Так они и двигались за ним до северной оконечности Огненных гор. Потом эти горы постепенно исчезли из виду: преследуемый и погоня все более углублялись в выжженные пространства шемитской пустыни. Отыскивать пеший след Ламици оказалось проще, чем след его лошади. Они были уверены, что евнух был где-то совсем близко. Тем не менее он со сводящим с ума упорством сохранял свой отрыв…
И вот только сегодня, спустя еще несколько дней, Конан наконец-то заметил его. Усталость делала болезненным каждое движение, но варвар и горец с удвоенной энергией устремились вперед.
– Недоносок, оказывается, вынослив, точно пустынный скорпион, – проворчал Конан. – И гораздо удачливее, чем мы.
– Скоро кончится его удача, – мрачно буркнул Кейлаш и многозначительно погладил черенок меча.
Конан на это заметил:
– Если он доберется до крепости раньше нас, как бы наша удача первой не иссякла.
Кейлаш погрузился в угрюмое молчание, не желая тратить силы на пустой разговор. Ни он, ни Конан покамест не затрагивали одну животрепещущую тему: быстро иссякавшие припасы. Они как могли экономили воду, но изнурительно быстрый марш подтачивал силы. Они не делали остановок в самые жаркие дневные часы, как собирались вначале. Они заставляли себя тащиться вперед, даже когда солнце жгло им макушки, повисая прямо над головами.
Глядя на товарища, Кейлаш сильно подозревал, что железного киммерийца не свалили бы и несколько дней совсем без воды. Ему бы такое здоровье!.. Не то чтобы Кейлаш боялся за свою жизнь, нет. Он опасался, что начнет отставать и задержит своего спутника. Ноги то и дело сводила судорога, легкие, обожженные раскаленным воздухом пустыни, так и горели. В тех местах, где тело не прикрывала одежда, кожа багровела и слезала клочьями. Может, евнуха они и поймают, но Кейлаш весьма сомневался, что выдержит дорогу назад.
Он заставил себя отрешиться от столь печальных перспектив. Лучше думать о чем-нибудь ласкающем душу.
Например, о полных кружках прохладного пива и о сладостных ласках прекрасных шлюх из таверны…
Вот в таком полубредовом состоянии Кейлаш кое-как заставлял себя двигаться следом за киммерийцем, мало что замечая вокруг…
Когда безжалостное солнце наконец склонилось к закату, Конан еще раз присмотрелся к горизонту. И скупо улыбнулся воспаленными, потрескавшимися губами. Они все-таки настигали Ламици, которого, судя по следу, мотало из стороны в сторону, точно кабацкого пьяницу. Еще несколько часов назад они миновали выброшенный им пустой мех из-под воды. Похоже, полубезумного евнуха скоро должны были оставить последние силы…
Мягкий шлепок, раздавшийся позади, заставил Конана поспешно обернуться. Это Кейлаш лицом вниз рухнул в песок. Киммериец немедля бросился к нему, но тот зашевелился и поднялся сам.
– Заснул, – пробурчал он, смахивая с лица песок. Покачнулся – и свалился опять.
Конан посмотрел на друга со все возраставшей тревогой. Он приподнял ему голову и поднес к запекшимся губам горлышко бурдюка. Кейлаш отпил, потом кое-как приподнялся на локтях.
– Передохнуть… надо, – пробормотал он, почти не раскрывая глаз. – Ты… иди давай.
Конан посмотрел на далекую фигурку Ламици… Она была едва видна в быстро сгущавшейся темноте. Как бы он хотел поспать хоть несколько часов!.. Кейлаша нельзя было бросить здесь одного, а тащить его на себе киммериец был уже не в состоянии. И на двоих у них оставался всего один бурдючок. Конан еще раз попытался растормошить горца, но измотанный кезанкиец лежал пластом. Делать нечего, варвар улегся на песок рядом с ним, прикрыл лицо капюшоном, взял в руки обнаженный меч – и некрепко заснул.
Проснулся он странно освеженным. Вокруг по-прежнему были грязно-желтые дюны. Ветер местами выглаживал тонкий песок, местами собирал его волнами. Кожа киммерийца была сухой, как пергамент, губы жестоко обожгло солнце, но горло почему-то больше не сводила жажда. И наконец он с ужасом осознал: уже наступало утро!.. Он проспал целую ночь!..
Прикрывая глаза от яростного пустынного солнца, варвар тяжело поднялся и хотел разбудить Кейлаша, но того… нигде не было видно. Потрясенный киммериец начал оглядываться, однако не нашел даже следов, могущих подсказать, куда подевался его спутник. В отчаянии он снова и снова обозревал горизонт… Никого! И ничего!
А солнце палило как будто с удвоенным бешенством, палило так, что невозможно было отнять руку от глаз…
Потом он заметил, что оно висело удивительно низко, заполняя все небо своим невыносимым сиянием. Он судорожно зажмурился, прикрываясь руками… Солнце уменьшилось и отступило так же неожиданно, как и приблизилось. Только из привычного желтого стало голубовато-белым. И висело оно не в небесах, а на конце серебряной цепочки. Цепочку держал седоволосый старик. В другой руке он сжимал серебряное копье. Из одежды на нем была лишь пыльная коричневая набедренная повязка, да на ногах болтались поношенные сандалии. Шаркая ногами, он шел через пески навстречу потрясенному киммерийцу.
– Убей его, как я когда-то убил!.. – прокаркал он пронзительным голосом, размахивая копьем.
Конан мигом встал в боевую стойку, держа меч наготове. Мало ли какой фокус выкинет старый безумец!
– Когда он увидит это, он должен стоять лицом к лицу с тобой! – продолжал бушевать старик. Он высоко держал пылающий амулет. – Не дай ему уйти!..
И Конан узнал его амулет. Точно такой же, как тот, что носил Мадезус!
– Кто ты? – спросил он озадаченно, не опуская, впрочем, оружия.
– Дераннасиб из Пелиштии, – ответил старик. – Пронзи его сердце! Убей его, как я когда-то убил!..
– Кого убить? И как? – недоумевал Конан. – У меня нет ни амулета, ни серебряного копья. А где Кейлаш? Воин, который был здесь со мной?..
На сей раз старик ничего не ответил. Он указал копьем на юг, повернулся к киммерийцу спиной и зашагал прочь, продолжая бормотать на ходу. Он шел, и плоть все больше облезала с его костей, пока не остался лишь обнаженный, побелевший скелет. Вот он рассыпался и исчез в песке, пропав с глаз… Изумленный варвар даже не попытался последовать за стариком. И вновь в глаза ему ударило огромное солнце. Оно заполонило все небо, грозя раздавить и сжечь его в невыносимом сиянии…
…Конан с криком вскочил, сжимая в руках меч. Небо все еще было совершенно темно. Так, значит, ему приснился сон!.. Ругаясь, он пнул песок и стал ждать, пока успокоится зашедшееся сердце. Кейлаш пошевелился с ним рядом, потом зевнул и поднялся.
– Ты что-то сказал?.. – выговорил он голосом, невнятным спросонья.
– Да нет, ничего, – буркнул Конан, решив, что вряд ли стоило пересказывать товарищу такой странный и не слишком приятный сон. – Пошли! Вряд ли Ламици завалился дрыхнуть, как мы!