— Всяко бывает… — нахмурившись, молвил он наконец. — Если, скажем, зеркало занавесить забыли или простыня с него как-нибудь случайно соскользнула… Словом, если покойник в нем хоть раз отразился… тогда — да…
— И что за это? — мигом вклинился Егор, которого, по обыкновению, интересовало не столько преступление, сколько наказание.
— Ничего. Занавешивать надо. А вот если и занавесили, и простыня не соскальзывала, а отражение покойника все равно потом в зеркало влезло, тут уже серьезно. Тут — скандал. За такое вмиг квалификации лишат и из Зазеркалья вышибут…
— Куда?
— На улицу! Куда еще вышибают? И к бирже потом даже не приближайся — не пустят… Иди вон морды с ведрами в колодце отражай!
Василий вдруг забеспокоился, закрутил головой.
— Бугра бы нашего кликнуть! — озабоченно предложил он. — Разговор-то — по делу. Всех касается.
Персоналии оглянулись на коробку павильона, где вовсю шла подготовка к появлению хозяина квартиры.
— Ну что за освещение? Что за освещение? — раздавался изнутри раздраженный голос распорядителя. — Почему все такое блеклое? Оттенки — теплее. Еще теплее! Он же не с пьянки, он от женщины возвращается! Может быть, даже от старой своей любви! На всем должен лежать особый свет!
— Нет, не стоит, — решил дядя Семен. — Попозже.
— А что такое?
— Да Леня с ним опять повздорил. Вздернутый он сейчас. Лучше как-нибудь потом… Скажи, Вася, а не было намека, что соколик твой сам женушку в гроб вогнал?
Тот оторопел, заморгал.
— В смысле — пришиб, что ли?
— Нет. Если бы пришиб, он бы сейчас отражался не здесь. Он бы сейчас отражался в местах не столь отдаленных… время от времени… Как у них вообще с супругой в последние годы жизнь складывалась?
— Да хреново!
— Точно или догадываешься?
— Н-ну… когда о ней речь зашла, о жене его бывшей, эта его за лацканы хвать! Смотрит в глаза, зрачки у самой по семь копеек — и твердит, как заведенная: «Запомни: ты ни в чем не виноват! Ты ни в чем не виноват!» Значит, виноват в чем-то…
— Слушайте, господа! — с неожиданной бодростью в голосе произнес Леонид Витальевич. — А ведь у нас, оказывается, не все так скучно, как представлялось! Семейная драма, скелет в шкафу…
— Кстати… ночевали-то, надеюсь, не в разных койках? — кашлянув, спросил дядя Семен, чем сильно рассмешил Василия.
— Сень! Да у них полгода назад роман был! Васятка мой, оказывается, на развод подавал! Потом, правда, заявление забрал.
— То есть жена обо всем знала?
— Понятия не имею!
Помолчали. Тихий ангел пролетел. Или, как еще говорят, мент родился… Хотя, учитывая место действия, речь в данном случае могла идти лишь об отражении ангела. Или мента.
— Детей у них не было, — помыслил вслух дядя Семен. — Егорка — он от первого брака… Кстати, Вася, а как зовут эту старую любовь?
— Тома.
Все с интересом повернулись к Василию.
— А фамилия? Не Истрина, случайно?
— Спроси, чего полегче! — огрызнулся тот. — Что ж они, по-твоему, в постели друг к другу по фамилии обращались?..
— А у партнерши ты, конечно, выяснить не мог! Потом уже, после того, как отработали?
Василий крякнул и снова потупился.
— Да понимаешь… Не до того мне было. Стыдуха! Ни разу с таким треском не проваливался! Гастролер!.. Статист — и тот бы его лучше отвалял…
— Ну хорошо, а внешне эта Тома что из себя представляет? Рыженькая, худенькая?..
— Н-нет… Дама такая рослая, в теле, волосы — взбитые, цвета пакли. Но не рыжие…
— Бабник узкого профиля, — прокомментировал Арчеда. — Специализировался на одних Тамарах.
— Ребята, вы о чем?
Вопрос Василия остался без ответа.
— Полупалов, в павильон! — скомандовал негромкий голос распорядителя. — Ваш выход…
Отражение № 8
Дядя Семен и Леонид Витальевич Арчеда сидели у тронутого распадом стола вполоборота к павильону. Сумрачный дядя Семен крутил в пальцах отражение бубнового туза. Леонид Витальевич наблюдал за Егором, который, в свою очередь, наблюдал за тем, что творилось внутри серебристо-серого куба.
Подглядывать за происходящим в павильоне не возбраняется, просто надо уметь это делать. Егор умел. В данный момент он стоял у задней или — как еще принято говорить — зеркальной стороны коробки, погрузив в нее физиономию по самые уши. Нам с вами заметить такого наблюдателя можно, лишь резко припав щекой к зеркалу и направив взгляд почти параллельно отражению стены, на которой оно висит. Но, во-первых, никому в реальном мире не придет в голову совершить столь странный поступок, а во-вторых, стоит вам приблизиться к стеклу, как соглядатай тут же отпрянет.
Вот если бы он сунул свой любопытный нос в какую-либо из трех прочих стен, тогда, конечно, другое дело… Однако за подобные штучки, как было сказано выше, наказывают строго.
— Колоду бы обновить… — молвил со вздохом дядя Семен.
— А?.. — отвлекся Леонид Витальевич.
— Карты, говорю, уже прозрачные. Масть сквозь рубашку просвечивает. — И дядя Семен предъявил ему бубновый туз.
Действительно, масть просвечивала.
— Да, скоро конец картишкам, — с сожалением согласился Арчеда. — Я уже к обслуге обращался…
— И как?
— Говорят, что без оригинала восстановить не смогут. А оригинал — в тумбочке.
— Все они могут, — проворчал дядя Семен. — Вредничают просто.
Многострадальную эту колоду добыл с благословения старших товарищей три месяца назад все тот же Егорка. Когда обмывали зеркало, Егоркиному двойнику вздумалось показать карточный фокус. Фокус не удался, колоду немедленно вернули в ящик, а отражение ее незаметно оказалось в кармане юного дарования. Однако с тех самых пор заветный ящичек больше не открывался.
— Поет, что ли? — спросил вдруг недоверчиво Арчеда.
Оба прислушались. В самом деле, из ртутно-серой коробки павильона доносился приглушенный, но бодрый голос Василия. Напевалось нечто бравурное, чуть ли не «Прощание славянки».
Распорядитель молчал. Отражаловка, надо полагать, шла без сучка без задоринки: запуганная обслуга работала, как часы, и на всем лежал особый свет…
Спустя некоторое время Егор отлип от стенки, явив сидящим у стола свою восторженно ухмыляющуюся физию.
— Чего он там распелся? — полюбопытствовал дядя Семен.
— Перековывается! — глумливо поделился Егорка. — Шторы снял, зеркало протер! Полы моет. — И снова сунулся мурлом в павильон.
— Ты мне вот что скажи, — повернулся Леонид Витальевич к дяде Семену. Темные глаза его за стеклами очков беспокойно помаргивали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});