могучая фигура возвышалась на забрале, испепелял соперника гневным взглядом. Атямас и слушать не захотел, когда русский владыка, согласно обычаю, предложил ему, дабы не проливать без толку кровь, оружием лучших бойцов испросить волю богов.
— Воля богов и так нам известна! — надменно отвечал каназор, глядя с высоты стен на русского владыку. — Мы защищаем свою землю, стало быть, боги на нашей стороне.
— Неизвестно, когда только эта несчастная земля теперь оправится после такой защиты, — проворчал в седые усы Асмунд.
Когда же начался штурм и толпы людей, с легкостью одолев насыпи, устремились на стены, единоборство стало и вовсе невозможно: каждый преломлял оружие с тем соперником, какого ему избрала судьба.
К чести Мстиславича надо сказать, что, в отличие от Тешилова, когда он, увозя драгоценную пленницу, жизнь которой, к тому же, висела на волоске, бросил своих людей на произвол судьбы и пустился в постыдное бегство, сегодня он брани не избегал. Его бурмицкий доспех и копну пепельных волос видели на стенах в самой гуще битвы, когда он крушил и рубил, в неистовом, почти нечеловеческом порыве сбрасывая вниз атакующих. Великолепный и ужасный в своей ярости Мстиславич, казалось, превосходил самого себя, верша жестокую месть руссам за все свои несбывшиеся чаяния, надежды и мечты.
Помимо него в буртасском стане такой удалью и отвагой мог похвастать только хазарский тархан. Словно черный степной вихрь закручивался вокруг меча Иегуды бен Моисея, обращая в кровавый прах клепаные шлемы, червленые щиты, одетые доспехами тела. Трудно сказать, кто направлял его руку: Ашина ли первопредок или отважный Маккавей, в честь которого тархан получил свое имя, но, если бы дело происходило в иные времена, с хазарским батыром и дедославским княжичем могла бы, верно, сбыться басня о героях, в одиночку остановивших целые тьмы врагов.
В баснях и старинах великие герои, коли гневные боги отворачивались от них, отнимая удачу, ложились костьми у стен родного града. Но для тархана и Ратьши Обран Ош не являлся родным, да и древнюю Правду хазары и те, кто им служит, давно сменили на звон серебряных дирхамов. И потому, когда под ударами тяжелого тарана пали городские ворота, а со стороны Итиля в Обран Ош неожиданно ворвались новгородцы, когда злосчастный безумец Атямас пал, зарубленный богатырской секирой Икмора, а эрзянский и муромский каназоры сдались на милость победителя, Мстиславич и тархан не пожелали разделить общую участь. Оставив путь чести, они воспользовались уходившим едва ли не на другой берег Итиля подземным ходом и тайно покинули град. Неждан и Хельги пытались пуститься в погоню, но лихой Мстиславич на пару с хазарином обрушили за собой перекрытия.
— Ну погоди же ты, паскуда! — голыми руками ворочая камни и комья глины, грозил вслед скрывшемуся Ратьше Неждан. — Я тебя и из-под земли достану!
— Оставь их! — пытался увещевать его Войнег, с некоторым опасением глядя на угрожающе просевший свод. — Надо самим выбираться отсюда.
— Ничего, брат, — успокоил побратима Хельги. — Мимо Итиля им все одно не пройти, а там мы продолжим разговор! Главное, что путь туда теперь открыт!
Лютобор как всегда говорил дело. Нетвердой, усталой походкой бредя по взятому на меч граду, Войнег вспоминал сегодняшний день. Сколько трудов ратных они все нынче перенесли. В ушах по сию пору продолжали звучать боевые кличи, грохот и лязг оружия, смертоносный посвист летящих отовсюду стрел, топот тысяч ног, приказы вождей, стоны раненых и умирающих. Перед мысленным взором пестрой беспорядочной чередой проносились лица, картины, события.
Особенно явственно он видел Неждана. Во главе своей тысячи Незнамов сын мчался вперед, в исступленном стремлении встретиться с Ратьшей, казалось, не замечая ни утыканных заостренными кольями валов, ни высоких бревенчатых стен. Он бросался в битву с одержимостью берсерка, делавшей его практически неуязвимым. Один вид его бледного оскаленного лица с бешеными невидящими глазами сковывал сердца противников первобытным ужасом. И там, где он проходил, текла кровавая река. Богша с Доможиром, точно два ангела смерти, шли одесную и ошуюю от него, добивая контуженных и даруя легкую кончину раненым.
— Ой! Шайтан! Анамаз! Идемявозь! — восклицали мокшане, пытаясь спастись от его меча, направляемого рукой, представлявшейся им карающей десницей безжалостной судьбы.
— Братцы! Гляньте! Не Перун ли это с нами?! — вопрошали не знавшие Незнамова сына в Корьдно радимичи и кривичи, устремляясь в прорубленную им брешь.
— Нет, то Илья-пророк! Мы видели, как он со своей огненной колесницы спустился! — сами не ведая того называя Неждана его крещеным именем, отзывались ратники, исповедовавшие Христову веру.
А он, не замечая никого окрест, прокладывал путь по лезвию меча. И ненависть к Ратьше окрашивала кровью его клинок и разверстую хищную пасть серого Кума. А нежное имя Всеславы вместе с сияньем радужных крыл ангела-хранителя осеняло его дорогим нерушимым оберегом.
Потом взгляд Добрынича наткнулся на все еще лежащий возле ворот утыканный стрелами, побитый камнями, но так и не остановленный таран, сделанный из обтесанного возле вершины ствола могучего дуба. Поставив на колеса, его влекли к воротам Лютоборовы руссы и варяги Икмора, сопровождаемые ратниками большого полка или чела. И оба вождя, подобные двум древним исполинам, шли по бокам рукотворного чудища, у самого острия, и только перешучивались, лениво прикрываясь щитами от камней и стрел.
— Эй, братишки, вы что там, вприсядку для мокшан решили сплясать? — презрительно рассмеялся Икмор, когда несколько ратников, его ли, Лютоборовых ли, пытаясь уберечь головы от многопудовой глыбы, спешно прянули вниз, тогда как другие отскочили в стороны.
— А что, неплохая идея! — отозвался, поднимаясь с колен, дерзкий Торгейр.
— Тем более, что и гудошников вокруг хватает! — оскалил зубы в ухмылке Хельги, указывая на усеявших забрало и стены лучников.
Подавая своим людям пример, не желая ни в чем уступать Икмору, он держался подчеркнуто прямо, ни разу не пригнулся и совсем не хромал, а если кашлял, то только от поднимаемой множеством ног пыли. Когда под напором тарана пали ворота и у входа в град заварилась наикрутейшего замеса рукопашная схватка, Икмор, крепко державшийся Перуна и других покровителей княжеской дружины, попытался было продолжить это негласное соревнование, подсчитывая количество сраженных каждым врагов.
— Посмотрим, посмотрим, Хельгисон, кто на поверку выйдет сильнее, твой Белый Бог, или все же наш Перун.
— В чем тут соревноваться? — фыркнул Лютобор. — Немного чести одолеть соперника, который уступает тебе и умением, и числом. Вот дойдем до хазарской земли, там и посмотрим!
Жестокая схватка, живущая по собственным законам, раскидала обоих по разным сторонам. Хельги со своими людьми прорывался в сторону левой руки на выручку Неждану и другим старым товарищам, на погибель Ратьше и тархану с