— Это… это… бог знает что, — заявила Эмма. — Ты не мог любить меня, Джеймс. Иначе ты приехал бы за мной, а не за останками Стюарта, когда узнал о его смерти.
Поднявшись на ноги, Джеймс в один шаг преодолел разделявшее их расстояние.
— Я был уверен, что ты в Лондоне, со своей семьей. Мне даже в ужасном сне не могло присниться, что ты все еще на острове. И потом, мне нужно было время, чтобы найти к тебе подход.
— Неужели это было так трудно, — поинтересовалась она уязвленным тоном, вглядываясь в его лицо, — признать, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства?
— Признать, что я влюблен в жену человека, которого считал своим братом? Да. К тому же, Эмма, — заметил он, стараясь говорить спокойно, хотя и чувствовал себя так, словно с него заживо сдирают кожу, — я ни разу не видел от тебя ни малейшего поощрения. Ты не делала секрета из своих чувств ко мне.
— Как и ты из своих, — парировала она не менее раздраженным тоном.
— Я? — Джеймс покаянно улыбнулся. — Эмма, когда человек, не знавший ни в чем отказа, вдруг обнаруживает, что не может получить то, чего хочет больше всего на свете, он будет делать все, что угодно, лишь бы убедить себя в том, что никогда этого и не хотел. Но поверь, я не могу припомнить момента, когда не хотел бы сделать тебя своей.
Эмма подняла руку и утерла тыльной стороной ладони слезы, снова повисшие на кончиках ее длинных ресниц.
— Вот как? — заявила она вызывающим тоном. — Если это правда, зачем было предлагать мне расторжение брака тогда, в замке Маккрей?
— А ты бы вышла за меня замуж, — мягко спросил он, — если бы я этого не сделал?
Эмма шмыгнула носом. И подняла глаза к потолку, видимо, пытаясь разрешить какие-то внутренние противоречия.
Когда она наконец посмотрела на него, ее взгляд был непроницаемым. Но Джеймс узнал решительную складку ее рта.
А если Эмма на что-то решилась, то лучше быть начеку.
— А теперь? — осведомилась она. — Теперь ты хочешь разорвать наш брак?
— Начнем с того, — сказал Джеймс, шагнув вперед, — что я никогда не хотел этого.
Но Эмма в очередной раз подняла руку, не позволяя ему подойти ближе. Хотя вид у нее был решительный, в глазах проглядывала боль.
— И ты согласен сохранить наш брак, — проговорила она нетвердым голосом, — после всего, что я только что тебе рассказала? Джеймс, я вскрыла гроб твоего кузена. И я ничего не сделала, чтобы остановить человека, который его убил. Стюарт погиб из-за меня.
— Стюарт умер, — сказал Джеймс, — потому что у него было не больше здравого смысла, чем у курицы. А теперь перестань плакать и иди сюда.
— Из меня получится ужасная жена, — сообщила ему Эмма, настороженно попятившись, когда он шагнул вперед, протянув к ней руку. — Похоже, я не способна ни на что, что все нормальные жены делают с такой легкостью. Даже произвести на свет наследника.
— Всему свое время, — заверил ее Джеймс. — А теперь иди сюда. — Он схватил ее за руки. Затем, как рыбак, вытаскивающий из воды сеть с уловом, медленно притянул к себе.
— Джеймс! — предостерегающе сказала Эмма, хотя и сама не понимала, что имеет в виду. Он знал о ней самое худшее и тем не менее не собирался от нее отказываться. И Бог свидетель, она не хотела с ним расставаться. Сознание, что Фергюс был прав насчет того, что Джеймс всегда любил и до сих пор любит ее, странным образом на нее подействовало. Сердце лихорадочно трепыхалось у нее в груди, выделывая немыслимые пируэты. Ей почему-то не хватало воздуха, но Эмма сомневалась, что причиной тому ее туго затянутый корсет.
А когда Джеймс, не отрывая от нее взгляда, поднес ее руки к своим губам, она чуть не задохнулась.
— Джеймс! — взмолилась она.
Но он не дал ей пощады. Его губы переместились с кончиков ее пальцев на нежную кожу с внутренней стороны локтя. Эмма смотрела на его склоненную голову, на темные завитки волос, ощущая обжигающее прикосновение его рта, продвигавшегося все выше и выше по ее руке и наконец — в тот самый миг, когда , ее сердце готово было разорваться, — завладевшего ее губами.
Они слились в долгом сладостном поцелуе, пока Эмма с судорожным смешком не отстранилась.
— Неужели ты настоящий? — спросила она, обхватив ладонями его лицо, хотя прекрасно знала ответ. Она могла осязать его реальность собственными пальцами: тепло его кожи, твердые плоскости скул, покалывание пробивающейся щетины.
— Я собирался спросить то же самое у тебя, — произнес он нетвердым голосом. — Пожалуй, чтобы исключить все сомнения, нам следует провести тщательное исследование.
В мгновение ока они избавились от ее голубого бального платья и его элегантного вечернего костюма. Эмма с восхищением взирала на рельефные мускулы его спины, твердые широкие плечи, мощные бицепсы и сильные предплечья, поросшие темными волосками. Воистину у него тело бога…
А затем это великолепное тело накрыло ее своей жаркой мощью, а руки Джеймса потянулись к вырезу ее сорочки.
И повадки дьявола, не без иронии закончила Эмма.
— Как эта штуковина снимается? — требовательно спросил он, дергая за завязки, стягивавшие ворот. Но прежде чем Эмма успела ответить, тонкие тесемки лопнули и Джеймс с возгласом удовлетворения склонил голову к ее груди, дразня языком затвердевшие маковки и медленно, но с вполне определенной целью подталкивая ее к кровати.
Эмма с довольным вздохом упала на мягкую постель. Вот что значит быть замужем! Хотя Джеймс был слишком хорошо воспитан, чтобы задавать вопросы, он наверняка догадывался, что со Стюартом у нее не могло быть ничего подобного. Стюарт никогда, как сейчас Джеймс, не скользил губами по ее животу, так что пробившаяся на подбородке щетина царапала нежную кожу. Эмма даже не подозревала, что у него на уме, пока не ощутила его язык у себя между бедрами. Ее спина так резко выгнулась, что она чуть не свалилась с постели.
— Что ты делаешь? — ахнула она.
Джеймс не ответил — в конце концов, это и так ясно, что он делает, — но ей показалось, что он улыбнулся. В любом случае Эмма не сомневалась, что те невероятные вещи, что он проделывал с ней, церковь не одобряет.
А когда она совсем обезумела, Джеймс в следующую секунду оказался внутри ее, заполнив собой до отказа. Подсознательно она так туго сомкнулась вокруг него, что он чуть не взорвался. Каким-то чудом ему удалось сдержаться и продолжать двигаться, пока Эмма со сдавленным криком не взмыла ввысь, и Джеймс устремился следом.
Последним осмысленным действием Эммы, прежде чем ее захлестнула волна ощущений, была попытка зажать обеими руками рот Джеймса, чтобы заглушить рык наслаждения, который, как она знала, последует. Насколько ей это удалось, она не представляла, поскольку была слишком захвачена собственной разрядкой, чтобы замечать что-либо еще.