— Вопрос есть, — заметил Георгий Семенович. — Я не берусь отвергать того, что связь между Амурским и Пери существовала. Но сегодня все это как в тумане, а нужна ясность.
В кабинет зашел начальник отделения капитан Мотовилов. Приблизился к столу и положил перед подполковником какую-то справку. Лев Михайлович пробежал ее глазами и указал на стул.
— Присядь, Серафим Ефимович, и послушай, о чем мы тут спорим.
Кухарский изложил ему коротко ситуацию, о которой шел разговор до его прихода.
Мотовилов выслушал и сказал не задумываясь:
— Лев Михайлович, дайте я с ним поговорю. По-моему, следует обстоятельно допросить Амурского и привлечь его...
— Не согласен, — перебил его Георгий Семенович. — Вы, Серафим Ефимович, не знаете, что Амурский — заявитель, требует разыскать немецкого агента, который сидел с ним в одной камере.
Я поддержал майора Силенко. Мотовилов, почувствовав основательность нашей позиции, молчал, но оставался, как видно, при своем мнении и с надеждой поглядывал на Кухарского.
Доклад, как мне казалось, не получился, и мне хотелось, чтобы разговор быстрее подошел к концу.
— Алексей Иванович, — обратился ко мне Георгий Семенович, — вы же мне докладывали и другие важные детали. Наконец, ваши предложения... Одни дополнения и разъяснения Крикуна чего стоят! Лев Михайлович, мне тоже представляется необходимым разобраться в характере связи Пери и Амурского.
— Что за Крикун? — спросил подполковник.
Я объяснил. Никакой реакции подполковника не последовало.
— Сибирь, конечно, большая, но Кемпке добыл себе паспорт на имя Пери там, — сказал я напрямую. — Думаю, опять-таки не случайное совпадение.
— Это еще не доказательство. Имейте в виду, делом интересуется начальник управления и ему надо доложить по существу, а не догадки, не так, как мы тут сейчас дебатируем.
— Товарищ подполковник, прошу пока не докладывать начальнику управления. Рано.
— Пойдем вместе на доклад, — сказал Кухарский.
— До доклада мне нужно встретиться с Амурским и выяснить некоторые вопросы.
— Какие?
— Не носил ли он фамилию Пери, не продавал ли паспорт и под какой фамилией был в плену. Есть и другие вопросы к нему.
— Встречайтесь, выясняйте.
Возвращались молча. Досадно было, что доклад не получился. Не совсем получился.
— Не переживай, — успокаивал меня Георгий Семенович. — К докладу надо готовиться. Лев Михайлович любит попугать, а кончает всегда миром. Заставляет подумать. А вот когда пойдем к Деду, подготовься как следует.
Как только мы вернулись в кабинет, позвонил Сергей.
— Пошли в кино, — беспечно предложил он.
— Поздно, да и настроения нет.
— Вот поэтому и пошли. Кино все снимет как рукой.
Уговорил. Вместе с нами пошел и Георгий Семенович. Ночной сеанс в клубе управления закончился в первом часу ночи. Несмотря на это, зал был полон.
По дороге домой Сергей все повторял запомнившийся ему эпизод из фильма — звонок попу из ЧК — и от души смеялся. Мне понравился романс на слова Баратынского «Не искушай меня без нужды», исполненный в два мужских голоса. Восхищался романсом и Георгий Семенович. Но думали мы о другом.
19
— Где пропадал, оперативник? — встретил меня вопросом Амурский.
Я объяснил, что был в отъезде. Он ничего не сказал, но я видел: его интересовало, куда я ездил.
— Под какой фамилией вы были в плену? — еще не остыв от разговора у начальника отдела, спросил я его сразу.
— Это еще зачем? Я же все пером описал.
— Если в этом нет ничего таинственного, то почему бы не рассказать?
— Ну Пери, Пери, Пери... Что еще? — ошарашил меня Амурский.
Не ожидал я такого быстрого признания. Хотел было сразу же вернуться в управление и доложить, но потом опомнился и продолжал:
— Откуда она у вас появилась, эта фамилия?
— Долго рассказывать, — неохотно буркнул Амурский, но я чувствовал, что его разбирало любопытство: зачем я завел разговор о фамилии? — В лагере фамилия значилась в карточке, а так я был номером. Вот он, — засучив рукав, Амурский показал синюю наколку. — И еще хочу сказать, оперативник Гаевой: фамилия не имеет никакого отношения к искомому иксу. Боюсь, что не по тому следу идешь.
— Возможно, но прошу все же рассказать о Пери. Это ведь что-то нерусское, не так ли?
— Послушай, неужели тебе доставляет удовольствие копаться в грязном белье?
— Не вижу никакой связи с грязным бельем. И притом грязное белье стирается людьми. Рубахи и подштанники зимою полоскают в проруби. Моя мать на речке в ледяной воде полоскала белье, складывала на снегу, а потом развешивала на веревке и оставляла на всю ночь на морозе. После этого белье становилось мягким, свежим, с чистым морозным запахом. Надеть такое белье после бани — одно удовольствие. Если есть нужда, можем пополоскать и фамилию в проруби, чтобы впредь была чистой.
— Ну, если не брезгуешь, полоскай, но что это тебе даст? — продолжал торговаться Амурский. — Настоящая моя фамилия, как тебе известно, Першин. В плену многие меняли свои фамилии. Я назвался Пери, почти Першин, эстонцем.
— Зачем?
— Подумал: чем черт не шутит, вдруг отпустят в Эстонию как эстонца. А там и фронт недалеко и партизаны рядом. Но не тут-то было. В Эстонию меня повезли за шведскими гардинами, то есть за решетками.
Амурский не знал всего того, что мне удалось добыть в командировке, не подозревал, судя по всему, того странного совпадения, которое обнаружилось при изучении следственного дела на Кемпке-Пери. Ему и сейчас не хотелось вспоминать давнишние неприятности, а у меня это вызывало подозрение. После долгих колебаний и оговорок Амурский с большой неохотой сказал, что если бы я не прочитал ему лекцию о стирке белья, он ни за что бы не стал ворошить прошлое... В Сибири ему как-то подвернулся под руки паспорт на имя эстонца Пери Мико Карловича. По этому паспорту он пристроился к бродячему цирку, где придумал себе артистическую фамилию Амурский. Однажды отстал от поезда, а паспорт остался в пиджаке в вагоне. Об этом случае он вспомнил в плену и назвался Пери. Я ему ничего не сказал по поводу его объяснений и как можно спокойнее поинтересовался, не помнит ли он кого-нибудь по тюрьме в Тарту.
Амурский с нежеланием и некоторой неуверенностью, после долгих раздумий и припоминаний, назвал одного из военнопленных.
— Кажется, Кальной Никита, из-под Льгова... С ним довелось сидеть в одной камере. Говорил, что попал за участие в подготовке к побегу из лагеря. Когда все уже было готово, немцы накрыли их, переловили, как цыплят. С его слов, провокацией попахивало со стороны одного участника. Если не соврал, половину расстреляли или сожгли в крематории, а половину держали в тюрьме, в том числе и его. Поговаривали, что отправят в штрафной лагерь. Вот все, что могу сказать, товарищ оперативник, — закончил Амурский.