В конце мая вновь отъезжающий за границу Ганецкий опять получает «записочку».
«т. Ганецкий!
Попрошу Вас посылать мне (и приложить расчет цены — сколько на это выходит из переданных мной Вам швейцарских денег) — муки (лучше ржаной), колбасы, консервов (только не деликатесы), мясо и рыбу.
Привет. Ленин»95.
Думаю, не каждому вождь революции будет давать такие бытовые поручения (вроде шнурков для ботинок Надежде Константиновне и французских булавок)…96
Десятки документов, просмотренных, подписанных или подготовленных Лениным и связанных с Ганецким, это почти всегда деньги… В одном случае Ганецкий докладывает о деньгах социал-демократа Моора (83 513 датских крон). Что с ними делать? Ленин забыл, что это за деньги. Помогает Зиновьев: «По-моему, деньги (сумма большая) лучше отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их»97.
Ленин напрасно пишет, что «забыл об этих деньгах».
Вождь большевиков хорошо знал Карла Моора, швейцарского социал-демократа, немца по национальности. В свое время, будучи членом кантонального парламента и правительства в Берне, он давал поручительство на жительство в Швейцарии Ленину с Крупской, как и И. Арманд. Ленин не знал (это стало точно известно только после второй мировой войны), что К. Моор был платным агентом Берлина. Нося кличку Байер, он регулярно слал свои донесения в германское посольство в Берне о делах и намерениях большевиков. А Моор знал немало об этом, будучи лично знакомым с Лениным, Радеком, Шкловским, Зиновьевым, другими революционерами.
В сентябре 1917 года К. Моор вдруг решил передать ЦК большевистской партии крупную сумму денег. Он объяснил, что неожиданно стал обладателем крупного наследства. Но Моор лукавил: наследство в Германии он получил еще в 1908 году. Предложенные деньги («наследство») были выделены германским командованием для поддержки большевиков. Авторы этой операции надеялись, что подобной акцией Моор сможет заслужить особое доверие и войти в контакты с самым высшим руководством большевиков.
Правда, в ЦК сначала засомневались в происхождении этих денег и, будучи напуганными расследованиями по поводу их связей с Берлином, отказались принять «дар». Но после октября деньги были приняты без всяких оговорок и условий.
Таким образом, Карл Моор был лишь одним из каналов поступления немецких денег в большевистскую казну. Оставшись после переворота в России, Моор по-прежнему регулярно информировал Берлин об обстановке в большевистской верхушке. Несколько раз встречался с Лениным. И хотя в отношении Моора существовали подозрения, это не мешало ему выполнять роль Байера.
Упоминаемые выше 83 513 датских крон, как докладывал в ЦК Ганецкий, были «фактическим остатком полученных сумм от Моора»98.
Когда Моор умер в Берлине (14 июня 1932 года) почти 80-летним стариком, Карл Радек опубликовал в «Известиях» траурную статью, где сделал неожиданное признание, что Моор оказывал денежную помощь большевикам. Конечно, никто тогда не знал (кроме нескольких лиц, включая самого Радека), что К. Моор передавал большевикам не свои деньги, а германского генштаба. Никто не понял намека. В то время сенсации были невозможны…
Но мы отвлеклись, рассказывая о Ганецком, как одной из главных фигур большевистско-германского неписаного соглашения.
В другом случае Ганецкий едет в Варшаву по вопросу улаживания очередных денежных контрибуционных выплат Польше (очередные 5 млн. рублей золотом) после окончания войны с ней. В третьем случае Ганецкого Ленин рекомендует в руководство Центросоюза для «укрепления» организации. Ленин полностью верит человеку, который помог ему в щекотливом деле с «планом Парвуса» и нигде никогда не проболтался. Мало ли что Керенский и кадеты всех их, в том числе и Ганецкого, называли «немецкими шпионами»… Его, Ленина, вождя победоносной революции, тоже называли «шпионом» Германии… Ложь на вороте не виснет.
После смерти Ленина Ганецкий сразу ушел как бы в тень, но продолжал держаться в среднем слое большевистских руководителей. В 1935 году он был назначен директором Государственного музея Революции. Но это была его последняя должность. Ганецкий вместе с женой Гизой Адольфовной и сыном Станиславом, слушателем военной академии, 18 июля 1937 года были арестованы. Сам Ганецкий как… немецкий и польский шпион. При обыске у него нашли книги и брошюры Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека, Бухарина, Шляпникова — целых 78 работ. Это были страшные «улики».
Во время обыска в квартире Ганецкий успел написать ломающимся карандашом: «Наркому Внудел товарищу Ежову». Записка начиналась так:
«Николай Иванович!
Кошмарный трагический случай: ночью меня арестовали! Меня уже именуют врагом!.. Что произошло? Откуда эта ужаснейшая ошибка?…
Очень прошу Вас, умоляю Вас: 1) Приостановите все репрессии по отношению моей семьи. 2) Пусть меня сейчас допросят. Вызовите Вы меня — и убедитесь: налицо ужаснейшее недоразумение!..»99
Сверху листка, написанного лихорадочным почерком: «Прошу передать немедленно!»
Напрасно Яков Станиславович пытался убедить сталинского монстра в «ужаснейшем недоразумении». Ленинское любимое детище, ходившее вначале в облике ВЧК, а теперь НКВД, не могло находиться без работы.
Погубил Ганецкого найденный в делах отчет о его поездке в Польшу 20 сентября 1933 года. Ездил он по поручению Сталина за архивом Ленина, но, чтобы заполучить его, ему пришлось неоднократно встречаться с офицерами 2-го разведывательного отдела польского генерального штаба. Это самовольство «засекли». НКВД со временем расценил, естественно, этот поступок как «шпионскую связь». А «германским шпионом» он стал, как заявил ему следователь, еще с времен империалистической войны, что было близко к истине. По сути, это был намек на старые «немецкие дела», которые, однако, никто не разрешал «ворошить». Даже сам Ганецкий не мог упоминать на допросах о заданиях Ленина. Это означало бы немедленный приговор. А он надеялся на снисхождение Сталина. То, что не удалось доказать Временному правительству, ленинско-сталинские чекисты просто констатировали: не может человек не быть «шпионом», так много в жизни общаясь с иностранцами. К тому же люди, которые слишком много знали, были для Системы всегда опасны. Очень опасны. О судьбе таких людей, прежде чем предрешить ее, обычно докладывали Сталину. Так было и здесь. Вождь был краток: «Ликвидировать».
Допрошенный в качестве свидетеля старый большевик Валецкий Максимилиан Густович (также расстрелянный в сентябре 1937 года) показал, что Ганецкий был близким компаньоном Парвуса. Подобное заявление было уже страшно отягчающим обстоятельством. Валецкий очень точно обрисовал работу компании Парвус-Ганецкий в 1916–1917 годах, указав, что помогали им Козловский и Суменсон. Ганецкий на очном допросе пытается опереться на Ленина, требуя, чтобы в протокол было записано: он ездил в Польшу за архивом Ленина100. Записывают. Но это не помогает. Ганецкий мечется на допросе, пытаясь спастись. А здесь еще его сотрудник Петермейер на очной ставке доложил, что когда он ездил в Берлин, то по поручению Ганецкого получал для него марки у некоего господина Сеньора… Не помогло отчаянное, кричащее письмо Ежову, в котором Ганецкий, чувствуя, что он слишком много знает о большевистских вождях и это погубит его, пытается найти хоть какую-нибудь зацепку для спасения101. Тщетно. Бесполезно. Система беспощадна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});