тысячи томов и, судя по всему, помнит все их наизусть, то ему, конечно, хочется, чтобы дочь по меньшей мере знала, что там написано в учебниках, и уж конечно он полагает, что она сумеет запомнить кое-какие факты из истории и сделать французское упражнение. Эрменгарда была тяжким испытанием для мистера Сент-Джона. Он никак не мог взять в толк, почему его дочь оказалась такой неспособной и глупой, почему никогда и ни в чём не отличилась.
«Ну и ну! – не раз говаривал он, глядя на дочь. – Порой мне кажется, что она так же глупа, как её тётка Элиза!»
Если тётке Элизе науки не давались, если она тотчас забывала всё, что выучила, то Эрменгарда действительно была ужасно на неё похожа. Сказать по правде, во всей школе не было большей тупицы, чем Эрменгарда.
– Заставьте её учиться! – сказал мистер Сент-Джон мисс Минчин.
В результате Эрменгарда проводила большую часть своей жизни в опале или в слезах. Она учила уроки – и тотчас забывала, а если что и помнила, то не понимала. Вот почему, познакомившись с Сарой, она взирала на неё с глубоким восхищением.
– Ты по-французски спокойно говоришь, правда? – спросила она уважительно.
Сара забралась на сиденье, устроенное в глубоком проёме окна, и, подобрав под себя ноги, уселась, обхватив колени руками.
– Говорю, потому что слышала его всю жизнь, – отвечала Сара. – Ты бы тоже говорила, если бы всегда его слышала.
– Ах нет, я бы не смогла! – воскликнула Эрменгарда. – Я бы никогда не смогла!
– Почему? – спросила с интересом Сара.
– Ты же слышала, как я сегодня отвечала. Это всегда так. Я эти слова просто не могу произносить. Они такие странные. – Она помолчала, а потом прибавила не без благоговения в голосе: – Ты ведь умная, правда?
Сара задумалась, глядя в окно на грязную площадь, где по мокрой железной ограде прыгали и чирикали воробьи, и на покрытые сажей ветви деревьев… Её часто называли «умной», и она спрашивала себя, так ли это, а если так, то как это вышло.
– Не знаю, – наконец отвечала она. – Мне трудно сказать.
Потом, увидев, что круглое розовощёкое лицо омрачилось, Сара засмеялась и переменила тему.
– Хочешь взглянуть на Эмили? – предложила она.
– Кто это – Эмили? – спросила Эрменгарда совсем так же, как мисс Минчин.
– Пойдём ко мне в комнату – увидишь, – ответила Сара и протянула ей руку.
Они спрыгнули со скамьи и поднялись наверх.
– А правда, – зашептала Эрменгарда, когда они пересекали холл, – правда, что у тебя есть собственная комната для игр?
– Да, – ответила Сара. – Папа попросил об этом мисс Минчин… Знаешь, когда я играю, я сочиняю всякие истории и рассказываю их сама себе, и я не люблю, чтобы меня слышали. Если меня слушают, это всё портит.
К этому времени они были уже в коридоре, который вёл в комнату Сары. Услышав её ответ, Эрменгарда остановилась и, едва дыша, посмотрела на Сару широко раскрытыми глазами.
– Ты сочиняешь истории? – проговорила она с волнением. – Ты не только говоришь по-французски, но ещё и сочиняешь? Неужели это правда?
Сара взглянула на неё с изумлением.
– Послушай, это все умеют, – сказала она. – Разве ты никогда не пробовала? – Не дожидаясь ответа, она предостерегающе тронула Эрменгарду за руку и шепнула: – Давай тихонько подкрадёмся к двери – и я её распахну. Может, нам удастся поймать её врасплох!
Конечно, она шутила, но в глазах её мелькнула тайная надежда, которая увлекла Эрменгарду, хотя она и не понимала, что всё это значит, и кого Сара хочет поймать врасплох, и зачем это нужно. Впрочем, Эрменгарда не сомневалась, что увидит что-то на редкость приятное и удивительное. А потому, дрожа от радостного ожидания, она шла на цыпочках за Сарой по коридору. Неслышно подкравшись к двери, Сара быстро повернула ручку и распахнула дверь. В аккуратно прибранной комнате стояла тишина, в камине горел неяркий огонь, а в креслице возле камина сидела дивная кукла и как будто читала книжку.
– Ах, опоздали! – вскричала Сара. – Она успела добежать до своего кресла! Всегда так! Куклы такие быстрые, как молния!
Эрменгарда переводила взгляд с Сары на куклу и обратно. У неё перехватило дыхание.
– Она умеет… ходить? – спросила она изумлённо.
– Да, – отвечала Сара. – Так я, по крайней мере, думаю. Вернее, воображаю. И тогда мне кажется, что так оно и есть. А ты разве никогда ничего не воображала?
– Нет, – призналась Эрменгарда. – Никогда. Я… расскажи мне про это.
Её так околдовала эта странная новенькая, что она смотрела совсем не на Эмили, хотя в жизни не видела таких чудесных кукол, а на Сару.
– Давай сядем, – предложила Сара, – и я тебе расскажу. Это так просто – стоит только начать, и уже не остановишься! Придумываешь и придумываешь без конца! Это просто чудесно! Эмили, послушай. Это Эрменгарда Сент-Джон, Эмили. Эрменгарда, это Эмили. Хочешь её подержать?
– А можно? – спросила Эрменгарда. – Нет, правда можно? Она такая красивая!
За всю свою короткую скучную жизнь мисс Сент-Джон даже и не мечтала, что ей выпадет счастье так чудесно провести время, как в это утро со странной новенькой. Они пробыли в комнате Сары целый час, пока не прозвенел звонок на обед и им не пришлось спуститься вниз.
Сара устроилась на коврике перед камином и рассказывала Эрменгарде удивительные вещи – её зелёные глаза сверкали, щёки горели. Она рассказала о своём путешествии и об Индии; но больше всего Эрменгарду увлекла фантазия о куклах, которые ходят, разговаривают и делают многое другое, стоит лишь людям выйти из комнаты. Своей тайны они никому не открывают и с быстротой молнии возвращаются на свои места, как только заслышат, что кто-то идёт.
– Мы бы так не смогли, – серьёзно заметила Сара. – Это какое-то волшебство.
Когда она поведала о поисках Эмили, лицо её вдруг затуманилось, а свет в глазах погас. Эрменгарда это заметила. Какой-то странный звук, не то вздох, не то всхлип, вырвался у Сары из груди, а потом, словно приняв решение, она плотно сжала губы. Эрменгарде подумалось, что другая бы на её месте зарыдала. Но Сара сдержалась.
– У тебя что-то… болит? – осмелилась Эрменгарда.
– Да, – отвечала Сара, помолчав. – Только не тело. – И, сдерживая дрожь в голосе, тихо спросила: – Ты своего отца больше всего на свете любишь?
Эрменгарда разинула рот. Ей и в голову не приходило, что можно любить собственного отца; честно говоря, она готова была на всё, только бы не оставаться с ним наедине даже на десять минут. Впрочем, она понимала, что