А еще я действительно стараюсь найти золотую середину между паранойей и беспечностью. Вот, избавился я от старых элит, ну, почти, от главных фигур, сейчас создаю свое окружение. Но, что? Разве до меня или после, такого монархи не делали? А сколько при этом было заговоров? Разве Павел Петрович, в теле которого я был, не приблизил Палена? Одного из лидеров заговора, закончившегося цареубийством? Сработал бы гипнотизёр против Шешковского, так и выяснил бы, какие мысли бушуют в умной и изворотливой голове главы Тайной канцелярии. Так нет, не поддался Шешковский внушению.
— Илья! Пригласи Степана Ивановича! — повелел я.
— Ваше Величество! — приветствовал меня Шешковский.
— Давай к делу, Степан Иванович, устал сегодня, словно пять десятин земли вспахал! — сказал я и стал любоваться глуповатым выражением лица Шешковского, шокированного таким сравнением. — Да, откуда мне знать каково вспахать пять десятин земли? Кстати, организуйте мне такое развлечение!
— Шутить изволите, Ваше Величество! — улыбнулся Шешковский.
— Говори, Степан Иванович, как состоялось знакомство Екатерины Алексеевны и Антуана? — уже серьезным тоном спросил я.
— Не поддалась сну! — казалось, разочарованно ответил Шешковский, но мне привиделись нотки удовлетворения результатом.
— Антуан старался? — жестко спросил я.
— Ваше Величество, все было сделано, как обычно, — ответил Шешковский и не отвел глаз.
Терять такого персонажа, как гипнотизёр Антошка Лобазов было бы таким расточительством, не оправданным ничем. Действительно уникум, который до сих пор уверен, что он стал просветленным именно из-за того, что прикоснулся к неким таинствам масонов, вселенскому разуму. И честно… а кто его знает, может, оно и есть что-то такое этакое, мистическое? Мне бы, попаданцу, включить агностика и просто принять то, что познание многого просто невозможно. Я ощутил на себе немало, мягко сказать, странного. Но, и что такое гипноз, мне так же было вполне себе понятно. И хотелось как-то переубедить Антуана в том, что его дар не связан с масонскими практиками. Это нужно, чтобы у Шешковского был интересный и неожиданный козырь в различного рода скользких делах.
И вот, что выяснилось… я не поддаюсь гипнозу. Мало того, Антуан считал меня неким высшим масоном, или еще каким-то глубоко законспирированным иллюминатом. Правда, уже за то, что этот персонаж пробовал императора проверить на восприимчивость гипноза ему грозит ампутацией конечностей и выкалывания его колдовских глаз. Вместе с тем, как было не соблазниться и не загипнотизировать Екатерину, от которой постоянно жду каверзы? Никак!
— И сколько еще таких людей, кого Антон не может усыпить? — спросил я.
— Пока только четыре. Вы, Ваше Величество, Ее Высочество, один из моих сотрудников и я, — ответил Шешковский.
— Присмотрись к своему сотруднику. Может, сильный человек. Но меня еще интересует: а сколько было людей, с кем проводился сей опыт? — опять я подарил тяжелый взгляд собеседнику.
— Сто семнадцать! — растерянно ответил Шешковский.
— У тебя что, Степан Иванович, теперь вся работа будет строиться на Антоне? — подначивал я главу Тайной канцелярии.
— Никак нет, Ваше Величество. Но то, что люди под пытками злейшими говорят, под сном рассказывают сразу и без принуждения. Время меньше трачу, больше работы сделаю! — оправдывался Шешковский.
— Ты смотри, чтобы этот колдун тебя не зачаровал! — казалось бы шутливо, но жестким голосом, сказал я.
— Так научил он меня, как не засыпать. Под пыткой и научил, — сказал Шешковский.
— Пробовал на послах? — спросил я, вдруг в голову пришла шальная мысль.
— Нет, Ваше Величество! Как же без Вашего дозволения на это? — ответил Степан Иванович.
— Пока и не нужно, — сказал я и резко переменился из добренького императора, в злобного тирана. — Что утаил?
Шешковский увидел изменения в моем настроении. Причем, я был в этом уверен, так как Степан Иванович мог понять, где я тренируюсь в актерском мастерстве, ну а где более чем серьезен. Сейчас был второй вариант.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы про то, что Екатерина Алексеевна не праздна? — стушевался Степан Иванович.
— Почему первым делом не доложил? — продолжал я буравить взглядом Шешковского.
Наверное, один глаз, но злой, должен смотреться более зловеще, чем два. Или нет? Нужно перед зеркалом порепетировать.
— Просила Екатерина Алексеевна, — из Шешковского как будто стержень вытянули.
— Ты вот, Степан Иванович, в фаворе, приближен ко мне, как никто иной. Думал я, что верой и правдой мне служишь. Вон, за глаза и «псом верным» звали. Так что? Крамолу с Катькой учиняешь? — неверное, я переигрывал.
На самом деле, Шешковский не мог успеть доложить о беременности Екатерины. Та, когда я еще не успел раздеться после приезда в Петергоф, сразу ошарашила меня новостью. И радость, и недоумение, и глупые мысли «от кого?». Я был практически уверен в том, что ни с кем у Катерины, ну, кроме меня, тогда, пьяным, не было. Но ребенок!.. Нет! Это хорошо для империи, это и для моего образа неплохо. Да и дети — это радость.
Потом был вызван Кашин, и тот подтвердил не только беременность, но и назвал приблизительное время зачатия. Все сходилось.
Теперь нужно учитывать беременность жены, с которой и спал-то за последние… Сколько? Полтора года? Два? Но, всего один раз! Что-то изменяет это в раскладах? Пока особо ничего, кроме того, что Екатерина не оставляет попыток привязать меня к себе. Видимо не понимает, что я просто не могу, хотя и стараюсь, развязать те путы, которыми уже давно был ею опоясан.
Когда Екатерина признавалась, она просила за Шешковского. Мол, сама уговорила Степана Ивановича не сообщать мне, так как это задача ее, все еще жены, сообщить мужу. Казалось, мелочь, но… А если так себя ведет Катя, чтобы я начал подозревать Шешковского, посеять зерно сомнений и в будущем избавится от Степана Ивановича? Ведь возможно же! Но ничего подобного я делать не собираюсь. А встряска для Шешковского не помешает, как и любому иному человеку. Чтобы жизнь в рутину не превратилась, да взгляд не мылился.
— Ты, Степан Иванович, еще подумай над тем, что Екатерина Алексеевна может настраивать меня против твой персоны! — я сменил гнев на милость. — Ладно, рассказывай, что там с Арсением.
— Арсений как будто сошел с ума. Начал возводить повсеместно хулу на Вас, Ваше Величество. Говорит о том, что Богородица к Вам явиться не могла, потому, как Ваши поступки, скорее, от лукавого [Арсений Мацеевич, митрополит Ростовский и Ярославский, был в РИ самым активным, единственным противником секуляризации. Предавал анафеме всех причастных к этому процессу, оскорблял Екатерину, не признавал Елизавету].
— Вот же враль [так Екатерина Великая называла Арсения]. При мне так помалкивал, уехал в Ростов, так и разошелся, — сказал я, все никак не решаясь принимать жесткое решение.
— Ранее, Ваше Величество, многие считали, что Вы, как и Елизавета Петровна, дальше слов и угроз не пойдете. Сейчас же обер-прокурор Святейшего Синода начал говорить об отъеме церковных земель как о неизбежном, — сказал Шешковский, глядя на меня и ожидая решения.
— Степан Иванович, вы сможете решить проблему таким образом, чтобы тень не упала ни на меня, ни на вас? — спросил я, чуть не дав «петуха» голосом.
Наступила небольшая пауза. Как-то сложно принимать решение относительно одного из видных иерархов церкви, даже, если этот церковнослужитель напрямую оскорбляет не только меня, но и все мое окружение. Мацеевич уже вступил в конфликт с Ростовской семинарией, с иными своими «коллегами», архиепископом Новгородским Дмитрием, епископом Коломенским Гавриилом и другими иерархами церкви. То, что сейчас назревает, может превратиться в новый Раскол церкви, чего допустить нельзя никоим образом, в том числе и посредством скоропостижной кончины Арсения. В иной истории были какие-то судебные разбирательства, которыми и в том варианте занимался Шешковский. Однако, после церковь причислила Арсения то ли к лику святых, то ли признала великомучеником. Ждать подобного, как и последователей Арсения, я не хотел. Откровенно, это опасно.