато большое впечатление произвело упоминание Верховного Суда.

— Что ж ты думаешь, такого, как ты, теперь в Москве пропишут? спросил он, продолжая рассматривать мой паспорт.

— Конечно, пропишут, — сказал я — раз Верховный Суд отменил мне приговор как необоснованный.

— Ну что ж, поезжай, — решился старшина. Всего минут через десять уже должен был проходить скорый «Красноярск-Москва». Я купил билет, взял багаж, и пока ждал поезда, старшина еще несколько раз прошелся мимо меня. Видно было, что он очень колеблется. К счастью, подошел скорый поезд «Енисей», следующий из Красноярска на Москву, и я быстро прошел в свой вагон. Я подумал, что железнодорожная милиция позвонит теперь в Кривошеино проверить, отпущен ли я, там ответят, что разрешения на выезд мне не давали и я попросту бежал, и меня задержат уже где-нибудь в дороге или по прибытии в Москву. Трое суток пути провел я в этом нервном ожидании, мало ощущая поэтому радость, что возвращаюсь домой, да и дома у меня в Москве не было. Все это наяву напоминало мне мои сибирские сны.