Читать интересную книгу Немецкий детектив - Ханс Кирст

— Найдут следы крови!

— Ну да!

— Как ты меня застрелишь, чтобы кровь не…

— Перестань! — Томашевскому становилось все яснее, что если он хочет уцелеть, другого выхода не остается и Фойерхана придется пристрелить. Но это невозможно. Так нельзя! Это не должно случиться! Весь этот разговор — лишь кошмарный сон тревожной ночью… Телеспектакль… Достаточно нажать на кнопку, чтобы кошмар исчез.

Глубоко разочарованный, он подпер голову руками. При таком разговоре, когда речь идет о чрезвычайных вещах, человек вправе ожидать глубоких соображений или, по крайней мере, отточенного диалога; но все получалось поверхностно и обыденно. Это волнует даже меньше, чем удачная сделка, скажем, продажа двухсот встроенных шкафов жилищному кооперативу. Жизнь становилась все банальнее, даже в таких исключительных ситуациях, и огонь, который должен был его возродить, даже не вспыхнул.

И тут он вдруг услышал, как наверху кто-то пытается открыть входные двери.

Оба умолкли. Потом Фойерхан отреагировал первым.

— Помогите! — закричал он во всю мощь.— На помощь! Меня похитили! Я — Фойерхан! Помогите! Здесь Фойерхан… Ограбление банка… Меня похитили! Сюда, скорее!

«Стреляй! — в панике подумал Томашевский.— Ты должен выстрелить!» Вскочив, рванул из кармана «беретту», прицелился…

Фойерхан метнулся в дальний конец камеры, не переставая кричать.

«Идиот! — мелькнуло у Томашевского в голове.— Выстрел-то будет еще слышнее, чем крик… Скорее вон отсюда! Двери в подвал ведь звуконепроницаемы…»

Одним прыжком он взлетел по ступеням и захлопнул толстые, обитые металлом двери. И сразу воцарилась мертвая тишина. Теперь Фойерхан может орать, сколько угодно. Томашевский, едва переводя дух, прислушался.

— Эй, герр Томашевский! — долетел до него скрипучий женский голос.— Откройте наконец!

Холодный пот покрыл его тонкой ледяной пленкой. Это была экономка фрау Пошман. Давно перешагнувшая за шестьдесят, упрямая, язвительная, зловредная и мстительная старуха, которой он всегда боялся.

Что-нибудь слышала? Догадалась, что это были за крики? Естественно, она ведь обожает криминальные истории. Д бункер в погребе, от которого у нее не было ключей, всегда возбуждал ее буйную фантазию.

«Боже,— подумал Томашевский,— что же делать? Помоги, Господи… Не могу же я застрелить и ее… Я даже в Фойерхана выстрелить не смею. Потом ее придет искать муж — и скоро у меня в подвале будет сидеть толпа народу…»

Фрау Пошман все сильнее ломилась в дверь. Он вспомнил, что надел цепочку.

Сердце его стучало неравномерно и болезненно. В голове метались беспорядочные обрывки мыслей. «Это уж слишком. Я не выдержу…» Наконец он сдвинулся с места. Если не открыть, фрау Пошман помчится в полицию. Нужно ей помешать.

Он медленно поднялся по лестнице, едва передвигая ноги.

— Я уже думала, что вы повесились! — встретила его фрау Пошман и довольно расхохоталась своей шутке.

Томашевский попытался усмехнуться и прочитать по ее лицу, что она думает. Но, как всегда, видел только любопытные темно-карие глазки.

— Как дела? — спросила она, извлекая из потертой сумки всякий хлам для уборки: тряпки, губки и моющую пасту.— Есть что новенького?

— Нет. А у вас?

— Да ничего… Уже вернулись из конторы?

— Ну да.

— Тогда мне не мешайте.

Когда фрау Пошман принялась за уборку, Томашевский проскользнул в кабинет, чтобы оформить заказ большой строительной компании. Она заказала двести встроенных шкафов — роскошная сделка! Едва корабль выходит в море, как в сети попадают крупные рыбины. «Большому кораблю — большое плавание»,— подумал он.

Но как ни старался, сосредоточиться не мог. Фойерхан и Ваххольц, Ваххольц и Фойерхан — их лица представали перед ним, куда бы ни взглянул. Сохранит ли он жизнь одному, если вернет свободу другому?

Бессмыслица, абсурд!

Если бы он мог с кем-нибудь поговорить! Если бы напротив сидел добрый друг, которому все можно рассказать и который подскажет, что делать…

«Господи,— подумал он,— когда же это кончится?»

Вскочив, кинулся в кухню за пивом. Пиво успокаивает нервы. Но едва открыл холодильник и взял бутылку, заговорила фрау Пошман:

— Куда девалась синяя тарелка?

Томашевский вздрогнул, бутылка выскользнула из рук и покатилась по полу, хотя и не разбилась.

— Синяя? Это которая? — промямлил он.

— Ну десертная… с синей кобальтовой росписью! Еще вчера стояла здесь!

— Ах эта! Я ее разбил.

Томашевский попытался выскользнуть из кухни. Она его подозревает? Что она задумала? Если сообразит, что тарелка в подвале у Фойерхана… Опершись о стену, он прислушался. В темном коридоре пищал комар. Сел ему на руку, и он его прихлопнул. Господи, что же дальше? Все и вся его преследует. Началась большая погоня… Или все не так? И он запугивает сам себя? Господи, Хайо, опомнись! Если ты выдержишь, все будет хорошо…

Черным ходом он вышел в сад. Тут он был в безопасности. Цветы благоухали, как всегда, как каждый божий день. Почему в нем произошел такой надлом? Почему все не осталось по-старому? Десять лет жизни он отдал бы за то, чтобы передвинуть назад стрелки на эти роковые восемьдесят часов. Сколько лет ему дадут? От имени народа выношу приговор… И перед ним предстал зал заседаний. Он чувствовал дыхание публики, видел лица председателя, присяжных, прокурора, затылок адвоката, мигал от вспышек фоторепортеров…

Что бы он ни делал, все кончится этим.

Все равно, еще есть время. Нужно его использовать. Помоги себе сам, дружище, и пусть Бог тебе поможет!

Подняв охапку жухлой травы, отнес ее на свалку, чтобы фрау Пошман не удивилась, что не видит осколков синей тарелки.

Нет, свой путь он пройдет до конца. В душе он видел себя трагическим героем, и ему это придавало новых сил. «Я поступаю так, как считаю нужным. Я вырвался из своего убогого существования и слабости, наконец я воспрянул духом, поднялся над убогой массой. Наконец стану тем, кем хочу…»

Когда он вернулся в кабинет, чтобы назло Фойерхану и Ваххольцу продолжать работу над крупным заказом, фрау Пошман куда-то звонила. Увидев его, она явно вздрогнула.

8. Комиссар Манхардт

Дело шло к вечеру, и людей Манхардта постепенно охватывало отчаяние. Им до сих пор не удалось найти среди знакомых и друзей Фойерхана человека по имени Томас Шварц. И притом фрау Фойерхан уверяла их, что этот Томас Шварц — один из ближайших приятелей сына.

Даже вахмистр Кох, всегда сиявший, как осчастливленное дитя под елкой, кисло жаловался:

— Черт побери, я побывал у всех его девиц — Гизелы, Анти, Клаудии и Барбары — и ни одна никогда не слышала ни о каком Томасе Шварце. Господи, ну и бабы, скажу я вам! Едва не оторвали мне все пуговки на брюках. Да, у Фойерхана есть вкус… И долги тоже!

— Еще что-нибудь выяснили? — зевая, спросил Манхардт.

— Ничего. Фойерхан, судя по всему, гуляка, но с добрым сердцем. Золотая душа, которой все прощается. Разыгрывает плейбоя, богему. Затхлое мещанское окружение его не устраивает, но, безусловно, он не принадлежит ни к какой оппозиции. Не курит, но изрядно пьет. В июне был в Сен-Тропезе, в июле, кажется, в Тунисе. Работа? То тут, то там, но нигде долго не задерживается. Анти утверждает, что время от времени он обслуживает и богатых вдов, чтобы поправить финансовое положение. Да, пока не забыл: Клаудия знала, что он собирался в Гермсдорф.— Кох замолчал и налил бокал лимонада.

Манхардт чертил карандашом в блокноте схему железнодорожных линий. «Нужно бы купить модель железной дороги»,— решил он и зажмурился. Профессия его — дерьмо. Просто невозможное. Когда не находили виновного, он злился на себя и на весь мир. Но когда ловили, ему становилось жаль беднягу, он начинал сомневаться в правоте общества и его законов. Ну как он мог выбрать такую стезю!… Он просто не решился противостоять отцовской воле. Хотел было поступить в большой электротехнический концерн, но там ему сказали: «Нам нужен человек целиком!» — и это вызвало в нем первобытный ужас.

Он ни за что не мог себе представить профессию, которой стоило бы посвятить всю жизнь без остатка. И в результате стал полицейским чиновником; ему казалось, что так он обеспечит себе и спокойную работу, и свободное время. Ведь у него хватало увлечений: шахматы и модели железных дорог, легкая атлетика и футбол, южноамериканские романы и живопись Миро. А теперь? Каждый день сверхурочная работа, и главным образом по ночам. И хотя вел он себя явно незаинтересованно, вяло и просто не слишком умно, из года в год поднимался все выше — до должности криминального комиссара. Разумеется, среди слепых и одноглазый король, а кто из гениев пойдет в полицию? Ну и вот… Оставалось ему только утешение, что, по крайней мере, заработка хватает, чтобы прокормить жену и детей. Но что с того, что Элка и Минни подрастают? Лет через десять-пятнадцать будут корпеть за письменными столами над столь же идиотской работой…