даже видел обнаженный мозг внутри их голов, но это не мешало французам действовать ловко и умело. Наполеон наблюдал за действом с ухмылкой на лице. Внезапно порыв ветра распахнул шинель на его груди, и я увидел в ней огромную дыру. Мундир вокруг нее был залит кровью.
– Ты же мертв, император! – крикнул я. – Тебя убили.
– Мерси боку! – насмешливо поклонился он. – А я-то не знал, – и, повернувшись к солдатам, скомандовал: – Готовсь! Целься! Пли!
Грохнул залп. Шеренгу солдат окутал пороховой дым. Время будто замедлило бег. Я видел, как стволов ружей вылетают языки пламени, следом показываются черные шарики пуль, которые устремляются ко мне. Вот они подлетели совсем близко, и одна за другой стали проникать в мою грудь. И тогда я закричал…
– Ваше благородие! – кто-то затряс меня за плечо. – Проснитесь!
Я открыл глаза. Поле битвы исчезло. Не стало мертвецов и их убитого императора. Надо мной колыхалась парусина палатки, а затем возникло знакомое лицо.
– Пахом? – удивился я. – Ты мне снишься?
– Никак нет, ваше благородие, – сообщил денщик. – Тута я. Вы во сне кричали, вот и осмелился разбудить.
– Как сюда попал? – спросил я, садясь. – Ты же под Москвой остался.
– Казаки подобрали, – сообщил Пахом и радостно улыбнулся. – Разъезд на меня выскочил. Я обсказал, кто таков и как тама очутился, пожалели меня казачки. Конь заводной у них был, на нем подвезли к лагерю. Далее я уже сам. Насилу нашел баталион, – пожаловался денщик. – Пришел, а мне говорят: его благородие капитан Руцкий вернулся из хранцузского плена, сбег от антихристов. Палатку, где отдыхаете, показали. Я снаружи на травке прикорнул, а тут вы кричать стали. Осмелился побудить. Я так рад, ваше благородие! Прямо сил сказать нет, как.
Пахом схватил мою руку и приложился к ней губами.
– Будет тебе! – я отобрал руку. – Давай умываться, коли разбудил. Хорошо б и бриться. Попроси, что ли, у кого туалетные принадлежности.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие! – поспешил Пахом. – Свои есть.
Снаружи денщик слил мне из котелка, я, фыркая, умылся и сел на расстеленную Пахомом попону. Где только он ее взял? Тем временем денщик принес от ближайшего костра горячей воды в котелке, достал из сумки оловянную чашку, помазок, мыло и стал взбивать в чашке пену.
– Откуда это у тебя? – спросил я, наблюдая за его ловкими движениями.
– У маркитантов купил, – сообщил Пахом, не отрываясь от занятия. – Нам, таперича, хозяйством заново обзаводиться. Все, что было, хранцузы схитили.
– А деньги где взял?
– Так ваши.
– То есть?
– Я, как хранцузов увидал, достал из саквы бумажник, коий вы мне на сохранение отдали, и вынул из него деньги, – пояснил Пахом, намыливая мне лицо. – Сунул их за пазуху, а бумажник обратно кинул. Нехристи саквы обыскали, бумажник нашли, а за пазуху заглянуть не догадались. Так и сберег.
М-да. Вот и говори, что русские глупы. Так быстро сообразить, и, главное, сделать… Сам бы не допер.
– Я вам, ваше благородие, по гроб… – шмыгнул носом денщик. – Аспиды эти нерусские убить меня хотели, пистолю нацелили, а вы вступились. Я таперича для вас, что хошь, сделаю.
Он вздохнул, достал из сумки бритву и стал скрести мои щеки.
– Ничо, – бормотал, вытирая пену о полотенце. – Деньги у нас есть – купим, что потребно. У маркитантов тута все имеется. Кобылку, на которой приехали, поглядел – добрая. Годков пять, не более. Зубы не стерты, сама крепкая. Седло, правда, казачье, но другое дешево купить можно. Казаки хранцузские продают – у них много. А еще мерин ваш цел, мне о том донесли. Его благородие Рюмин на нем ездит, но мы заберем. Нечего на чужое рот разевать! – мстительно сказал Пахом. – А то, ишь, прибрал. Свое нужно иметь.
– Разберемся, – сказал я, улучив момент. – Меня никто не спрашивал?
– Его высокоблагородие подполковник Спешнев приезжали, – сообщил Пахом. – Но я сказал, что вы спите. Ночь к своим выбирались после того, как от хранцузов утекли, – сморило. Он и отстал. Велел только, как проснетесь, к нему идти.
– Куда?
– Вон изба, – Пахом указал рукой с зажатой в ней бритвой. – Их высокоблагородие нонче полком командуют, им положено. Другим ахфицерам только палатки.
Семену дали полк? Ни фига себе карьера! Хотя, чего удивительного? После Бородино и не такое возможно. Столько командиров сгинуло… Ну, а что я? Скорей всего, Семен заберет к себе младшим офицером. Ладно, увидим.
Тем временем Пахом завершил бритье и стер с моего лица остатки пены полотенцем, потом принес из палатки мундир, шпагу и кивер. Я встал, застегнул пуговицы на груди, стряхнул прицепившиеся к сукну соломинки. Воткнул шпагу в перевязь, нахлобучил кивер. Пахом достал из сумки и поднес маленькое зеркальце. Орел! С фонарем под глазом…
– Вы там у его высокоблагородия насчет палатки похлопочите, – посоветовал денщик. – Вам положена. Не в чужой же обретаться.
Изба Спешнева походила на прочие в лагере – рубили-то по одному стандарту: невысокое крыльцо, сени, дверь с низкой притолокой. Сняв кивер, я наклонил голову и шагнул внутрь. Семен обнаружился за столом: сидел и дул чай из самовара, заедая его булкой. В животе у меня некстати заурчало.
– Здравия желаю, господин подполковник! Капитан Руцкий прибыл по вашему приказанию.
– Платон!
Семен вскочил и рванулся навстречу. Я – тоже. Мы встретились посреди избы, где обнялись. От души.
– Пусти! – прохрипел он. – Задавишь, медведь!
– Прости, – я разжал объятия и отступил. – Это от радости.
– Крепкая она у тебя! – хмыкнул он. – Чаю хочешь?
– И водки тоже.
Подполковник захохотал.
– Узнаю Руцкого, – сказал, смахнув слезу. – Наглости в тебе на троих. Будет водка! Провианта в лагерь навезли много, нас никогда так не кормили.
Понятно. Интендантской службой в русской армии заведует знаменитый Канкрин, будущий бессменный министр финансов двух царей. Повальное воровство и взяточничество среди интендантов он пока не истребил – это в будущем, но снабжение провиантом наладил образцово. Историки дружно признают, что с питанием дела в русской армии обстояли гораздо лучше, чем у французов, прусаков и вообще, чем у кого бы то ни было в Европе.
– Эй, Прошка! – крикнул Семен.
В избу вскочил денщик Спешнева.
– Слушаю, вашвысокобродь!
– Гость у меня дорогой, – Семен указал на меня. – Спроворь нам выпить и закусок.
– Сей минут! – отрапортовал денщик и исчез.
– Дай-ка на тебя погляжу, – сказал Семен, окидывая меня взглядом. – Хорош! Умыт, чисто выбрит, синяк только под глазом. Французы, что ли, наделили?
– Они, – соврал я. – Гады!
– А еще мундир новый с орденами, – продолжил Спешнев, кивнув. – Георгия в Петербурге получил?
– Там, – подтвердил я. – А твой орден где? Или знаком не разжился?
– Нету ордена, – махнул он рукой. – Кроме Анны, что ранее дали. Чином заменил.