— А ты не горюй. Значит, ты ценишься на рынке. В общем, поздравляю. Ты будешь очень счастлив… наверное.
— Почему «наверное»?
— Да так, к слову пришлось.
Ответ, трепетавший на устах Тони, нам неизвестен. Беседу прервал молодой человек с отвратительными усиками.
— Пардон, — сказал незнакомец. — Я думал, тут никого нету. Здрасьте, милорд.
Глава III
Тони с трудом переключил мысли с неприятного разговора на неприятного посетителя.
— А, Сид! — добродушно сказал он. — Не сразу вас узнал. Это Сид Прайс, — напомнил он брату.
— Как жизнь, мистер Фредерик?
— Ф-ф-фуф, — сурово ответил Фредди.
— Мама здорова? — спросил Тони.
— Да не очень, милорд. Опять на нее нашло. Как говорится, приступ.
— Какая жалость! Она что-нибудь приняла?
— Бутылку, не меньше, милорд.
— У няни больное сердце, — объяснил Тони брату.
— Да? — холодно откликнулся тот.
— Что ж, — сказал Тони, — я рад, что она приехала. Где она, в людской?
— Да, милорд. Как говорится, немного не в себе. Фредди заморгал от боли.
— Жаль, — сказал Тони. — Наверное, она хочет меня видеть?
— Хочет-то хочет, а увидит две штуки, ха-ха-ха!
— Господи! Ей так плохо?
— Понимаете, милорд, при этих самых припадках надо пить бренди. А вот вы не рассердитесь, если я скажу?
— Пожалуйста, Сид, говорите.
— Волос у вас плохой.
— Голос?
— Волос. Стригут плохо. Да что с них взять, с деревенщины? Вот у нас в Лондоне…
— Ах, эти столичные жители!
— Ну! — сказал Сид. — Уж кто-кто, а мы-то столичные. Чья лавочка была? Наша. Отца, значит, деда, прадеда, прапрадеда. У меня бритвы есть, набор, так они прапрапрадеда. Во-от такие, прям ножи!
— Да? — откликнулся Фредди.
— А то! Хотите, покажу?
— Буду ждать с нетерпением, — холодно пообещал младший брат, направляясь к двери.
— Ты уходишь? — огорчился старший.
— Да. Мне нехорошо. Видимо, приступ. Сид мрачно глядел ему вслед.
— Вот из-за них, — сообщил он, — бывают революции. Добрый Тони поспешил смягчить обиду.
— У него манера такая.
— Манера? А вот из-за такой манеры кровь потечет по мостовым.
— Как неприятно! — поежился Тони. — И скользко… Не сердитесь на Фредди, Сид. Может, он и высокомерен, но служит вашим интересам. Помните, вы мне дали лосьон? Фредерик пытается его пристроить. Вспомните об этом, когда дойдет до гильотины. Кстати, когда вы ждете эту вашу революцию?
— Со дня на день.
— Ну, тогда я еще успею съездить за батарейкой. А вы тут посидите, отдохните. Можно картины посмотреть. Вы их любите?
— Мне вот эта нравится, — отвечал Сид.
Беседуя, он ходил по комнате, и сейчас остановился перед портретом мужчины в латах с воинственным подбородком, который держал руку на эфесе длинного и, вероятно, острого меча.
— Ктой-то? — с уважением спросил Сид.
— Один мой предок, — отвечал Тони. — Ричард Длинный Меч. Король Шотландии назвал его лжецом, а он дернул короля за нос. Посадили, естественно.
— От это да!
— Приговорили к казни, а дочь принесла этот меч в тюрьму. Ну, он и убежал.
— Да, люди были…
— Смотрите-ка! — воскликнул Тони.
— А что, милорд?
— Странно… Вы на него похожи.
— Эт я?
— Да, похожи. Сид захихикал.
— Ни сном, ни духом, милорд! Мои предки с вашими не знались. Только вот мамаша, но она — женщина приличная.
Тони засмеялся.
— Да что вы, Сид, я просто так. Ну, пока. Хотите закурить — сигареты вот здесь.
— Спасибо, милорд.
Тони вышел в сад, а Сид, хотя был не прочь закурить, не сразу направился к столику. Он постоял перед портретом и даже принял похожую позу, вздернув подбородок и сжав невидимую рукоять.
— Дела-а… — вымолвил он.
Пока он говорил, дверь открылась, и вошел Слингсби. Его величавые черты затуманила забота. Сид очнулся и сказал:
— Ку-ку, дядя Тед!
— Где мамаша? — спросил дворецкий.
— А кто ее знает? Может, у вас?
— Нет, не у меня. Бродит по дому. Это нехорошо.
— Да ладно, чего она сделает! Любит старые места… Все ж, целых два года прожила, когда его милость нянчила.
— Мало ли что она любит! Ее место — среди слуг. И тебе тут торчать нечего.
Сид Прайс решил, что самое время осадить наглого дядю.
— Да? — сказал он. — А мне его милость разрешил. Мало того, я сейчас закурю.
— Еще чего!
— Его милость предложил, — гордо сказал Сид. — Съели, а? Дворецкий застыл на месте.
— Да как ты…
Сид сжал правый кулак.
— Молчи, смерд! — вскричал он. — А то рассеку надвое!
— Ты что, сбрендил?
— Шутка, дядя Тед. Его милость сказал, что я похож на этого типа.
— Вот как?
— Да-да, сказал. И верно, похож. Одно лицо. Он всмотрелся в картину.
— Дэ! Из меня-то граф получше бы вышел, чем из этих самых. Подумаешь, аристократы!
— Да ты что? — возмутился Слингсби, хотя такой величавый человек не может это полностью выразить. — Завел, понимаешь, в моем доме эти свои разговорчики!
— В чьем, в чьем? — грубо фыркнул Сид. — Шляпы долой перед графом Слингсби! Чего там, перед целым герцогом!
Дворецкий гневно смотрел на племянника, жалея примерно в сотый раз, что не он его воспитывал. Судьба современной молодежи нередко тревожила Слингсби, а в Сиде Ланселоте Прайсе были все ее худшие черты.
— Ух, высек бы я тебя!.. — сказал он, отдуваясь. — Жаль, руки не доходят.
Сид не зря ходил на дебаты в рабочем предместье.
— И не дойдут, — парировал он. — Куда вам!
Последовала перебранка. Дворецкий старался как мог, но Сид превосходил его в искусстве спора, и спасся он лишь потому, что в комнату вошла женщина.
Она была немолода и не очень опрятна. Готовясь к визиту, миссис Прайс надела черное шелковое платье и напомадила волосы чем-то из запасов сына, но особым блеском не отличалась. Лицо у нее было багровое, глаза остекленели, и взгляд вряд ли мог сосредоточиться.
Однако, немного поморгав, она худо-бедно узнала участников ссоры и обратилась к ним с должной суровостью:
— Ай-я-я-яй! Чего ругаетесь?
Слингсби перекинулся на нее, радуясь новому антагонисту. Достойным дворецким не подобает препираться с сосунками; к тому же, племянник оказался необычайно вертким. Каждое ваше слово он метал обратно как бумеранг, видимо — поднаторел среди большевичков. Словом, брат осуждающе взглянул на сестру.
— Явилась! — промолвил он. — Пьянчуга старая! Схватившись для верности за кресло, мамаша Прайс охотно приняла бой.
— Это кто у тебя пьян… ик!
— Привет, мамань! — сказал Сид. — Лыко вяжешь?
— А то! — с достоинством отвечала она. — Ну, выпила капельку, а кто… ик! — виноват? Другой пожалел бы… я женщина хворая.
— Ничего, выдюжишь.
— Оно конечно, только сердце все скачет. Чего вы тут не поделили?
— Дядя Тед не верит, что из меня вышел бы какой-нибудь граф.
— Много он понимает!
— И вообще, — вступил в беседу Слингсби, — нечего ему тут делать.
Мамаша Прайс туманно смотрела на него.
— Эт кому, ему? Прям сейчас! Скажи про кого другого!
— Что ты плетешь?
— Да так… Я свое знаю.
— А я знаю свое, — сообщил дворецкий. — Тебе тут делать нечего. Иди в мою комнату.
Миссис Прайс отпустила кресло, чтобы гордо скрестить руки, но чуть не упала. Однако в голосе ее остался призвук гордо скрещенных рук.
— Ты тут не очень, Теодор! Знай, с кем говоришь. А то я тако-ое скажу…
— Ладно, только не здесь. Это тебе не вокзал какой-нибудь.
Сид был счастлив, словно достал лучшее место на матче века.
— Давай-давай! — подбодрил он родительницу. — Давай, не спускай.
Однако мамаша Прайс угасла. По ее щекам текли слезы.
— Кому я нужна? Никто меня не любит! Ой, я бедная, нес…
— Эй, выше нос!
— Меня родной брат обижает! Родной сы-ы-ын…
— А что я? Что я? Ты на себя погляди!
— Ой, Господигосподигосподи!
— Ладно, мамаша!
— Сам виноват, — мрачно сказал Слингсби. — Надо было смотреть.
— Так она просила! Припадок у нее!
— Что его милость подумает?
Слова эти навлекли страдалицу на новую мысль.
— А выпью-ка я за него вина!
— Чайку, — поправил ее брат. — И не здесь, у меня. Сил с тобой нету! Пошли, пошли, оба!
— Где Полли? — жалобно спросила мамаша Прайс.
— В парке, — отвечал Сид, — смотрит на кроликов. Никогда их не видела. То есть живых, надо понимать. К чаю вернется, как это, голубь в голубятню.
— Хорошая девушка, — сказала мамаша Прайс, — американка, да, что поделаешь! Я всегда говорю, люди разные бывают. Кто-кто, а она никого не застрелила, хоть там у них и принято. Тихая такая, уважительная. А чтоб стрелять — да Боже мой!